Жена для двоих - Екатерина Янова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы должны гарантировать мне безопасность матери и сына! Только на таких условиях я готов помогать.
— Мы примем для этого все меры! — заверяет майор. — Ты сейчас должен сидеть тихо.
— Я хочу успокоить Есению!
— Нет! Это все испортит. Она пусть делает все, что от нее требуют.
— Что нужно от меня?
— У нас есть идея. Ты ведь точная копия брата? Значит, станешь им на время!
— Для кого?
— Для всех. Смотри! — он протягивает мне запись задержания моего доблестного брата.
— И на каком основании? Он же сейчас поднимет кипиш!
— Нет. Все тихо! Мы его забрали до выяснения. А выяснять обстоятельства мы можем долго и нудно! Наша система несовершенна, тем и прекрасна! Документов при нем не оказалось, плюс сопротивление при задержании, короче, дрочить мы его можем несколько дней. Пока ты добудешь нам нужную информацию!
Мне передают вещи, конфискованные у Сашки. Его одежду, часы, телефон. Прикрепляют микрофон, снабжают другой шпионской техникой.
— Что я должен делать?
— Дементьев ехал на встречу с доктором Зарубиным, тот должен был передать ему документы, подтверждающие диагноз и необходимость лечения. Далее в игру вступает нотариус, для решения вопросов наследства. Нам нужно получить доказательства. Запись вашего разговора — это хорошо, но желательно что-то конкретное. Номера счетов, куда поступают левые деньги, схемы их вывода в оффшоры и так далее. Как вести разговор — тебе решать. Ориентируйся по ситуации.
Доктор Зарубин ждет меня в своем кабинете. Лицо напряженное. Хмурится. К слову сказать, кабинет шикарный. Кожаные диваны, дубовый стол, дорогая канцелярия.
Любишь шикарную жизнь? Скоро она будет, урод! Самая шикарная! В тюремной камере с зэками!
— Александр, добрый день! — противно улыбается доктор, — Проходите, я заждался! Вопрос нужно решать быстро!
— Приехал как смог! Слушаю! — сажусь в кресло, принимаю расслабленную позу.
— Это я вас слушаю! — подается вперед доктор. — Все улажено? Действуем, как договаривались? — хороший вопрос, как они договаривались, я не знаю, но очень хочу это выяснить.
— В целом — да. Проговорите еще раз ваши действия.
— А какие мои действия? — разводит руками Аркадий Михайлович. — Все уже сделано. Вот анализы, выписки, снимки. Все чисто и красиво, — протягивает папку. Беру, листаю. Много непонятных слов, снимки МРТ.
— Чьи снимки? — интересуюсь как бы между делом.
— Какая разница. Главное, на них видно то, что нам нужно, — хитро улыбается доктор.
— Что сейчас с мальчиком?
— Ну, вас же не сильно интересовала побочка, — от этого слова все замирает внутри. И хочется схватить его за жирную шею и удавить. Но я сохраняю отстраненный вид.
— Не интересовала, но я хочу быть в курсе.
— Мальчик в коме. Искусственной. Пробудет в ней до момента операции.
Сука! Слово “кома” само по себе страшное, а когда оно применяется по отношению к близкому человеку — это как ножом по живому.
— Как пройдет операция? — держу себя в руках из последних сил.
— Планово. Сделаем все красиво. Аккуратный надрез, трепанация, как бы удаление опухоли. А потом сказочное выздоровление, — посмеивается доктор. Внутри все готовится к взрыву. Не знаю, как сдерживаюсь, чтобы не убить эту тварь. Порезать здорового человека — это уже край. Но ребенка! Да еще и трепанация! Устрою я тебе потом трепанацию на живую. Достану твои гнилые мозги и заставлю сожрать. Но сейчас надо держаться.
— Когда? — только уточняю я.
— Как только деньги поступят на счет. Вашу долю выводим, как договаривались? — телефон у доктора звонит. Он отвлекается на разговор, а я незаметно креплю ему под стол жучок. Лови, паскуда!
Возвращается снова к столу. — Так что?
— Позже сообщу. Есть некоторые вопросы, которые нужно решить.
— Хорошо, позже сообщите номер счета.
— Реквизиты фонда, куда перечислять деньги, здесь? — поднимаю вверх папку.
— Да. Там есть все необходимые данные.
— Хочу увидеть пацана, — требую я.
— Зачем? Он все равно без сознания, — удивляется Аркадий Михайлович.
— Вскрылись некоторые факты внутри моей семьи. Поэтому здоровье мальчика стало мне не совсем безразлично, — рискую, конечно. Но так я хотя бы даю понять, что ребенок для меня не кусок мяса, а живой, родной мне человек.
— Понятно. Не переживайте. Все будет в лучшем виде! Кстати. Что делать с вашим тестем? — какой интересный вопрос.
— А что с ним не так? — решаю уточнить я.
— Я говорил уже. Динамика положительная. Он может прийти в себя в любую минуту. Точнее не так. Он бы уже давно пришел, если бы не наше «лечение». Но если мы его будем продолжать, есть риск, что пациент снова впадет в кому. Так что? Продолжаем? — еще одна чудесная новость.
— Мне нужно подумать, — отвечаю осторожно. Спалиться можно на каждом шагу. — Пока притормозите. Пару дней у меня есть?
— Да.
— Отлично! Тогда до встречи! — встаю, собираясь уходить.
— Всего хорошего, Александр. Сейчас я приглашу медсестру. Она проводит вас к мальчику.
Через десять минут я уже стою в палате реанимации. Передо мной мой сын. Он совсем маленький на этой кровати, опутан трубками и датчиками.
Что я чувствую?
Словами этого не передать. Мне хочется упасть перед ним на колени и попросить прощения за то, что я бросил его, допустил, чтобы с ним случилась беда.
Но мне нельзя. Я это сделаю потом. А сейчас могу только постоять рядом. Я даже за руку его боюсь взять. Медсестра здесь, а мне нельзя показать слабость. Я же играю конченную мразь. И играть я ее должен хорошо. От этого зависит жизнь слишком многих, и Дани в первую очередь.
Даю себе пять минут. Стою скалой, пока внутри все сгорает, рассыпается, а потом собирается заново. Мы справимся, сын. Мы должны.
Выхожу из палаты, иду по коридору, торможу. На диванчике в приемном покое спит Есения. Оглядываюсь, никого нет, время уже позднее. Подхожу тихонько, сажусь рядом.
Моя девочка. Меня топит нежностью, виной, страхом за нее. Не могу удержаться, провожу по щеке костяшками пальцев. Бледная, веки припухшие от слез, но все равно самая красивая, родная. Зацеловать бы ее сейчас, обнять, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Но нельзя. Надо уходить.
Только собираюсь встать, Есения открывает глаза. Мы встречаемся взглядами. И я тону.
Не могу спрятать свои чувства. Все наружу, она тянет из меня душу своими невозможными глазами.
— Саша? — спрашивает испуганно. — Что-то случилось? Что-то с Даней? Почему ты так смотришь? — пугается она.
— Все хорошо. Я хотел тебе сказать, что все будет хорошо, — всхлипывает. Подбородок дрожит.
— Не
