Река Вечности (СИ) - Евгений Токтаев

Ранеб отыскал глазами "Львицу" и увидел, что она тоже погружается, вместе с протаранившей её ладьёй акайвашта.

Они погибли почти одновременно, "Себек-Сенеб" и "Сехмет во гневе", два самых больших боевых корабля Священной Земли, с такой любовью выстроенные Величайшим по его собственным чертежам. Много лет они верой и правдой служили ему, одним своим видом наводя ужас на берег фенех, и вот над обоими сомкнулись Зелёные воды...

За кормой полыхал огромный костёр. "Нейти"... Знаменосец отвернулся, ибо уже не мог ничем помочь оставшимся там. Закатный ветер сносил дым до самого горизонта, где угасал Атум, истекая кровью...

И все же Ранебу удалось главное -- он дал уйти ладьям с особо ценными беженцами. Противник лишился многих ладей, на одной их которых уже подняли знамёна Та-Кем.

От отряда Ранеба уцелела лишь одна боевая ладья Тисури, и лёгкая "Звезда Уасита", принявшая всю команду с погибшего "Скипетра". Она улизнула, скрытая дымом. Ну и эта ещё... Знаменосец не задумывался над тем, какое имя получит захваченная ладья, сейчас все его мысли были с павшими товарищами, с погибшими кораблями. Но в одном он был уверен точно -- жертвы не напрасны. Этот корабль для Величайшего ценнее золота, которое способен поднять.

Ладьи -- величайшая страсть в жизни Менхеперра. Захваченный корабль столь необычен, что теперь Величайшему предстоит долгая череда бессонных ночей, пока он не проникнет в его секреты, разберётся во всём. Какая ладья, какой мощи и скорости родится разумом Тутимосе -- Ранеб не брался и предполагать.

Примерно через час после побоища, в сгущающихся сумерках, из гавани Тира вышел ещё один корабль, совсем небольшой и явно не военный. Он направился прямиком в бухту Ушу.

Обозлённые потерями финикийцы, рвались предать его огню, но Гефестион не позволил. Он сразу понял, что это за судно.

-- Хотят сдать город. Кто сумел, сбежали, остальные сдаются.

Он не ошибся.

Судно подошло к пристани, с которой только недавно убрали трупы. Гефестион, Парменион, Филота, Эвмен, Мелеагр и Кратер молча ожидали посланника. Египтяне опустили сходни, и по ним на пирс... сошла женщина.

Она была одета очень богато. От обилия и изящества украшений, блеск которых пламя факелов выхватывало из объятий тьмы, у некоторых македонян дух захватило. Хотя кое-кто из них успел повидать великолепие гарема Дария и потому не должен был удивляться роскоши женских нарядов, кои нельзя увидеть в их далёкой отчине.

Женщина была молода и красива. Кратер и Мелеагр переглянулись. Филота усмехнулся, бесцеремонно раздевая её взглядом.

Посланница торжественно произнесла несколько слов на непонятном языке. Гефестион, отметив, что она упомянула имя "Алесанрас", посмотрел на Эвмена, тот поманил переводчика.

-- Понимаешь её?

Финикиец кивнул.

-- Она "окает". Вместо "а" произносит "о". Но в целом почти все понятно.

-- Что она сказала?

-- Представилась. Её зовут Сит-Уаджат. Она -- царица Тира.

-- Вот как? -- удивился Гефестион, -- так городом правит женщина?

Финикиец задал вопрос. Посланница ответила.

-- Городом правит царь Шинбаал. Она -- его супруга.

-- Почему царь не прибыл сам?

-- Царь не может быть посланником.

-- Бабу вместо себя прислал! -- засмеялся Филота, но под грозным взглядом своего родителя заткнулся.

-- И что же хочет нам сообщить царь Шинбаал устами своей супруги? -- церемонно спросил Гефестион.

-- Он покоряется тебе, царь Александр, и сдаёт город...

-- Что? -- переспросил Гефестион.

-- Не сердись, уважаемый. Она думает, что это ты -- царь Александр, -- поклонился переводчик.

Гефестион посмотрел на Пармениона. Старик ничего не сказал.

-- Пусть продолжает.

-- Царь Шинбаал просит не предавать Тир огню и мечу, ибо все сегодняшнее противостояние между нами случилось из-за недоразумения, вызванного вмешательством божественных сил.

Гефестион посмотрел на стратегов и писаря. Кратер пожал плечами. Мелеагр коснулся свежего пореза на щеке. Эвмен молча кивнул, а Филота поджал губы.

-- Что скажет царь? -- еле слышно проговорил Парменион, -- он очень зол на Тир.

-- Я знаю, -- так же негромко ответил Гефестион, повернулся к Сит-Уаджат и объявил торжественно, -- да будет так! Я гарантирую безопасность города.

* * *

Шинбаал никогда в своей жизни не проводил дознаний и, тем более, сам не оказывался в положении допрашиваемого.

Почётный заложник с десяти лет, он получил воспитание и образование при дворе Хатшепсут, ныне покойной мачехи фараона Тутимосе, но, несмотря на некоторое прикосновение к дворцовым интригам, ещё не очень-то хорошо разбирался в вопросах политики, особенно тайной. Царь решил, что рассказывать чужакам о встрече Энила и Анхнофрет не следует. Сами "победители" в первый день о том не расспрашивали. Как догадался Шинбаал, они этого даже и не знали. Действительно, встреча произошла скрыто от их глаз.

Однако возникла трудность. Царь и его супруга допустили ошибку, обнаружив знание, что сдают город не какому-то неизвестному завоевателю, а Александру. Военачальники акайвашта не обратили внимания на эту деталь, но она заинтересовала того, кто записывал ход допроса.

Этот, скромного вида, человек, под рукой которого на папирусе возникали ровные ряды необычных значков, вцепился в Шинбаала, как ловчий кот. Царь не устоял перед его обескураживающими вопросами, на которые можно было отвечать только правду, либо молчать. Ложь бесполезна, ибо будет разоблачена немедленно.

Шинбаал избрал второй путь. Он устыдился своей мимолётной неприязни к Анхнофрет и уверился в том, что успех её дела сейчас -- важнее всего. Важнее жизни. Он принял эту мысль, даже не понимая, в чём, собственно, важность. Просто что-то подсказывало ему -- именно так должно быть.

Стиснув зубы, Шинбаал молчал. Писец, задававший вопросы, оставался невозмутим, но военачальники постепенно выходили из себя. Начались угрозы. Царь не говорил ни слова, лишь молясь про себя, чтобы Сит-Уаджат и Сульяэли, которых заперли отдельно от него, успели воспользоваться зельем, ведущим на Берег Возлюбленных. Мысленно он прощался с ними и со своей жизнью.

Шинбаал, неопытный в делах, где Хранители чувствовали себя, как рыба в воде, слишком поздно сообразил, что переговоры с Энилом можно было свалить на кого-то другого. Например, на Ранеба, который, как царь надеялся, ещё жив и ушёл в Бехдет. В любом случае эта ложь Знаменосцу бы точно не повредила. Однако теперь, после длительного молчания, акайвашта в подобные откровения вряд ли поверят.

Никто из македонян уже не сомневался в том, что они имеют дело с людьми, в сущности, мёртвыми уже несколько веков. При этом те вовсе не похожи на сбежавших из царства Аида теней. Живые люди, из плоти и крови.

Все говорило о том, что здесь не обошлось без козней Крона-Временщика. Отец Громовержца обитает ныне в Тартаре, куда низвергнут собственным сыном. Не туда ли мы, македоняне, загремели? Те, кто успел тесно познакомиться с неугасимым огнём египтян, придерживались именно такой точки зрения. С другой стороны... Солнышко светит, птички поют, волны о берег плещут, совсем не злобно... Если это Тартар, то, видать, не так уж он и плох.

Эвмен подобные мысли не разделял, а вот за сбивчивые рассказы финикийцев о том, будто Энил кричал что-то там о царе Хираме (или Ахираме, пёс его разберёт) ухватился. Сам высокородный Адар-Мелек, уцелевший в огненной заварухе, подтвердил, что да, шесть веков назад часть Тира стояла на двух островах, а на большой земле город окружали высокие стены. Это в Ханаане всем известно, кроме совсем уж невежественных пастухов. Царь Хирам такую грандиозную стройку закатил, едва пирамиды не посрамил размахом. Недаром он -- величайший из сынов Ханаана. С ним только премудрый Соломон способен сравниться, что в те же годы в Ершалаиме правил.

Итак, эти люди жили (и все ещё живут, вот ведь чудно-то как) шесть веков назад или более. В отличие от Энила, Эвмен недолго терзался сомнениями, кто куда попал. Катаскопы разведали окрестности и донесли: здесь все иначе на многие стадии вокруг. Исчезли одни селения, появились другие. Откуда ни возьмись, вместо чахлых рощ выросли обширные леса. Значит, лагерь македонян действительно провалился в прошлое. А поскольку он частично располагался в черте древних стен Старого Тира, то при сопряжении миров значительный их кусок исчез. Проснувшиеся македоняне и местные жители столкнулись буквально нос к носу, сразу схватившись за мечи. Как сквозь землю провалились оба мола. Башня, которую восстановили на первом, полуразрушенном вылазкой тирийцев, лежала теперь на дне и отчётливо просматривалась под толщей воды.

Кардиец старался не вспоминать, каких трудов стоило военачальникам задавить панические настроения войска, удержать его в руках. И всё равно кто-то от страха тронулся умом, некоторые малодушные свели счёты с жизнью. Случилась большая драка с финикийцами, которых обвинили в колдовстве.