Русская фантастика 2014 - Василий Головачёв

— Уберись в палатке!

Налив пальмового вина, Кир понял, что с первого глотка всё повторится. Фу! Водобоязнь какая-то…

Сбылись слова Котельникова — Кир умылся вином. Затем, одевшись, вышел на вольный воздух. Снаружи, по крайности, нет впечатления, что ты заживо зарыт.

Но лучше не стало — рот стянут вязкой сухотой, хлорный дух достаёт до мозга. В голове словно черти молотят, настолько боль трескучая. О спазмах желудка впору совсем не думать, но забыть их невозможно — там, в пустоте, будто ворочались три фунта гвоздей с мотком колючей проволоки в придачу.

Тучи развеялись, мерцали звёзды. До побудки ещё долго. Где-то перекликались караулы, в зарослях визгливо отзывались обезьяны. От деревни долетал собачий лай и задушенный хрип петухов.

Кир опустился на скамейку, врытую по приказу русских офицеров, и уронил чугунную голову. Кисти рук с дрожью сжимались в кулаки. Глаза ломило; пульсация боли в черепе казалось громкой, как бой барабанов. Тум-тум-тум. Тум-тум-тум.

«Где все? Не слышу… Где Анатоль, Яша?»

Яша.

С ужасающей ясностью Кир вспомнил — где. В рыжей земле, высохший как мумия.

Волной ударила и ослепила тоска.

«Как же так? Четыре месяца до срока, триста вёрст на юг — и всё, спаслись бы, вместе уехали!.. Нам так мало осталось ждать, что же ты сделал?..»

И некому оплакать оберлейтенанта. Перекинулись в картишки, отстрелялись в небо, опились — помянули! Нельзя так; нечестно, неправильно… Хоронят — чтобы дать покой, а это — не покой, не кладбище…

Хотелось закричать, заголосить тягуче, но — лишь зубы скрипнули, и выступили слёзы. Слабеешь, Артанов?

«Мы не доберёмся до базы, — холодом окатило сердце Киру. — Нас вырежут как курей. Без пополнения; треть состава — в лазарете и в могиле. Обак собирает новую орду. Габу нам не пройти».

В прошлый раз чёрная бестия атаковала на марше. Колонна — две версты; шлях давал крутой изгиб между холмов, поросших зонтичной акацией и шипастыми кустами. В высокотравной саванне бывают классические дефиле, судьбой назначенные для засад.

Сначала барабаны. Далёкий гул… тум-тум-тум, тум-тум-тум — перекличка слева, справа. Нестройный бой, переходящий в грохот. Тум-тум-тум! Колонна заколыхалась и сбилась с ноги; тягачи встали.

Ритм нарастал — да-да-да! да-да-да! Раздались вопли в зарослях, будто заголосили бабуины; ветви кустов задёргались. «Сто-о-ой! Штыки примкнуть! Втор-р-рая рота…» Командир батальона с Иевлевым были в авангарде, рота Яши в середине, Рите замыкал.

«Р-развернуться в цепь! К отр-ражению атаки… Заряжай!» Крик нарастал. Движение угольных тел. Выметнулись из редколесья, помчались. Страшно быстрый бег. Мысль: «Это не люди». Мелькание чёрных голеней — как шатуны паровоза. Перепрыгивают кусты, словно летят по воздуху. Ближе, ближе…

«Ложись!»

Тра-та-та-та — запел гимн цивилизации пулемёт Локшина. Как ждал! Вмиг расчехлил и повернул; затвор подхватил ленту, машинка смерти грянула, и горячие пули засвистали поверх шлемов. Чёрные тела покатились кубарем, скошенные секущей очередью.

Тра-та-та-та — ликовала душа, билось сердце. Котельников кричал: «Львы, на месте! Лежать, собаки!!»

Тра-та-та-та — эту песню можно слушать вечно. Ту-ту-тух — ожили в паре мест ручники.

Вдруг громовой стук станкача оборвался. Лишь тамтамы, вой и этот исступлённый бег. Кончилась лента? заклинил затвор?

«Целься!.. Залпом — огонь!» — орал Кир, не слыша себя. Трескотня от центра колонны до арьергарда. А чёрные неумолимо приближаются. Солдаты мажут. Безбожно мажут! промахи!.. «Необучены. Берём кого попало, сразу в рейд». Кир выбивал чёрных, но — если б все так метко…

«Целься! Пли!» — Ну, жидовин, заводи свою машину! Давай! быстро! мне что, в штыки их поднимать? это шпана! полягут! Ну, когда?!

Потеряв половину, звери Обака вмялись в роту Ана-толя. Ох. Где Железный гауптман? Бегом его сюда! Бежит. А третьей роте кишки выпускают. Мясорубка. Лезвия копий — как ланцет в полруки длиной. Чёрный с копьём хлеще казака с шашкой. Будто леопард, в секунду рассекает человека.

«На месте! — Кажется, лёгкие лопнут. — Сам застрелю, дерьмо, кто побежит! Огонь!» И стрелять, стрелять, ловить в прицел. Мелькают чёрные ноги. Чёрные руки, как крылья мельницы. Лезвия копий, как мясницкие ножи. Белые зубы. Кир ясно различал их лица. Пора. Умирать надо стоя.

«В штыки! Вперёд!» — А ведь могут не встать. Так их и приколют.

Тра-та-та-та — мерно, железно, механически застучал оживший пулемёт. Тра-та-та-та — присоединился второй. Застрекотали ручники на стороне Иевлева, вышедшего во фланг орде Обака. Радость! Косилки заработали, посыпались людишки. Они валились прямо перед цепью — вспоротые очередью, с перебитыми ногами, в крови.

Ах! Ах! — Рите, прикрытый ротой Кира, установил пушки. Опасаясь зацепить своих, он влепил разрывными по лесу, откуда валила орда. Акации срубало и подбрасывало в воздух с вихрем щепок, взлетали земляные кусты.

Чёрные дрогнули, заверещали, заметались, прянули назад и в стороны. Получив надёжную дистанцию, Рите перешёл на «косящий» огонь шрапнелью, а ближних причёсывал Яша. Нашлось дело и штыкам…

«Что ж ты телился, жук навозный? — с яростью благодарил Яшу Котельников. — Ещё бы чуть — четвертовали бы и засолили!»

«Напрасно ты насчёт жука, — укорил Кир наедине. — Нас, кадровых, и так осталось меньше пальцев на руке».

«Кто кадровый? — вытаращился Котельников. — Он местечковый! Пулемёты — не искусство, бойня! Вот когда сошлись — тут да! Я одного на штык, через себя — ииэх!.. Искусство!»

…Кир тупо разглядывал утоптанную землю. Пустая жестянка из-под сардин. Смятая папироса — Иевлев проходил. Значит, лёг не сразу или раньше всех встал. Верней всего — второе. А, вот и подтверждение! Тёмный от слюны окурок сигареты — это Бульон, итальянец, шеф-адъютант из отделения разведки. Значит, Железный гауптман вызвал и отправил его среди ночи. Куда?

«Впрочем, к чему это?.. Не стало искусника. Как мы пойдём назад? Эх, Яша…»

Вздохнул и сел рядом Котельников, мятый, бледный и опухший.

— Поздравляю, Анатоль.

— С чем? — простонал громада-ротный, согнувшись от недомогания.

— Я умылся вином. Согласно предсказанию.

— Бааа… Ни слова о жидкостях. — Котельников сипел. — Видеть, слышать — не могу! Особенно спиртное. Во рту — будто взвод кошек испражнялся… Воды бы, холодной воды… Капли нет, всю вылил на голову. Послал боя за кипячёной…

— Не вздумай пить. Ремер велел засыпать туда хлорки.

— Зачем он это совершил?! Из ненависти к человечеству?

— Напротив, голубчик, из самых благих побуждений — дабы никто не окочурился. У котлов нет крышек, ночью туда гадят мухи.