Под счастливой звездой - Иван Кулаев

Я, невольный свидетель этой ужасной картины, крикнул солдатам:

— Ребята, бросьте! Ведь он уж и так покойник!

Слышу из толпы раздается голос:

— Жалеешь? Видно, все вы тут такие…

И толпа стала угрожающе надвигаться на меня. В этот критический для меня момент из гостиницы выбежал хозяин ее и закричал:

— Что же это вы делаете? Ведь это вы моего официанта убили! Какой же он революционер?

Услышав это, толпа оставила меня в покое и обрушилась на хозяина гостиницы. Стали кричать ему:

— А ты зачем держишь у себя таких крамольников?

Дали ему, перепуганному до смерти, несколько подзатыльников и повели в жандармское управление. Дорогой солдаты поостыли, благоразумие взяло верх, и они отпустили хозяина гостиницы на свободу.

Не выйди он в нужный момент на улицу, не знаю, чем бы кончилась для меня вся эта история. От дикой, разъяренной толпы всего можно было ожидать. Хорошо еще, что все солдаты были трезвые.

Этим мои приключения в тот злополучный день еще не кончились.

Мне сообщили, что поезд в Харбин пойдет в 8 часов вечера. К этому времени я и выехал с моим багажом из гостиницы на станцию. Войдя в здание вокзала, я увидел, что на полу там валяются пять или шесть трупов — все это были железнодорожники-манифестанты; некоторые из них еще подавали признаки жизни.

Эта ужасная картина невольно вызвала мое сострадание, и я, не задумываясь о последствиях моих слов, сказал громко:

— Что же это они валяются тут? Хоть бы отправили их в госпиталь, что ли!

Вокзальные помещения были битком набиты солдатами, и до их слуха донеслись мои возмущенные слова. Из кучи солдат выдвинулся один, небольшого роста, желчного вида, и обратился ко мне со словами:

— А что, вам жаль этих крамольников? Вот нас небось вы не жалели, когда мы полгода сидели в окопах и вошь нас заедала. А теперь, из-за этих мерзавцев, мы сидим четвертый день здесь на станции.

Все это говорил солдат озлобленно, повышенным голосом. Кругом нас стали плотной толпой собираться другие солдаты, прислушиваясь к нашему разговору. Я знал, что в подобных случаях теряться не следует, а нужно идти напролом, и стал возражать говорившему: пострадавшие получили, мол, свое возмездие и довольно с них; и собак, мол, когда убивают, так и то куда-нибудь подальше с глаз уносят. А ведь это же люди, не собаки! Нельзя же таким зрелищем украшать вокзал.

Но солдат не унимался и с яростью продолжал твердить свое, видимо рассчитывая на сочувствие обступившей нас толпы. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы меня не выручил мой служащий: он увидел, что моя беседа с солдатами может кончиться печально для меня, пробрался ко мне и дернул за рукав.

— Хозяин! — сказал он. — Нужно рассчитаться за багаж.

Я тотчас же бросился к двери багажной конторы — причем толпа машинально расступилась, — оттуда выбежал на перрон вокзала и зашел в свой вагон.

Можно сказать, Провидение спасло меня и на этот раз.

В течение русско-германской войны тоже, видимо, не все обстояло благополучно у нас, в России, по хозяйственной части, поскольку я мог судить об этом по Дальнему Востоку. Во время этой войны я состоял членом правления организованного мной в Харбине банка Первого общества взаимного кредита. Благодаря этой моей банковской деятельности я мог наблюдать некоторые интересные картины.

Некто Глазунов, исполнявший обязанности полицейского пристава в Харбине, был выгнан со службы начальством за свои разнообразные художества. Он уехал потом на германский фронт и ухитрился взять там поставку подошвенной кожи для одного сибирского полка. Полк этот делал через наш банк аккредитивы на имя Глазунова, на покупку кожи по 150 рублей за пуд, тогда как кожа в это время в Харбине расценивалась от 45 до 50 рублей за пуд. Могу сказать, что сапоги для армии заготовлялись десятками тысяч даже в таких городах, как Тяньцзинь и Шанхай, где в этом случае происходила настоящая вакханалия; многие спекулянты, не имевшие никакого понятия ни о кожевенном, ни о сапожном деле, зарабатывали на этих поставках здесь большие деньги. Шили сапоги китайцы; как они их шили, из какого материала — один Бог знает. Однако поставщики товар сдавали, а комиссии принимали.

В Харбине совершенно открыто, без всякого стеснения шла вовсю торговля нарядами на вагоны по перевозке грузов по железной дороге. Это было уже в 1918–1919 годах, во время Гражданской войны в Сибири. По регулированию выдач нарядов на вагоны в Харбине был образован особый, с позволения сказать, комитет, куда вошли железнодорожные служащие Слаута, Носов и др. Во главе же стояли уполномоченные омского министерства продовольствия — А. В. Цыклинский и его помощник Л. К. Трофимов. Последний был душой и воротилой всего дела.

Без благословения этого комитета ни один вагон не мог никуда выйти из Харбина. А благословение это ловкие дельцы получали, платя за вагон по 500, а то и по тысяче рублей. При таких условиях, вместо продуктов для голодающего, скажем, населения Забайкалья, шли лимоны в глубь Сибири или на Урал. Всякие ходатайства губернаторов о снабжении продовольствием их губерний или областей оставались гласом вопиющего в пустыне. Даже ходатайства уполномоченных по снабжению армии подвергались той же участи; если же им и удавалось иногда добиться подачи вагонов, то лишь после больших трудов и препирательств с властями предержащими.

Харбинский биржевой комитет имел целый ряд шумных заседаний, где обсуждались все те безобразия, которые творились в комитете по выдаче нарядов на вагоны. По полномочию биржевого комитета я ездил туда лично объясняться, и там мне ответили примерно так: «Удивляемся, как это могло так случиться! Ведь у нас на дороге целых пять ревизоров» — и тому подобное.

И биржевому комитету приходилось удовлетворяться такого рода объяснениями.

Разным невероятным вещам в Харбине, по части лихоимства, не было конца.

Порой мне кажется, что наша великая Россия, только благодаря лихоимству и взяточничеству ее служилых людей, а также беспечности и халатности в верхах, дошла до такой пагубы, как коммунизм. Все остальные причины, приведшие ее к этой пагубе, носили лишь побочный характер…

Что греха таить — под прикрытием смутного времени в комитете по выдаче нарядов на вагоны творились весьма грязные художества. Один случай особенно сильно взволновал харбинский коммерческий мир — это продажа более полутора тысяч вагонов в одни руки, под предлогом, что в этих вагонах будут отправлены бобы на юг Китая, где в это время, по причине неурожая, царил страшный голод и люди десятками тысяч умирали голодной смертью. Ловкие изобретатели этого несложного фокуса отправили бобы на станцию Куанченцзы, а оттуда направили их, вместо голодного Южного Китая, в Дайрен, где бобы и были проданы по цене 2,75 иены за пуд; в Харбине же они были куплены по цене 1,25 иены, с погрузкой в вагоны. 1 иена 50 центов с пуда бобов пошла в доход изобретателю фокуса, господину С., и его усердным сотрудникам.