Чечения - битва за свободу - Зелимхан Яндарбиев

Да поможет нам в этом всевышний!

г. Грозный, 29. 01. 1994 г.

Суть и аспекты национального единства

Единство — один из самых употребляемых на сегодня терминов во всех языках народов СССР. Да, пожалуй, и мира. Им обозначаются политические демократические издания, парламентские группы. Единство! — один из главных девизов возрождающихся наций, опорный лозунг борьбы, начертанный ярчайшими красками на всех знамёнах национально-освободительных движений. О единстве нации, народа, этнической группы, общественно-политического движения, любого малого или большого человеческого коллектива пекутся все, и всем его не хватает. В сознании многих этот термин приобрёл некоторые элементы фетишизации. Как только не ратовали за реализацию его смысла! Кто только из политиков, жонглируя им, не обвинял своего противника в сепаратизме или экстремизме! Какие только варианты не претерпевал он даже за период с апреля 1985 года! Но мало кто задумывался над тем, что термин единство каждый раз, сообразно контексту употребления и общественно-политической ситуации, требует своей конкретизации через прилагательное и только тогда начинает работать в требуемом смысле. Рассмотрим его в самом злободневном на сегодня сочетании — национальное единство. Каков смысл, содержание, направленность и действенность национального единства применительно к чеченскому народу? В чём оно выражается и от чего зависит? Нужно сначала определиться: есть ли национальное единство в нашем народе или нет? Что оно есть, видно даже невооружённым взглядом. Сегодня оно есть в любом народе или этнической среде на территории СССР, и зависит не только от внутринациональных факторов того или иного народа, сколько от всеобщей политико-экономической реальности, в которой оказались все мы, народы Советской империи.

Почему мы тогда кричим о необходимости национального единства, призываем бороться за то, что есть? Видимо, дело в качественном наполнении понятия единство. А оно должно быть сообразно своему времени, задачам, стоящим перед народом, и условиям, в которых он оказался на данный исторический отрезок своего развития. Для каждого периода национального развития есть свои специфические аспекты проблемы единства и его приоритетные определения. И только верно обозначив их, можно конкретизировать проблему. А без конкретизации любое понятие недейственно, можно сказать, даже антидейственно своему смыслу. Значит, применяя его так часто, как сегодня, но не конкретизируя в своём приоритетном определении, термин единство может иметь эффект бумеранга. Что не редко, отчасти, мы и наблюдаем.

Чеченский народ осознаёт, что он единый национальный организм с единой верой, обычаями, привычками, языком, психологическим складом мышления, историей и многим другим, отличающим его от других народов, но, вместе с тем, ему назойливо навязывают необходимость быть единым… Это равносильно тому, как человеку, сидящему на коне, твердить: Вам нужен конь, без коня не обойтись, пешком вы никуда не дойдёте…, то есть говорить, всё что угодно, но путём игнорирования наличного коня внушать сомнение в его наличности. И самый большой эффект, достигаемый таким путём, — это нерешительность к дальнейшему движению. Чеченский народ сегодня очень похож на такого всадника. Народ, естественно, недоумевает, оглядывается в поисках этого единства, и, наконец, внушает себе, что единство — нечто необыкновенное, исключительное состояние или явление, недоступное ему в силу врождённых этногенетических недостатков. А на самом деле оно есть лишь обыкновенное состояние любого здорового национального организма.

Когда мы конкретизируем понятие единство как национальное, оно включает в себя все качественные аспекты проблемы и, прежде всего, её основу — национальное согласие. Но национальное согласие может интуитивно осознаваться, не включаясь в орбиту сознательного действия интеллекта нации в том или ином направлении, и, может быть, осмысленно задействовано в сферу её жизнедеятельности. От степени осмысленности и зависит коэффициент полезного действия.

Наличие неосознанного, вернее, неосмысленного, самим народом национального согласия есть предкачественное состояние единства, которое может быть развито до качественного состояния и может быть реорганизовано противодействующими силами в национальное брожение, отчасти, и посредством метода прямого отрицания наличных его моментов, как мы указывали выше, что легко перерастёт в противостояние. На последнее, вероятно, и рассчитывают, по крайней мере, если не те, кто болтает об отсутствии у нас единства, — то во всяком случае, те, кто способствует этой болтовне и поощряет её.

Расчёт, более чем верный: чеченцы психологически не приемлют никакую микросреду, в которой нет согласия. На этот счёт есть масса пословиц. Нет худшей характеристики для чеченской семьи, чем обвинение в отсутствии семейного согласия. Такое отношение автоматически переносится на любое общественное мероприятие, группу единомышленников, политическую организацию. В этой связи, слухи о противостоянии и грызне между общественно-политическими демократическими организациями республики, распускаемые спецслужбами, во-первых, не соответствуют действительности, а во-вторых, имеют тактический подрывной характер и далеко идущие цели.

Для того чтобы сегодняшнее национальное согласие стало действенной силой, должно быть обозначено приоритетное для данного исторического момента определение этого согласия, через которое оно может трансформироваться в новое качество — единство, способное сконцентрировать энергию народа на главном, стратегическом направлении необходимого действия. Национальное единство чеченского народа должно быть осознано и осмыслено нами как политическое единство, как политизированная осознанность момента. Последние десятилетия чеченский народ жил неполитической жизнью, отторгнутым от политических процессов, протекающих в мире (даже у себя в республике). Вместе с Советской властью, которая не была принята народным духом (на некоторые причины этого указал А. Солженицын в Архипелаге ГУЛАГ), были отвергнуты и институты государственной власти, особенно политические. Делалось это разными путями и методами. В начале 20 — х годов и в 30 — е годы неприятие власти носило откровенно противоборствующий характер: абречество, мятежи, как пишет А. Авторханов, даже восстания, как следствие внутреннего протеста против грубого, безнравственного, невежественного вторжения коммунистического варварства в мир национального духа. Возмущение тем, что сулившие равенство, братство, дружбу принесли самую худшую форму насилия — духовную, нравственную деградацию, переросло в физическую форму отпора. Народ, всю жизнь отдававший приоритет морально-нравственным институтам общества перед грубостью канцелярского стиля государства, и боровшийся с ними в царское время (поэтому, в немалой степени, поверивший обещаниям большевиков), не собирался сдаваться. Но силы были слишком неравные. Десятки тысяч лучших людей были физически уничтожены, а обессиленный чеченский народ выброшен в необъятные просторы Средней Азии — вовсе не для того, чтобы сегодня, на исходе XX века, он мог представлять политическую силу.

Тринадцать лет высылки не похоронили чеченский народ, потому что вся энергия оставшегося в живых костяка нации была брошена для дела физического выживания: на этом самом тайном и никем ещё не описанном фронте борьбы, в недрах самого бесчеловечного из всех насилий над человеком, защищая последний форпост истинной чеченскости, полегли потенциальные политики конца пятидесятых, шестидесятых, семидесятых годов. Но они сделали в своей жизни самую большую политику — сохранили нацию, которая, кстати, все эти тридцать лет мало вспоминала о них, но и не забывала, а придёт время — воздвигнет в их честь бессмертный памятник. Конечно, осознав, что физическим противостоянием ему не устоять, народ из чувства самосохранения выбрал тактику пассивной борьбы. Он просто самоотстранился от чуждых государственных структур, занялся восстановлением своего экономического авторитета: всё было чётко поделено на наше, то есть признаваемое полноценным и подчинённое закону морали, можно сказать, юрисдикции негласного национального права, и на их (не наше), государственное, мыслимое как ничейное, кое в чём незаконное, которое можно было и приватизировать (самым правильным определением которого будет трофейное). К государственным институтам и политической сфере то же самое отношение: осваивать осваивали, но, в основном, как хорошую возможность расширения сферы материальной деятельности. Государство можно было и обмануть, и проигнорировать. Короче: ты меня не трогай, и я тебя не трону! Отказавшись от активной политической борьбы, народ тихо выживал, даже в самые мрачные свои дни уверенный в том, что Аллах Велик, и Он ничего не оставит не отомщённым! О том, что жизнь кардинальным образом изменится, я, например, слышал в конце семидесятых годов.