По следу Черта - Данил Корецкий

Городок Дондо расположен неподалеку от Луанды, в нем всего три тысячи жителей и шесть полицейских. Старший полицейский Мбава — толстый, лоснящийся, напоминающий хорошо начищенный сапог, принимал смену. И был очень удивлен представленным рапортом.

— Гражданин Германии Вольфганг Гейнц, прибыл для охоты на буйволов, на что имеет надлежаще оформленную лицензию, — бегло читал старший полицейский, выбирая главное. — Вечером он находился в баре «Тропический рай»… Выйдя ночью на улицу, он был ограблен человеком в маске и камуфляжной военной форме, вооруженным большим пистолетом. Предположительно, грабитель белый, причем говорил на чистом немецком языке. Отличительная примета — сильный запах бензина. Преступник завладел одеждой Гейнца, его паспортом и деньгами в сумме шестьсот долларов. Дорогие часы, кредитную карту на пять тысяч долларов и спутниковый телефон нападающий не взял.

Мбава поднял глаза на подчиненных.

— Он был сильно пьян?

Полицейский третьего класса Ньяма пожал плечами.

— Средне, шеф.

— То есть, ты хочешь сказать, что единственного немца в нашем городе ограбил другой немец, неизвестно откуда взявшийся? И неизвестно куда девшийся? Ведь вы перекрыли дорогу?

— Перекрыли, шеф, — виновато кивнул Ньяма, будто это он ограбил незадачливого охотника.

— И проверили всех белых?

— Да, шеф. Двенадцать проживают у нас постоянно, еще семь — временно. Ни одного даже близко подходящего не обнаружено. А немцев у нас нет вообще.

— Кто же ограбил этого… Гейнца?

— Не знаю, шеф, — Ньяма так же виновато развел руками. Его напарник повторил жест.

— Тогда возьми свой рапорт, — старший полицейский протянул подчиненному лист бумаги. — Это пьяный бред Гейнца. У него не вяжутся концы с концами, в его рассказе нет ни капли логики. Разорви эту глупость!

— Слушаю, шеф, — с облегчением кивнул полицейский третьего класса.

Москва жила обычной жизнью. Но Волку казалось, что он оказался в другом мире. Сверкающие витрины, дорогие машины, водовороты людей, иностранные рекламы. Ни джунглей, ни змей, ни «черных леопардов», ни стрельбы.

Ему повезло — он остался жив. В него попали четыре пули: одна в крест с распятой женщиной на животе, вторая — в купол храма на груди, третья — в цепь на правом предплечье, четвертая в щит рыцаря на правой лопатке. Конечно, такого быть не могло: татуировки не способны останавливать пули. Но факт оставался фактом: рисунки вели себя как самые настоящие предметы материального мира, которые они изображали. И пули оставили на них следы: навершие креста заметно погнулось, звено цепи разорвалось, в куполе храма появилась вмятина, щит деформировался, одна паучья лапа нарисованной на нем свастики исчезла — то ли стерлась, то ли испарилась. Впрочем, это не везение — это мистика. Волк предпочитал принимать произошедшее как данность, не ища объяснений, основанных на законах природы. Так же, как принимал говорящие татуировки.

Вот с Вольфгангом Гейнцом ему действительно повезло! В захолустном городке чернокожей Анголы встретить самого настоящего немца, да еще похожего на него самого блондина, одинаковой комплекции!

И еще раз повезло: он собирался возвращаться долгим кружным путем: через Эстонию или Украину, с нелегальным пересечением российской границы. Но на аэродроме в Луанде как раз стоял военный транспортник, и «стечкин» с тремя обоймами сыграл роль прямого билета.

Теперь он стоит на Тверской — с обожженным африканским солнцем лицом, в поношенной одежде Вольфганга Гейнца, со ста долларами и немецким паспортом в кармане. Он один и ежится от холода. Телефон Сержа не отвечает. Молчит и телефон Валентина Ивановича, единственного человека в «Консорциуме», которого он знал. Практически все нити оборваны.

Подойдя к пункту обмена валюты, он сдал последнюю зеленую купюру, получив взамен три тысячи сто двадцать полноценных российских рублей. В киоске купил пачку газет, зашел в «Блинную», заказал чай и блинчики с медом, а сам принялся лихорадочно просматривать газеты. Почти в каждой сообщалось о народно-освободительном восстании в республике Борсхана, в результате которого прежний правитель — кровавый деспот и тиран Мулай Джуба низложен. Власть перешла к прогрессивному деятелю Тирен Бураю, который уже признан российским правительством. В некоторых газетах прошла информация, что Мулай Джуба предан народному суду, что он оказался людоедом и за многочисленные политические и уголовные преступления приговорен к расстрелу. Волк посмотрел на свою правую руку, сжал кулак, потом разжал пальцы. Оказывается, она исполнила приговор справедливого борсханского суда!

Как бы то ни было, теперь он богатый человек. По крайней мере теоретически. А практически — нищий бездомный с чужим немецким паспортом, да, возможно, еще и находящийся в розыске по запросу американцев за участие в борсханском перевороте, совершенном двенадцать лет назад. Интересно, когда его объявят в розыск за нынешний переворот?

Не чувствуя вкуса, он съел блинчики, выпил остывший чай и, расплатившись, вышел на холодную улицу. Спустившись в метро, Волк в десятый, наверное, уже раз набрал номер телефона Сержа. Телефон по-прежнему не отвечал.

Что ж, надо ехать в банк. Если ему выдадут деньги, можно купить приличную одежду, переночевать в хорошем отеле и начать новую жизнь.

В банке было свободно, только охранник в униформе прогуливался по залу, у банкомата неловко топталась чета пенсионеров, да восторженная молодая пара, не подозревая, что сует голову в петлю, оформляла кредит. Получив в автомате номер своей очереди, Волк сразу же увидел ее над окошком номер шесть, за которым сидела милая и приветливая девушка с бейджиком «Светлана» на строгой блузке.

— У вас в ячейке хранится сумма, которую я выиграл по договору спора, — стал объяснять Волк. Он чувствовал себя неловко и волновался. Казалось, что он говорит совершенную глупость. Хотя почему глупость? Они с Сержем вместе закладывали деньги, он лично контролировал все договоры. — Вот, здесь написано о смене политического режима в Борсхане, — он показал девушке одну из газет. — Значит, я выиграл! И хочу получить свои деньги!

По глазам Светланы он понял, что порет абсолютную чушь. Но она никак не проявляла это внешне.

— Простите, я могу посмотреть на ваш паспорт?

Волк развел руками.

— Да вот не взял с собой. Но мне хотя бы узнать.

— Простите, — с милой улыбкой ответила Светлана, буквально источая сожаление. — Это конфиденциальная информация. Без паспорта мы не имеем права обсуждать финансовые операции и даже разглашать сам факт наличия арендованной ячейки на чье-то имя. А насчет договора вы не ошибаетесь?

— То есть? — не понял Волк.

— Вы назвали странную форму договора, — пояснила девушка. — Такой банковской формы в природе не существует.

— А разве два человека не имеют права заключить какой угодно договор между собой?

— Юридически, наверное, могут, — дипломатично ответила Светлана. — Но это, к сожалению, не банковский документ.

— Я все понял, — кивнул Волк, сделав хорошую мину при плохой игре. — Придется съездить за паспортом.

— Да, пожалуйста, — снова улыбнулась девушка. — И я постараюсь вам максимально помочь.

Он вышел на улицу. Смеркалось. Было уже ощутимо холодно. Все прохожие шли в теплых куртках или пальто. Волк в видавших виды штанах, летней рубахе и легкой курточке невольно привлекал настороженное внимание, прохожие обходили его стороной. Правда, пачка газет в руках несколько успокаивала настороженных граждан. Грабители и разбойники газет, как правило, не читают.

Надвигалась ночь. Кругом простирался огромный чужой город. Озабоченные люди шли с работы домой, молодежь выходила погулять. Ему некуда было идти. Он стоял в центре Москвы совершенно одинокий, без денег, жилья, работы, документов. Если кто-то из группы все же выберется из джунглей, то рано или поздно счет предъявят именно ему, Волку. А ему не к кому обратиться за помощью. Софья не в счет — что она может? К тому же она замужняя женщина и у нее своя жизнь.

Холодный пронизывающий ветер заставил его поежиться.

Ночевать Волк решил на вокзале. По привычке отправился на Казанский — когда-то именно отсюда он уезжал в Тиходонск. Но спать в зале ожидания было нельзя, за этим бдительно следил милиционер — сержант с вытянутым лицом. Чтобы скоротать время, он стал просматривать газеты. В «Вечерней Москве» наткнулся на фотографии кандидатов в депутаты Мосгордумы.

И вдруг увидел знакомое лицо. Шнитман! Бывший торговый работник, потом заключенный, которого он защищал и на тюремных этапах, и в Мордовской колонии номер восемнадцать.[38] Значит, Яков Семенович не домотал двенадцатилетний срок и действительно оказался востребованным в политике, как и предполагал! Тут же была напечатана его героическая биография: честный созидательный труд, диссидентство и вольнодумство, борьба с коммунистическим режимом, несправедливое осуждение, героическое противостояние жестоким порядкам колонии для политосужденных… О том, что он трудился директором двух магазинов, осужден за хищения и взятки, а политическую «окраску» получил исключительно за желание выехать в Израиль, не было написано не единого слова. Зато приводился телефон предвыборного штаба, который работал круглосуточно!