История моей жизни - Эндрю Карнеги

Когда мой земляк, доктор Росс, сообщил мне, что мистер Хант не прочь продать свои земли, я навострил уши. Но он боялся, что тот заломит колоссальную цену. После этого в течение некоторого времени дело не двигалось с места, и я вспомнил о нем только в марте 1902 года, когда лежал больной в Лондоне. Я послал тогда телеграмму мистеру Россу с просьбой приехать ко мне. Он явился, и мы возобновили переговоры относительно Питтенкриффа. Я предложил, чтобы наш земляк и общий друг, мистер Шоу, позондировал в Эдинбурге почву через посредничество поверенных мистера Ханта.

Э. Карнеги на своей яхте с первым председателем благотворительного Фонда Карнеги в Данфермлине Джоном Россом (слева) и первым председателем благотворительного Фонда Карнеги в Великобритании Уильямом Робертсом

Тем временем я вернулся в Нью-Йорк. Вскоре после этого пришла телеграмма от мистера Шоу, в которой он сообщал, что мистер Хант готов продать свои владения за сорок пять тысяч фунтов стерлингов. Я телеграфировал: «Согласен» — и в ответ на это получил телеграмму от мистера Шоу: «Да здравствует владетель Питтенкриффа!».

Итак, я стал счастливым обладателем лучшего места, какое только существовало на земле. Король — он был только король. Ведь у него не было ни башни короля Малькольма, ни реликвий святой Маргариты, ни Питтенкриффской долины. По сравнению со мной он был бедняк. Ведь мне, а не ему принадлежали все эти сокровища.

Лишь сделавшись собственником парка и долины, я убедился, как много добра могут принести деньги, если только передать их в руки альтруистически настроенных людей. Я ознакомил мистера Росса со своими планами относительно Питтенкриффского парка. По его совету я пригласил некоторых лиц и предложил им на обсуждение план организации. Они предполагали, что дело ограничится только передачей парка городу, и были немало удивлены, когда узнали, что сверх этого я еще жертвую в пользу Данфермлина полмиллиона фунтов стерлингов.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как я передал городу долину с парком. Ежегодный детский праздник, праздник цветов и большое число посетителей, постоянно наполняющих парк, служат красноречивым доказательством того, с какой любовью население Данфермлина относится к нему. Питтенкриффская долина привлекает даже жителей соседних городов. Попечительский совет всеми способами старается выполнить те директивы, которые даны ему в дарственной... «Внести больше света и красоты в однообразную жизнь рабочего населения Данфермлина, доставить этому населению, в особенности юношеству, радость, счастье и утешение, которых они обыкновенно лишены. Пусть у сына моей родины, сколько бы он ни скитался по свету, остается на всю жизнь утешительное сознание, что его жизнь была счастливее и краше только потому, что колыбель его стояла в Данфермлине. Если в вашей работе вам удастся достигнуть этого результата, вы можете сказать себе, что ваши труды не пропали даром».

Я вижу какую-то поэтическую справедливость в том, что внук старого радикального вождя Томаса Моррисона и сын моего незабвенного отца и мужественной матери возвысился в жизни настолько, что смог вытеснить прежних собственников из их старых владений и предоставить парк в вечное пользование жителям Данфермлина. Это романтическая, но подлинная история, с которой не могут сравниться никакие воздушные замки, никакой вымысел. Мне временами кажется, что ее написала сама судьба, и внутренний голос говорит мне: «Ты не напрасно жил — не совсем напрасно».

Глава 18

В кругу друзей и знакомых

Много лет прошло со дня моего ухода от дел, а я все не мог решиться посетить наши заводы. Это напомнило бы мне о многих, увы, уже ушедших из жизни людях. Почти не оставалось никого из моих друзей, кому я мог бы пожать руку, как в давно минувшие времена, и, может быть, только один или двое из тех, кто назвал бы меня привычным именем «Энди».

Из этого не следует, что мои молодые товарищи были для меня чужими. Наоборот, они много содействовали тому, чтобы примирить меня с моим новым положением. Мне было особенно приятно, что они все вступили в Ассоциацию ветеранов Карнеги, которая перестанет существовать только тогда, когда умрет ее последний член. Раз в год они собираются у нас в доме на общий обед; многим из наших ветеранов приходится приезжать для этого издалека. Когда мы построили себе в Нью-Йорке новый дом, моей жене первой пришло в голову созвать на новоселье всех наших ветеранов. «Прежде всего товарищи по работе», — сказала она. Я рад, что она относится к ним с такой же симпатией, как и я. Полное доверие, общие цели, один за всех и все за одного, взаимная теплая привязанность — вот что объединяет нас всех, как братьев.

Другое торжество, тоже происходящее ежегодно в нашем доме, — это литературный обед, устраиваемый нашим другом мистером Ричардом Уотсоном Гилдером, издателем журнала «Century». Его остроумные выдумки очень оживляют наши сборища. Когда к обеду ожидается какой-нибудь почетный гость, Гилдер украшает меню у каждого прибора ловко подобранными цитатами из его произведений.

Однажды он явился задолго до обеда, чтобы проверить распределение мест за столом, и, к своему ужасу, обнаружил, что места Эрнеста Сетон-Томпсона 64 и Джона Берроуза 65 находятся рядом. Он нашел, что это совершенно невозможно, потому что между ними как раз в то время происходили горячие споры о привычках диких животных и птиц, и оба были настроены воинственно друг к другу. Поэтому он переменил карточки. Я не возражал, но немного погодя тихонько пробрался в столовую и переложил карточки на прежние места. Гилдер был немало изумлен, когда увидел, что оба недруга сидят за столом рядом. Кончилось дело так, как я и ожидал: они помирились и расстались добрыми друзьями.

Никто из моих друзей не радовался так моему уходу от дел, как Марк Твен 66. Публика знает его только с одной стороны — как юмориста. Но она не знает, что в политических и социальных вопросах он отличался искренней убежденностью и большой нравственной высотой. Единственным в своем роде было празднование его семидесятилетия. Преобладал, конечно, литературный элемент. Все чествовали его в своих речах как писателя. Когда очередь дошла до меня, я развил ту мысль, что наш друг как человек стоит на такой же высоте, как и писатель. Вальтера Скотта и Марка Твена объединяет общая судьба: оба они пострадали от ошибок обанкротившихся партнеров. Перед ним были два пути. Один, удобный и короткий, — согласно предписанию закона предоставить свое имущество кредиторам, пройти через банкротство и затем начать все сначала. Другой — длинный, тернистый и трудный: борьба за существование, в которой пришлось принести в жертву решительно все. Он решил просто: «Дело не в том, что я должен своим кредиторам, а в том, что я должен самому себе». Для большинства людей наступает момент, когда обнаруживается их истинная сущность. Наш друг вошел в огненную печь человеком и вышел оттуда героем. Он объездил весь свет, читая повсюду лекции, и из доходов с этих лекций выплатил все свои долги до полушки. Его жена сопровождала его повсюду, как ангел-хранитель.