Миры Роберта Хайнлайна. Книга 6 - Роберт Хайнлайн

Я отнюдь не горжусь этим. Похоже, я уже никогда не смогу относиться к себе с прежним уважением. Тыкайте меня в это носом, но бывают вещи, которые ломают человека. Вот и я сломалась.

Ну вот, я призналась в своем малодушии и мне чуть полегчало. Надеюсь, со временем я стану тверже. Не знаю…

А потом ко мне впихнули Кларка! Я одним махом слетела с кровати, обняла его и запричитала:

— Кларк, миленький! Бедный мой братик! Что они с тобой сделали? Скажи мне что-нибудь! Ты меня слышишь?

— Подбери слюни, Под, — сказал он мне в самое ухо.

Тут я поняла, что если он и пострадал, то не слишком сильно: ответ был вполне в духе моего братца.

— Ты меня слышишь? — уже тише повторила я.

— Конечно, — прошептал он мне в ухо, — но пусть она думает, будто я оглох.

Он высвободился из моих объятий, заглянул в свою сумку и быстро обследовал всю комнату. При этом он так близко подошел к двери, что Титания забеспокоилась. Потом он подошел ко мне вплотную и прошептал:

— Подди, ты умеешь читать по губам?

— Нет. А что?

— Не притворяйся. Только что сумела.

Положим, это было не совсем верно: Кларк прошептал это, хоть и едва слышно. Но я обнаружила, что и в самом деле «слышу» его, как если бы он говорил вслух. Это довольно забавно, и Кларк объяснил, что читать по губам может почти каждый, нужно только чуть потренироваться. Сам он давно это умеет, только помалкивал на всякий случай.

Он велел мне говорить как можно тише и сам говорил так же.

— Слушай, Под, я не уверен, что старая леди Грю прослушивает эту комнату. — Вместо слова «леди» он произнес совсем другое. — С тех пор как я здесь сидел, вроде бы ничего не изменилось. Но здесь есть, по меньшей мере, четыре места, где можно спрятать микрофон. Может и больше, не знаю. Лучше нам помалкивать: неспроста она посадила нас вместе. Болтай вслух сколько душе угодно… но только всякий вздор.

Вроде, как ты ужасно беспокоишься, не оглох ли я навсегда. И все такое прочее.

Так мы и сделали: я стонала и причитала над бедным своим братиком, а он жаловался, что не может расслышать ни слова и все просил меня найти карандаш и написать, что я хочу сказать. В антрактах мы «разговаривали» о важных вещах, в которые не стоило посвящать никого, особенно миссис Грю.

Я спросила, был ли он в этом баке, а если был, то почему не оглох.

— Был, к сожалению, — ответил он, — но не такой уж я балбес, как она подумала. В карманах у меня нашлась кое-какая бумага, я изжевал ее в кашу и заткнул уши. — Он скривился, как от боли. — Двадцатку на это перевел. Клянусь, это была самая дорогая затычка всех времен и народов. Потом я обмотал голову рубашкой и почти ничего не слышал. Черт с ними… Слушай дальше. — Он туманно поведал о том, как угодил в эту ловушку. — Ну согласен, провели меня, но и вы с дядей Томом так же лопухнулись. А ведь вы постарше и отвечаете за меня.

— Еще чего! — с негодованием прошипела я.

— Выходит, ты безответственная девчонка, а это еще хуже. Логика — упрямая вещь. А теперь забудем об этом, есть дела поважнее. Слушай, Под, скоро мы выберемся отсюда.

— Как? — я показала глазами на Титанию. Она нянчила Ариэля, но ни на секунду не отводила от нас глаз.

Кларк проследил за моим взглядом и произнес:

— Когда придет время, я позабочусь об этом насекомом, а пока забудь о нем. Нам придется сматываться в темпе быстрого вальса и непременно ночью.

— А почему ночью? Тут и днем-то ни черта не видно из-за смога, а уж ночью…

— Под, не расчесывай свои царапины, тогда они быстро затянутся… Дело в том, что на ночь Джоджо запирают.

— Джоджо?

— Ну эта гора мяса, которая работает на старуху Грю.

— Я зову его Булавоголовым.

— Джоджо, Булавоголовый, Альберт Эйнштейн — не все ли равно. Одним словом, любитель «пыльцы блаженства». Он приносит нам ужин, моет тарелки, а потом она его запирает и выдает вечернюю дозу пыльцы. А запирает она его потому, что боится поддатого венерианца, как и любой нормальный человек. Так что сбежать мы можем только ночью, пока он в клетке. Может быть, и старуха заснет. Правда, есть еще тип, который привез нас сюда, но он часто ночует в Венусбурге. Но мы должны рассчитывать на худшее. Когда «Трезубец» уходит на Луну?

— Восьмого, в двенадцать часов семнадцать минут по корабельному и гринвичскому времени.

— А по местному?

— В девять часов шестнадцать минут по времени Венусбурга. В среду, двадцатого.

— Нужно проверить, — пробормотал он, доставая из сумки логарифмическую линейку.

— Но зачем?

— Заткнись, — ответил он, гоняя бегунок.

— Хочешь высчитать марсианское время? — Я здорово гордилась тем, что могла делать эти расчеты в уме, как и полагается заправскому пилоту. Мистер Клэнси здорово натаскал меня, хоть и остался без заслуженной награды.

— Не-а. Я его знаю не хуже тебя. Давай-ка, сверим наши часы. Начали отсчет!

Я взглянула на часы и обомлела.

— Кларк, но сегодня же девятнадцатое число.

— А я-то думал, что нынче Рождество, — злобно прошипел он. — Ты что разоралась? Забыла, о чем мы договорились?

— Но «Трезубец» уходит завтра! — я сумела произнести это одними губами.

— Через шестнадцать с небольшим часов, если быть точным. А мы не можем ничего сделать, пока эту скотину не запрут. Шансов у нас мало…

— Но дядя Том не попадет на конференцию. Кларк пожал плечами.

— Может, и не попадет. Улетит он или нет — мне это совершенно безразлично.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я. — Как это он улетит?

Кларк не ответил, но я и сама сообразила: дяди Тома уже нет здесь. Я вдруг почувствовала себя покинутой.

— Ты уверен? — спросила я.

— Конечно. Старуха, черт ее возьми, позаботилась, чтобы я увидел, как его увозят. Джоджо тащил его, словно мешок с мукой. Сейчас дядя Том уже в Венусбурге.

— Значит, он освободит нас! — обрадовалась я.

— Под, не будь дурой в квадрате… — мрачно ответил Кларк.

— Конечно же, освободит! Дядя Том… и мистер Председатель… и Декстер… и остальные…

— Во имя Святого Петра, заткнись, Подди! — оборвал меня Кларк. — Помолчи и подумай. Поставь себя на место дяди Тома. Вот ты оказалась в Венусбурге, тебе предоставили всевозможную помощь, дали людей и транспорт. А КАК ТЫ ОТЫЩЕШЬ ЭТО МЕСТО?

— Э-э-э… — ответила я и заткнулась.

— Согласен, именно «э-э-э…» Отыскать его невозможно, разве что лет через восемь-десять непрерывных поисков. Вбей в свою красивую головку, сестренка: никто нам не поможет и никто нас не освободит. Или мы сбежим этой ночью, или мы пропали.