Я убил смерть - Георгий Бальдыш

Теперь это инфантильное мучительство было перенесено на Лику.

И хотя подобные психологические экзерсисы практиковались довольно часто, Лика все равно не могла до конца уверовать в их садистское лиходейство. Она срывалась в жуткую истерику. Ее охватывал страх: с Лео непременно что-то случилось, он попал под трамвай, его пристукнули где-нибудь в проходных дворах, польстившись на его шикарный портфель или золотые запонки.

К тому же страшно было оставаться одной: пугала тишина, казалось, кто-то ходит по комнате, кто-то залез на балкон, что-то методически щелкало по оконному стеклу…

Она поднималась с постели и, накинув плед, сидела на подоконнике. С сумрачной, неверной надеждой встречала каждый светлячок такси, появлявшийся в конце улицы…

Лео не пришел ни в следующую, ни в третью ночь…

Да… как всегда: решил похлеще подсечь ее за губу, как форель… измотать? Или просто бросил? «Бросил» — придуманное слово. Что она перчатка? Ну уж ладно! Никому, как себе.

На рассвете третьего дня она «позвала» Дима.

Провела ноготком по зазору половицы за трельяжем паркет раздвинулся, и из-под пола, словно только и ждало этой минуты, выскочило устройство, подобное обыкновенному проигрывателю. Оставалось поставить на стерженек пластиночку. И направить иголочку — бережно и точненько. И пустить рычажок — «ход».

Вот тебе, Ленечка, сюрпризик!

В эту минуту она очень хотела, чтобы Димчик действительно явился. Хотя и не верила в эту «чертовщинку». Копошилась смутная боль, — явится и скажет: «Что же ты, миленькая, держала меня в пластиночке, как собака зарытую кость? Сколько лет? Что же ты, миленькая женушка, так… А? Почему — не сразу?..» А ведь она и хотела сразу, в тот же день, когда он умер, — три года назад. И был порыв. Потом подумала: а если и впрямь явится, — тот, еще ТОТ, который хранит тепло супружеского ложа, — что не будет тогда? Боже правый! И она откладывала — на день, на два, на месяц, на три… Прошел год. Потом все труднее было решиться: почему, мол, не включила пластияочку сразу?! Сразу! Коготок увяз — всей птичке пропасть, Кошмар…

А теперь уже все — одним махом: будь что будет!

Лео, не ночевавший уже несколько ночей, позвонил ей как раз тем утром, когда Дим явился к ней — явился в самом деле! Дим явился и сидел как раз в чешском креслице за чашкой кофе, когда позвонил Лео — по-телячьи дышал в трубку, ожидая ее вздоха, стона, доброго слова;

«Левушек, это ты?..»

Что бы там ни было — она все же любила его. Ненавидела и любила.

— Еще щец подсыпь, — сказал Лео, вытирая пальцами бороду возле губ.

«Да… но что же теперь будет?» — размышляла она, неся и плеская горячий борщ себе на руку.

Лео хлебнул (она поморщилась), обтер губы ладонью;

— Ты знаешь, какую штуку сыграла со мной сестренка? На защите она выступила против. И что ты думаешь она заявила? Моя работа от начала до последней буквы плагиат: уверовала, что я — вор и мошенник. А? Как тебе это нравится?

— Дрянь: сама же ведь воспользовалась Димовыми идеями и пасется…

— Ладно, не будем мельчить. Не в этом соль. А соль в том, что он… жив!

Лика, краснея; отвернулась, достала из сумочки сигареты.

— Дай-ка огня.

Лео выстрелил зажигалкой, прищурясь и глядя ей в глаза.

Она хотела сдержать прилив крови и от этого краснела все больше.

— Ты сказал какую-то чушь. Я даже не могу понять.

— Жив, Я его видел, как вот тебя. В трех шагах.

Она отвернулась, вся пылая и все еще пытаясь одолеть прилившую к лицу кровь, подошла к зеркалу, поправила волосы:

— Двойник?

— Может быть, и двойник. Однако я видел, как на этом двойнике повисла, моя сестренка.

Лика закашлялась от дыма, сгорбилась, съежилась.

— Ты сам же говорил, что это невозможно, — сказала растерянно.

— Ну, а если все же возможно?

— Дрянь. Это — она, она. Это — не я… я ничего не знаю… Спрашивай у своей сестренки.

— Ты что? — Лео швырнул ложку, и она брякнулась о край тарелки, зазвенела, перевернувшись. — Ты что?.. Он встал и всей глыбой своего тела надвинулся на Лику. А пластиночка? Пластиночка? Может быть, у тебя были дубликаты?.. Тираж…

— Лео, не надо, пожалуйста, не надо… больно же.

Она закричала. И тогда он зажал ей рот ладонью.

— Тише.

Он подтолкнул ее в кресло, где она давеча вязала…

— Ты мне должна сказать… Пойми ты, дуреха, — мы с тобой одной ниточкой виты. Я должен знать, чьи это штучки. Не бойся, мне надо просто знать.

— Ну откуда же я знаю — что ты имеешь в виду? Что? — сказала она с тайным вызовом и даже с каким-то намеком, но прикусила язык. Да, она хотела бы сказать: «Из-за тебя, идиота. Приревновал к главрежу — вот л возьми теперь за рупь двадцать». Ушел, бросил, — вот и поставила она заветную пластинку. Сама не верила, а так, а вдруг: назло!

— Теперь он представит документальные свидетельства, и накрылась моя диссертация. Это же позор! Смерть!.. Да, Ликушка, — никому, как себе.

— Нет-нет. У него ничего нет. Все черновики по этой раковой проблеме остались у меня. Для него это был частный вопрос… И он, в сущности, не довел его до конца отбросил и пошел дальше. Он разбрасывался… Он хотел к нему вернуться, но…

Лео засунул руки в карманы брюк, переваливаясь с пяток на носки:

— Чтобы не разбрасываться, ему остается одно — уйти.

— Куда?

Лика с ужасом отшатнулась, нос заострился, лицо посерело.

— Зачем ты мне это говоришь?

— А ты все хочешь на саночках кататься? Чтобы руки чистые были.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Не бойся… Это сделает моя сестренка, своими ручками, и даже не подозревая о том. Мы его еще заколотим…

— Лео, ты ужасен.

— Да ну?

Он прошелся, играя желваками:

— Ну вот, детка, я и поймал тебя — хлоп! Зацепило? Я давно догадывался: ночью и днем — только о нем.

— Дурак ты… и даже, если в шутку… все равно — дурак.

— А ты хочешь играть в добренькую. «Бабушка, а бабушка, а почему у тебя такой большой рот?» Я человек прямой, я люблю прямо…

— Ты — злой.

— Да, а он святой, добренький! Он хочет бессмертия — не для себя? Предположим. Бессмертие индивида. А к каким это последствиям приведет, как это отразится на всем виде хомо сапиенс? Ему плевать! Демагогия. Да, я хочу бессмертия для себя и, если угодно, для тебя, но я не хочу ханжить и прикрывать эту страстишку марципаном. Один бог знает, какие фантастические мутации в ближайшие тысячелетия даст человеческий мозг… Бессмертие — это все равно за счет кого-то. Даже если ты будешь сидеть на Олимпе и питаться акридами-то ведь они тоже живые. Живые! Даже если ты будешь утолять свой аппетит не говядинкой из консервной банки «завтрак туриста», а потреблять синтетическую пищу из сине-зеленых водорослей или планктона-то ведь это тоже — живое. Хоть и одноклеточное. «Цыплята тоже хочут жить»… Я по крайней мере говорю прямо: хочу бессмертия для себя и, если угодно, для тебя, — я тебе и обеспечу его. Это дело уже запатентовано. Не будем играть в черненьких и беленьких.