Молчание Апостола - Анонимный автор

Расставив ноги, доктор Рашер рассматривал Андику, поджавшую колени и пытавшуюся закрыть обнаженное тело расползающейся тканью старого платья.

– Смазливая мордашка. Немного ж тебе надо.

И, расстегивая кобуру «Вальтера», повторил:

– Смазливая мордашка. Ну, смотри.

И начал пулю за пулей выпускать в ее лицо, которое на глазах близкого к помешательству Отто превращалось в кровавую маску без носа, без глаз, без челюсти. Ноги ее сначала дергались, но после нескольких выстрелов тело обмякло и замерло. Не было больше никакой Die Schönheit. Была лишь изуродованная мертвая кукла, кусок мяса. Пистолет Рашера щелкнул.

– Ну вот, сынок. На тебя, как видишь, не хватило. Ровно в шесть жду в операционной.

И доктор, он же гауптштурмфюрер СС Рашер быстро и ловко спустился по стремянке.

– Благодарю, Марта. И просьба. Пусть это останется между нами.

– Разумеется, герр гауптштурмфюрер!

Когда шаги отца и Марты удалились, и скрипнула закрывающаяся дверь конюшни, Отто, зарывшийся лицом в сено, вскочил на ноги и, не поворачиваясь к тому, что еще несколько минут назад было Андикой, поднял лицо к деревянной крыше и, потрясая кулаками, прокричал, веря, зная, что его слова долетят до адресата:

– Ненавижу! Я ненавижу тебя, Бог! Будь ты проклят, и ты, и творение твое! И я клянусь – я отомщу тебе. Всей своею жизнью – я отомщу!!!

Глава 22

– Нет, друзья, – Айнштайн потянулся за плащом. – Прошу прощения, но здесь уже невозможно дышать. Я поднимусь наверх.

– Пожалуй и я тоже, – сказала Эли.

– Что ж, в таком случае и я, – откликнулся Артур.

На верхней палубе и впрямь было чудесно. Свежо, однако ветра почти не было, как не было и волны. Паром шел ровно, разрезая лазурные воды Средиземноморья. Эли и Артур, не сговариваясь, закурили, встав так, чтобы дым не сносило на Марка. Над их головами прострекотал бело-голубой вертолет с надписью «POLICE» на борту.

Подойдя вплотную к Артуру, Эли негромко произнесла:

– Если это с Патмоса, то нам повезло, что мы не слишком рано.

МакГрегор задумчиво кивнул.

Паром причалил к пристани Скалы, небольшого порта на Патмосе. По выдвинутому транспортному трапу на берег стали съезжать машины, которых, надо сказать, было не слишком много. Большая часть пассажиров сходила по пешеходному трапу.

Оказавшись на берегу, вся троица принялась крутить головами, пытаясь определить, где же находится храм Пещеры: купола православных церквей виднелись на острове и там, и сям.

Артур подошел к боцману, надзиравшему за разгрузкой и поинтересовался:

– Do you speak English?[68]

Тот помотал головой:

– Охи[69]. – И крикнул, подзывая кого-то: – Костас!

К ним подбежал молодой, лет двадцати с небольшим парень в растегнутом бушлате. Боцман бросил пару фраз на греческом, и юноша радостно закивал:

– Yes, yes, I know English![70]

– Отлично, – сказал Артур. – Вы не знаете, как нам дойти до храма Пещеры?

– Храм Пещеры, – повторил молодой человек, и указал рукой вправо:

– Ступени. Вверх, вверх, вверх. И – храм.

– Спасибо, – улыбнулся Артур и достал из кармана банкноту в пять евро. Парень замотал головой:

– No, no! No! Деньги – нет! Вверх, вверх – недалеко. Башня. Крест. Храм.

– Спасибо еще раз, – сказал Артур, и все трое направились к вьющейся вдоль склона скалы лестнице.

Подъем занял минут пятнадцать, и МакГрегор не переставал удивляться тому, что Айнштайн нимало не запыхался, а шел размеренным шагом, словно по тротуару.

Они подошли к храму со стороны, противоположной входу. Обогнув здание, они увидели стоявший на зеленой лужайке накрытый стол с двумя скамьями. За столом сидел тучный человек в полицейской форме, который, воровато поглядывая в сторону храма, налил себе вина из глиняного кувшина и жадно проглотил его, заедая какими-то соленьями. Увидев прибывших, он вскочил и, растегнув кобуру, достал пистолет, который тут же навел на незнакомцев, прокричав что-то по-гречески.

– Советую всем поднять руки, – негромко произнесла Эли.

В этот момент из храма вышел седовласый священник с наперсным крестом, видимо, настоятель, что-то строго сказавший полицейскому. Тот, опустив руку с пистолетом, в кобуру его, однако, не сунул.

Священник приблизился к троице и, вглядываясь в их лица, спросил почему-то по-немецки:

– Sie Sind die Engländer?[71]

Все трое в унисон радостно – в них уже никто не целился из пистолета – ответили:

– Jawohl![72]

– Что ж, – продолжал священник по-немецки, – значит, уже можем говорить. Немецкий вы знаете. Сейчас же прошу закусить чем Бог послал, – он указал на стол.

– Геронда… – полушепотом произнес полицейский, но настоятель просто отмахнулся от него, добавив что-то по-гречески. Толстяк сунул, наконец, пистолет в кобуру.

– Вы немного разминулись, – сказал настоятель, наливая гостям густое красное вино в глиняные стаканы.

– И с кем же? – поинтересовался Артур.

Настоятель быстрым шагом прошел в храм, откуда вернулся с фотографиями, которые выложил на стол. Эли ахнула.

– Какой-то высокопоставленный английский полицейский прилетал с одним из наших офицеров на вертолете из Афин. Разыскивая вас. Кам… Кем…

– Кэмпбелл, – уточнил Артур.

– Да. Комиссар Кэмпбелл. Похоже, вас – всех вас – подозревают в очень серьезных преступлениях.

– Это ошибка, святой отец, – с нажимом произнес Артур. – Все совсем наоборот. Охота идет за нами – и на нас. На меня покушались уже не единожды.

– «Святой отец»… – улыбнулся настоятель. – Вы, должно быть, католик?

Артур кивнул.

– Я просто отец Иоанн, настоятель этого храма. Храм – свят. А вот я – нет. А это наш местный полицейский, Никос Попадопулос.

– Артур, – слегка привстав, представился МакГрегор.

– Эли, – она тоже слегка привстала.

– Марк. Айштайн. – Приподниматься, однако, израильтянин не стал.

Артур и Эли внимательно наблюдали за двумя стариками. Они были почти одного возраста, но почему-то избегали смотреть друг другу в глаза.

– У меня такое впечатление, что они знакомы, – наклонившись к Артуру, прошептала Эли.

– У меня тоже, – признался тот.

Внезапно пузан-полицейский, сидевший до этого молча, разразился страстной речью по-гречески. Отец Иоанн что-то резко возразил ему. Тот, однако, настаивал.

– Что-то не так? – спросил Артур.

– Наш героический Никос хочет немедленно позвонить в управление, в Афины, – пояснил священник. – Сообщить, что вы здесь. И что он вас арестовал.

– Как? Уже? А зачитать нам права? А наручники? – не без иронии поинтересовался МакГрегор. – Но если серьезно, отец Иоанн, для нас это было бы опасно. И не просто опасно. Смертельно опасно. Пока мы на воле, мы можем искать тех, кто так хотел бы расправиться с нами. За этими негодяями уже целая груда трупов. Мы не хотели бы пополнить их число. Вы можете это объяснить Никосу?

– Мне несколько неловко, сын мой… Но, думаю, вы сумели бы объяснить это ему лучше.

– Как? Я же не говорю по-гречески?

– Вы не говорите на одном из греческих, – улыбнулся в бороду настоятель. – Разговорник второго, гораздо более популярного языка, наверняка лежит у вас в кармане.

Артур едва не расхохотался. Эли фыркнула, прикрыв рот ладонью.

– Но вам все равно придется объяснить ему, что нам нужно.

– И что же это?

– Во-первых, его рассказ о том, как все было в ту рождественскую ночь.

– Это не проблема. Я был тут же.

– Да, но и его впечатления тоже. Во-вторых, он может звонить в Афины о нашем визите на Патмос, но не ранее послезавтрашнего дня. И в-третьих, сколько это будет на главном греческом: пять тысяч евро хватит?

– Ни в коем случае, сын мой. Тысячи ему хватит за глаза.

Артур полез в карман, добыл бумажник, достал две купюры по пятьсот евро, положил их на стол и подвинул толстяку-полицейскому. И поразился тому, с какой скоростью они испарились со стола, исчезнув в кармане полицейской формы.

– Отец Иоанн, – обратился МакГрегор к настоятелю, – объясните ему теперь, что нам нужно.

Оба грека – священник и полицейский – заговорили одновременно, и с поразительной скоростью. Потом отец Иоанн кивнул.

– Он понял. Тем более, что вы начали разговор с ним на правильном греческом. – Он улыбнулся. Потом, немного помолчав, рассказал о событиях той страшной ночи.

– Ваш земляк, Кэмпбелл, – добавил настоятель, – убежден, что убийство тех двенадцати было ритуальным.

– Не думаю, – сказал Артур.

– Почему?

– С их спин была снята кожа. Значит, что-то было на коже.

– Татуировка? – предположила Эли.

– Очень может быть.

– Далее. Они искали что-то внутри иконы. Что могло там быть?