Снежный Цветок и заветный веер - Лиса Си

«Я желаю тебе еще одного сына», — выдавила я из себя.

«Я тоже надеюсь, — вздохнула она. — Мой муж говорит, лучше иметь собаку, чем дочь».

Мы обе понимали, какая правда заключена в этих словах, но кто бы смог сказать их своей беременной жене?

Паланкин остановился, и веселые крики и приветствия моих братьев избавили меня от необходимости дать надлежащий ответ. Я была дома.

Как все изменилось в доме! У Старшего Брата и его жены теперь было двое детей. Жена уехала в свой родной дом на праздник, но оставила своих малышей, чтобы мы могли на них посмотреть. Мой младший брат еще не женился, но приготовления к свадьбе шли полным ходом. Официально он уже считался мужчиной. Старшая Сестра приехала со своими двумя дочерьми и сыном. Она старилась у нас на глазах, хотя я думала о ней как о девушке в ее годы закалывания волос. Мама не могла уже критиковать меня с прежней легкостью, хотя она и пыталась это делать. Папа гордился нами, но даже я видела, как тяжела эта ноша для него — кормить столько ртов, пусть даже всего несколько дней. Всего под нашей крышей было семь детей, от шести месяцев до шести лет. Весь дом трещал и гремел от топота маленьких ножек, требований внимания и песен, которые пелись для успокоения малышей. Тетя в окружении всей этой ребятни чувствовала себя счастливой — дом, полный детей, был мечтой всей ее жизни. И все же иногда я видела в ее глазах слезы. Если бы мир был честнее, Прекрасная Луна тоже была бы здесь со своими детьми.

Мы провели три дня все вместе, мы болтали, смеялись, ели и спали — никто из нас не ссорился, не сплетничал за спиной, не осуждал и не обвинял. Для нас со Снежным Цветком самое лучшее время наступало ночью, в верхней комнате. Мы клали наших сыновей на постель между нами. Когда они лежали рядом, разница между ними была еще более заметна. Мой сын был толстеньким, с чубчиком черных волос, торчавшим надо лбом, как и у его отца. Ему нравилось сосать мою грудь, он булькал у меня на руках, пока не наедался молока по самое горлышко, и отрывался от этого занятия только для того, чтобы взглянуть на меня и улыбнуться. Сын Снежного Цветка сосал ее грудь с трудом, он выплевывал молоко ей на плечо, когда она давала ему срыгнуть. Он доставлял много хлопот и в другое время — кричал днем, при этом его личико краснело от гнева, а попка становилась алого цвета и покрывалась сыпью. Но когда мы вчетвером уютно устраивались под одеялом, оба малыша затихали, прислушиваясь к нашему шепоту.

«Тебе нравится заниматься постельными делами?» — спросила Снежный Цветок, убедившись, что все уснули.

Так много лет мы слышали непристойные шутки пожилых женщин и бесцеремонные замечания Тети о том, какое удовольствие они с Дядей получали в постели. Все это очень смущало нас тогда, но теперь я поняла, что смущаться было незачем.

«Мы с моим мужем, как две уточки-мандаринки, — заявила Снежный Цветок, не дождавшись от меня ответа. — Мы впадаем в блаженство, когда улетаем вместе».

Я была ошарашена ее словами. Лгала ли она, как делала это много лет? Видя, что я молчу, словно прибитая, она заговорила снова.

«Но как бы мы оба ни наслаждались при этом, меня беспокоит, что мой муж не соблюдает правила относительно постельных дел после родов. Он ждал только двадцать дней». Она помолчала, а потом призналась: «Я не осуждаю его. Я была согласна. Мне тоже хотелось».

Несмотря на то, что я была потрясена ее признанием, мне стало легче. Должно быть, она говорила мне правду, потому что никто не стал бы лгать, оговаривая себя подобным образом. Что может быть постыднее, чем совершить оскверняющий акт?

«Это очень плохо, — прошептала я. — Ты должна следовать правилам».

«А если не буду? Стану такой же нечистой, как мой муж?»

Эта мысль уже приходила мне в голову, но я ответила так: «Я не хочу, чтобы ты заболела или умерла».

Она засмеялась в темноте. «Никто не заболевает от постельных дел. Это только доставляет удовольствие. Я целый день работаю на свою свекровь. Разве я не заслуживаю удовольствия по ночам? И если у меня будет еще один сын, я буду только счастливее».

Эти последние слова я считала правдивыми. Малыш, лежавший между нами, был и капризным, и слабым. Снежному Цветку нужен был еще один сын… в любом случае.

Праздник закончился слишком быстро. У меня стало легче на сердце. Я высадила свою лаотун у порога ее дома, потом отправилась к себе домой. Никто не заметил моих проделок, а деньги, которые я заплатила моим носильщикам, гарантировали их молчание. Ободренная успехом, я решила, что смогу видеться со Снежным Цветком чаще. В течение года отмечается много праздников, на время которых замужние женщины возвращаются в свои родные дома, а, кроме того, у нас есть праздник Храма Гупо. Мы замужем, но мы по-прежнему две половинки, независимо от того, что говорит моя свекровь.

В тот год Снежный Цветок и я продолжали переписываться. Наши слова летели друг к другу над полями, свободные, как птицы в полете. Она стала меньше жаловаться, и я тоже. Мы были молодыми матерями, и каждый день был отмечен каким-нибудь успехом в жизни сыновей — появлением первого зубика, первым словом, первыми самостоятельными шажками. Мне казалось, мы обе были довольны тем, как мы приспособились к ритму жизни наших новых семей, научились угождать своим свекровям и утвердились в своих супружеских правах и обязанностях. Мне даже стало сподручнее писать Снежному Цветку о моем муже и наших интимных отношениях. Но теперь я поняла старинное правило: «Ложась в постель, веди себя как муж; встав с постели, веди себя как благородный человек». Я предпочитала, когда мой муж вставал с постели. Днем он соблюдал Девять Правил. У него был ясный ум, он внимательно слушал других и выглядел приветливым. Он был скромным, верным, уважительным и справедливым. Если он в чем-то сомневался, то советовался со своим отцом, а в тех редких случаях, когда он гневался, старался не показывать этого. Поэтому по ночам, когда он ложился в постель, я радовалась тому, что он получает удовольствие, но мне становилось легче, когда он оставлял меня в покое. Я не понимала, о чем говорила моя тетя, когда я была еще девушкой, и решительно не могла постигнуть, какое такое удовольствие в постели находит Снежный Цветок. Но каким бы глубоким ни было мое непонимание, я твердо знала одну вещь: нельзя нарушать законы об осквернении безнаказанно.

Лилия,

Моя дочь родилась мертвой. Она ушла, не пустив корней, и поэтому не узнала ничего о горестях этой жизни. Я держу ее ножки в своих руках. Они никогда не узнают безумной боли от бинтования.

Я касаюсь ее глаз. Они никогда не узнают слез печали при разлуке с родным домом или при вечной разлуке с матерью, или при прощании с мертвым ребенком. Я кладу ей руку на сердце. Оно никогда не узнает боли, горя, одиночества, стыда. Я думаю о ней в загробном мире. С ней ли моя мать?

Я ничего не знаю о судьбе моих родителей.

Все в доме обвиняют меня. Моя свекровь говорит: «Зачем мы брали тебя в дом, если ты не будешь рожать сыновей?» Мой муж говорит: «Ты молодая. У тебя будут еще дети. В следующий раз ты родишь мне сына». Мне некому излить свое горе. У меня нет никого, чтобы выслушать меня. Мне так хотелось бы услышать, как ты поднимаешься ко мне наверх по лестнице.

Я воображаю себя птицей. Я бы парила в облаках, а мир внизу казался бы таким далеким.

Кусочек нефрита, который я носила на шее, чтобы защитить мое еще не рожденное дитя, давит мне на грудь. Я не могу перестать думать о своей мертвой девочке.

В нашем уезде выкидыши были обычным делом, и считалось, что женщинам нечего об этом беспокоиться, особенно если ребенок был девочкой. Рождение мертвого ребенка считалось несчастьем, если только это был мальчик. Если рождалась мертвая девочка, родители обычно были даже благодарны этому. Никому не был нужен лишний рот. Что до меня, то во время беременности я просто каменела при мысли о том, что с моим ребенком может случиться несчастье. Честно говоря, я просто не знала, как бы я себя чувствовала, если бы это была девочка и она умерла бы, не вдохнув ни глотка воздуха этого мира. Я хочу сказать, что была озадачена тем, как это переживает Снежный Цветок.

Я просила ее говорить мне правду, но теперь, когда она сделала это, я не знала, что ей ответить. Мне хотелось выразить сочувствие. Мне хотелось дать ей поддержку и утешение. Но я боялась за нее и не знала, что ей написать.

Все, что случилось в жизни Снежного Цветка: события ее детства, ее ужасный брак, а теперь еще и это, — находилось за пределами моего понимания. Мне был только двадцать один год. Мне не приходилось испытывать истинной нужды, моя жизнь была благополучной, и потому мне было трудно поставить себя на место другого.

Я старалась подобрать нужные слова, чтобы написать той, которую я любила, и к своему великому стыду я позволила условностям, в которых была воспитана, взять верх над моими чувствами, как это случилось в паланкине, когда мы со Снежным Цветком ехали в мой родной дом.