Чего вы хотите? (сборник) - Роман Сенчин

Хоть люди и выглядели миролюбиво, но в их слаженности чувствовалось нечто устрашающее. Пуга́ло. Даже фильм вспомнился про старинную войну: там шла колонна солдат, а потом стала почти так же разворачиваться в цепь. Один налево, другой направо, следующий налево, еще следующий – направо… И через несколько секунд эта цепь ринулась на врага.

Но эти никуда не ринулись, стояли и смотрели на проезжающие машины, на дома на той стороне улицы… Одна из машин просигналила, и люди ответили радостными вскриками, помахали руками; некоторые брались за руки и вскидывали их. Машины стали сигналить чаще, появились украшенные белыми шариками, белыми флажками, с наклеенными на стеклах бумажками… Даша успела прочитать несколько надписей.

«Пора менять лысую резину», «Путин, хватит чуровать», «Белоснежки против гномов»…

– А что сегодня за праздник? – спросила Настя, помахивая флажком.

Папа необычно для себя энергично ответил:

– Праздник свободы.

– Ура-а!

Только Даше стало тоже не то чтобы прямо радостно, но как-то светло на душе, тревога сменилась интересом и сочувствием к этим людям, вышедшим в воскресенье из теплых квартир, приехавшим сюда, стоящим в снежной кашице, чтобы показать… Нечто важное показать… Да, только-только настроение стало меняться, как по цепочке, как порыв ветра, пробежало какое-то беспокойство. Люди стали озираться, тихо переговариваться, некоторые достали мобильники…

– Что там? – спросила мама, которой тоже передалось беспокойство.

– Не знаю… – Папа нахмурился.

И тут появилась приплясывающая, улюлюкающая вереница ребят – парней и девушек на вид немного взрослее Даши. В руках ярко-красные сердечки со словами «Путин любит всех». Улюлюканье превратилось в выкрики:

– Россия за Путина! Россия за Путина!

Цепь встретила их своими:

– Россия без Путина!

Ребята с сердечками повернулись лицом к цепи белоленточников, остановились и тоже стали цепью. И обе цепи, разделенные метром, били друг друга словами:

– Россия без!..

– Россия за!..

– Без!

– За!

– Без!

– За-а!

Некоторая шутливость этого противостояния быстро сменилась злобой. Настоящей, искренней. Особенно когда на подмогу ребятам с сердечками прибыли взрослые, крепкие парни с картонками в виде киношных хлопушек. На хлопушках было написано: «Неделя до победы Путина».

Они тяжело подпрыгивали и скандировали сипловатыми голосами, почти пели:

– Только Путин, только победа!

– Позо-орники! – прокричал пожилой мужчина в светло-коричневом плаще.

Самый мощный парень, в островерхом черном капюшоне, подскочил к нему:

– Убирайся из России, если не нравится!

– Сам пошел вон!.. К Лукашенке! К Чавесу! В Северную Корею!

На эти несколько минут, а может, всего на полминуты, но долгой, столько вместившей и показавшей, Даша забыла, что и она участвует в событиях, что рядом родители, маленькая Настя; что сзади, за спиной, проносятся автомобили, под которые этим крепким парням ничего не стоит их спихнуть.

Но очнулась, глянула на папу. Он держал левой рукой Настю, а правая была сжата в кулак. Настя выставила перед собой флаг России, будто защищаясь им. Лицо мамы сморщилось от ненависти и изо рта вылетало:

– Россия без Путина! Россия без Путина! – И эти слова были в этот момент действительно страшные: казалось, что если бы ей сейчас встретился здесь Путин, она бы бросилась на него…

Попрыгав, ребята с сердечками направились дальше, а за ними – хлопушечники. Участники Белого круга стали делиться друг с другом возмущением:

– Провокаторы!

– Недоумки тупые!

– Да заплатили по двести рублей, и они на все готовы!..

Настя подрагивающим голоском спросила:

– Папа, а кто это был? Которые кричали…

– Пропутинские.

– Они против России?

– Кхм… Они за Путина.

Одна из женщин обратилась к ближайшему милиционеру:

– А вы почему не вмешались? Вы зачем здесь?

Тот неожиданно оказался разговорчивым:

– Если бы драка началась, всех бы задержали и в одну будку, а так… У вас акция вообще несанкционированная, скажите спасибо, что не трогаем… На мой бы вкус – всем по месяцу общественных работ.

– Ух ты, какой мудрец!

– Работать надо, а не мутить…

К милиционеру шагнул тот пожилой мужчина в плаще, затряс перед ним пальцем:

– Да вы завтра, завтра с нами будете! Вышвырнут из ваших органов, и побежите. Или вас за решетку!..

– С чего это? – полицейский скривил губы.

– А режиму не нужна причина. Посадить могут любого. Мы живем в бандитском государстве.

Милиционер повернулся к тротуару спиной.

После столкновения с пропутинскими настроения стоять здесь не было, и родители повели Дашу с Настей в сторону метро. Но в метро не спустились – папа остановил машину, сказал водителю в приоткрытое окно:

– До Триумфальной.

Водитель что-то пробурчал.

– Ну, триста хватит? – ответил на это папа.

Мама удивилась:

– Какие триста? Пять минут ехать…

– Всё-всё, садимся!

Даша оказалась сзади с левого края, поэтому цепь на тротуаре не видела. Не слушала и разговор мамы и папы… Почему-то она не верила, что подскочившие к ним парни и девушки сделали это за деньги. За деньги бегали по Садовому… Какая-то искренность чувствовалась в их агрессивности, в желании показать – что… Что показать? Что люди с белыми ленточками неправы? Что именно они – за Россию.

И ведь вполне могла начаться драка. Вот так, стенка на стенку. Незнакомые люди, но живущие в одном городе, говорящие на одном языке. Правда, говорящие разное. Одни – «за», другие – «без».

Вот так, наверное, и начинаются гражданские войны.

Почти сто лет назад в России была Гражданская война. Не день, не месяц, а много лет люди убивали друг друга. Ловили, расстреливали, топили в море, сжигали в паровозах. Люди из одного города, из одной даже деревни, даже родственники, убивали… Почему так же не может произойти и сейчас? Возникнет драка, и она за минуту, как какое-нибудь короткое замыкание, распространится по всему Садовому кольцу, потом по всей Москве и по стране… И неужели есть такие причины, чтобы бить и убивать?.. Что там было сто лет назад? Неужели до такой степени плохо, что несколько лет воевали насмерть?.. Да и какая это война, если подумать, – действительно, чаще всего, убийство друг друга.

– Вот здесь остановите, – голос мамы. – Да, возле Театра Сатиры… Выходим!

Триумфальную площадь и ее окрестности Даша знала хорошо. Недалеко здесь школа, Настин садик; в зале Чайковского она пела с хором, на первом этаже «Шоколадница» с очень вкусными пирожными; в нескольких домах отсюда музей Булгакова, где на каком-то дивертисменте она играла на фаготе… Напротив памятника Маяковскому «Ростикс», в котором иногда перекусывают с мамой, дальше там музыкальная школа имени Шопена, куда ходила полтора года, рядом с ней магазин «Белый ветер», где ей купили ноутбук…

Да, знакомое место, с детства знакомое, но не родное. А где оно, родное, в родной Москве? Квартира? Ну да, квартира. Но уже за ней, в подъезде, вокруг дома – опасное и враждебное пространство… И своего района она почти не знает… За что ей биться здесь, чего жалеть?..

– Ну вот, здесь нам никакие путиноиды не страшны, – облегченно выдохнула мама.

Возле зала Чайковского, на ступенях Театра Сатиры много-много людей. Не цепь, а почти толпа. У большинства вместо белых ленточек – красные. Бегали туда-сюда журналисты с микрофонами, камерами. Милиции тоже было заметно больше – через каждые метра два на краю проезжей части стоял милиционер. Почти все машины поддерживающе сигналили, люди хлопали, свистели, махали руками… В общем, было живее, но и тревожнее – если бы та группа с сердечками и хлопушками добралась сюда, драка случилась бы наверняка.

– О, вон Настя Удальцова! – Мама кивнула черноволосой девушке в синей куртке, та заулыбалась в ответ. – Пойдемте.

– Мы здесь постоим, – почему-то недовольно сказал папа. – На ступеньках. – Достал сигареты.

– Пап, – спросила Даша, – а это похоже, ну, на начало войны? Гражданской? Что вот сто лет назад была…

Папа кашлянул, и это означало, что ответ у него не готов; огляделся, подумал, и тогда уж ответил:

– Может быть, на самое начало… Но революции и гражданские войны очень долго вызревают. То, что случилось в семнадцатом году, те две революции и потом война… Знаешь ведь?

– Ну да, конечно! – досадливо тряхнула Даша головой. – Я читала историю, и с тобой сколько раз говорили…

– М-м… Та трагедия вызревала почти столетие. С восстания декабристов, грубо говоря… Можно и с Разина отсчитывать, но там другое… А декабристы, образованные люди, дворяне, вышли и заявили, что так больше нельзя. Их похватали, пятерых повесили, а остальных, человек семьдесят, отправили на каторгу. На самом деле их несколько сотен было, кто сочувствовал, знал… Потом было еще несколько таких волн, когда образованные люди заявляли о необходимости изменений…