Мельница - Карл Гьеллеруп

Это пробудило мельника от его унылой дремоты. Так, значит, теперь они встретят лесничего. Должен ли он сейчас сказать ему? Ясно, что это самое правильное! Не надо говорить, что он женится на Лизе, это никого не касается; но просто сказать, чтобы лесничий забыл тот разговор, потому что он все — таки не может жениться на Ханне. Ну а если лесничий спросит: почему, что изменилось? Что он ответит? Нет, с таким же успехом можно с самого начала выложить все начистоту. Но с ним был Ханс; при нем вообще ничего нельзя говорить. Однако, если мальчик отойдет подальше — самому отослать его нельзя, Ханс может рассказать Ханне, что у батюшки с дядей Вильхельмом какие-то секреты, а она истолкует это так, как ей хочется; но если мальчик по собственному почину отойдет в сторонку, тогда он поговорит с лесничим открыто и честно, это решено.

Не успели они свернуть на дорогу, ведущую через лес на мельницу, как услышали стук топоров и шипение пил. Вскоре они увидели ряд белых пятен среди подлеска: длинный ствол срубленного бука был уже распилен на одинаковые куски. Над ними — опутанная канатами верхушка другого бука, который при их помощи пока еще держался вертикально. Его длинные голые ветки жалко мотались в воздухе, как бы надеясь за что — то ухватиться. Рядом с ним два высоко вымахавших дуба радостно шумели желтыми листьями, как будто знали, что два их врага срублены ради них, чтобы дать им воздух и свет. И когда листья уносились по ветру, казалось, что эти дубы посылают добрую весть своим собратьям, пока еще задыхающимся в плотном окружении.

Теперь среди других голосов мельник с сыном различали голос Вильхельма, а вскоре и увидели его. Он стоял к ним спиной и смотрел на крону дерева, в то же время при помощи палки дирижируя действиями рабочих.

Повозка остановилась, и Ханс спрыгнул на землю. Мельник тоже вылез, туго намотал вожжи на фонарь, ослабил упряжь. Он не собирался здесь долго задерживаться, но такой разговор, к которому он готовился, неудобно было вести развалясь в экипаже. С некоторым усилием он перепрыгнул в своем длинном пальто через канаву; а вот уже и лесничий направляется им навстречу широким солдатским шагом, ступая кожаными сапогами то в лужу — и тогда поднимается фонтан брызг, — то в высокую кучу палых листьев, которые взлетают в воздух, как пыль.

— А, это ты, Якоб? Ты был у нас?

— Да… Как дела, Вильхельм?

— Спасибо, неплохо. Молодец, что заехал за мной. Мы скоро закончим.

— Нет, мне надо домой.

— Ах вот как, всего лишь краткое свидание, пока брат в лесу! А на пути туда ты украдкой проскользнул мимо — ай-ай-ай, Якоб!

— Я приехал со стороны Нёрре-Киркебю, вообще-то я собирался в город…

Лесничий весело улыбнулся и хлопнул его по плечу.

— Ну, скажу я тебе, сильно же тебя сюда тянуло, потому что это не самая короткая дорога в город.

Мельник выдавил улыбку. Ему было крайне неприятно это заговорщицкое подтрунивание, но в то же время это было отнюдь не излишнее напоминание о необходимости начать трудный разговор. И Ханс как раз отошел в сторону.

— Послушай, Вильхельм! Я хотел тебе сказать…

— Да?.. Ханс! Не ходи туда, оставайся с нами! Я боюсь отпускать его, мало ли что может случиться.

— Само собой.

— Ну так что ты хочешь мне сказать?

Но теперь ребенок стоял рядом и навострил уши. Говорить было нельзя.

— Я забыл. А, вот что — насчет Ханса; он очень хочет остаться у вас. Но скажи мне откровенно, не в тягость ли он вам, потому что твоей сестре я не очень верю.

— В тягость! Придет же в голову… Нам он только в радость. И кроме того, — тут он бросил на мальчика мудрый взгляд педагога, показывая, что тому не следует слышать продолжение его слов, — кроме того, хорошо, что они оба привыкают друг к другу.

— Это как понять, дядя Вильхельм? — спросил Ханс.

Лесничий ошарашенно уставился на ребенка.

— Вот что значит ушки на макушке! Я в его годы ничего бы не услышал.

Мельнику пришлось улыбнуться, хотя ему было совсем не весело.

— Чего бы ты не услышал, дядя Вильхельм? — продолжал допытываться Ханс.

— Ну, смотри, никуда не отходи от отца, — сказал лесничий, разумеется, не ответив на неудобный вопрос. Все это время он одним глазом смотрел через плечо на опутанное веревками дерево. — Якоб, извини, я на минутку отойду, сейчас начнется.

И он зашагал обратно по палым листьям и слякоти.

Мельник сел на пень. Он вытащил трубку и кисет, закурил и в задумчивости стал выпускать густые клубы дыма, которые буйный ветер тут же срывал у него с губ и в мгновение ока рассеивал. К бодрой атмосфере леса, сотканной из запахов влажного перегноя, завядших листьев, подгнивших растений и свежесрубленного дерева, примешался аромат наркотических курений, обволакивающий и успокаивающий. Он напомнил мельнику многие приятные минуты, когда он курил трубку вместе с другом в его лесу. Слова, которые так удивили Ханса, еще звучали в его ушах: хорошо, что они оба привыкают друг к другу. Эти слова настоятельно напоминали о том, сколь необходимо посвятить друга в истинное положение вещей, и вместе с тем делали признание еще труднее.

Куря и размышляя, мельник неотрывно смотрел в пространство.

Над качающимися верхушками деревьев, похожими на большие пучки прутьев, мчались облака — собственно, это были переходящие одна в другую массы тумана, местами потемнее, местами посветлее. Они мрачно проносились над большой поляной, открывавшейся в полусотне шагов, скорее соломенно-серой, нежели бледно-зеленой, поляной, за которой снова начинался лес, казавшийся лиловато-серой туманной горой, на фоне которой группки берез на поляне светились прозрачной сетью желтых листьев.

Верхушка опутанного канатами бука тяжело кивала. Громче и быстрее застучали топоры. Люди кричали наперебой, но их почти заглушали крики и карканье ворон, которые кружили над местом вырубки.

Все вместе было очень печально и совсем по-осеннему. Но ведь мельнику тоже было совсем не весело и его настроение было отнюдь не весеннее. Все это было частью его жизни, и эта часть безвозвратно уходила в прошлое.

— Готово? Давай!

Дерево громко затрещало.

С шумом и грохотом, размахивая ветками, бук повалился к подножию двух шелестящих дубов…

Лесничий вернулся к мельнику, а Ханс, которому теперь никакая опасность не угрожала, побежал взглянуть на поверженного великана. Было самое подходящее время для доверительного признания.

— Твой приезд как нельзя кстати, — начал лесничий, усаживаясь напротив друга и тоже набивая трубку. — Ханна наверняка приободрилась, а то она все грустит… из-за Енни.

— Да, она мне рассказывала. Когда я подъехал, она звала Енни… Но косуля, может быть, еще придет.

— Конечно, — согласился лесничий. — Однако прошлой ночью в лесу стреляли, в каких-нибудь десяти минутах хода от нашего дома, и это был Пер Вибе, его выстрелы я узнаю.

Он зажег трубку и свирепо задымил.

— У него ружье такое же, как у меня, — продолжал он, погладив свое по прикладу, — настоящий «Гринер». Его подарил мне однажды хозяин, когда был особенно доволен мною. Ну что ж, ему оно и служит. А этот негодяй собрал деньги на свое браконьерством да воровством.

— Возможно, с его помощью он уже вернул себе эти деньги.

— Да, так оно и есть, ты в самую точку попал, — ответил лесничий с жестким смешком. — С его помощью он чуть не получил выгодную службу, да только я этому помешал. Примерно час назад хозяин проезжал мимо верхом. Ну, я ему и рассказываю среди прочего, что Пер Вибе сегодня ночью снова орудовал в лесу. И тут хозяин говорит, дескать, есть у него одна мысль. Он хочет взять Пера на службу лесным охранником, а то он у нас всю дичь перестреляет, — так он выразился.

— По мне, так это все равно что нанять волка пасти овец.

— Не скажи, не такая уж это глупость. Нашу дичь он тогда оставил бы в покое. Но кругом хватает других лесов для его прогулок в лунные ночи — например, королевский лес поблизости, да и завернуть на север ему ничего не стоит… Но можно ли терпеть, чтобы преступника еще и вознаграждали? У нас много честных бедных людей, которые были бы счастливы получить эту должность, однако никому из них она не достанется, потому что мы боимся такого вот мошенника и хотим его подкупить! Я возмутился и выложил все начистоту: уж не думает ли хозяин, что я соглашусь иметь дело с этим дурным человеком, про которого даже говорят, что он участвовал в убийстве бывшего лесничего? Правильно ли и по совести ли вступать в такую сделку со Злом? А что касается порядочных людей, которые нуждаются в этой работе… то я назвал ему несколько человек. Нет, сказал я, вы уж не обижайтесь на меня, господин камергер, но в таком деле Вильхельм Кристенсен не участник.

— Ну, а что ответил камергер?

— А что ему оставалось? Он назвал меня упрямцем, отпустил какую-то шутку, чтобы замять разговор, однако же от своего плана был вынужден отказаться. И ему стало стыдно, потому что он понял — он был не прав. Нет, нет, Якоб! Не жди добра, если вступишь в сделку с силами зла.