Запасной - Гарри Сассекский

Мы начали изучать наш внутренний круг, расспрашивать наших самых надёжных друзей — и их друзей. С кем они общаются? Кому доверяют? Все были под подозрением, потому что иначе нельзя. Мы даже сомневались в телохранителях, а мы всегда боготворили их. (Чёрт возьми, официально я теперь тоже телохранитель — телохранитель королевы.) Они всегда были для нас как старшие братья. Но теперь они тоже были под подозрением.

На долю секунды мы даже усомнились в Марко. Вот насколько ядовитым стало подозрение. Никто не был вне подозрений. Какой-то человек или люди, чрезвычайно близкие мне и Вилли, тайком передавали материалы в газеты, так что нужно было учитывать каждого.

Какое это будет облегчение, подумал я, оказаться в настоящей зоне боевых действий, где всё это не входит в мои повседневные дела.

Пожалуйста, выведите меня на поле боя, где существуют четкие правила ведения боя. Где есть хоть какое-то чувство чести.

Часть 2. Весь в крови, но не сломлен

1

В феврале 2007 года министерство обороны Великобритании сообщило всему миру, что я отправляюсь на службу — буду командовать группой лёгких танков на иракской границе, недалеко от Басры. Это было официально. Я отправлялся на войну.

Реакция общественности была своеобразной. Половина британцев была в ярости, называя ужасным решением риск жизнью младшего внука королевы. Запасной или нет, говорили они, неразумно посылать королевскую особу в зону боевых действий. (Это был первый случай за 25 лет, когда подобное было сделано).

Половина, однако, сказала "браво". Почему к Гарри должно быть особое отношение? Какая пустая трата денег налогоплательщиков — обучать мальчика как солдата, а потом не использовать его.

Если он умрёт, то умрёт, говорили они.

Враг, конечно, считал так же. Во что бы то ни стало, говорили повстанцы, которые пытались разжечь гражданскую войну по всему Ираку, пришлите нам мальчика.

Один из лидеров повстанцев передал официальное приглашение, достойное высшего общества.

«Мы, затаив дыхание, ждём прибытия молодого красивого избалованного принца...».

«У меня был план», — сказал лидер повстанцев. Они собирались похитить меня, а затем решить, что со мной делать — пытать, выкупить, убить.

В заключение, казалось бы, прямо противореча этому плану, он пообещал, что прекрасный принц вернётся к бабушке "без ушей".

Я помню, как услышал это и почувствовал, что кончики моих ушей потеплели. Я вспомнил детство, когда один из друзей предложил мне сделать операцию по пришиванию ушей, чтобы предотвратить или исправить семейное проклятие. Я категорически отказался.

Несколько дней спустя другой лидер повстанцев вспомнил мать. Он сказал, что я должен учиться на её примере, отделиться от семьи. Восстань против империалистов, Гарри.

Иначе, предупредил он, "кровь принца обагрит нашу пустыню".

Я бы беспокоился, если бы Челси услышала всё это, но с тех пор, как мы начали встречаться, она подвергалась такой травле со стороны прессы, что полностью ушла в тень. Газеты для неё не существовали. Интернет был недоступен.

Британские военные, однако, внимательно следили за Сетью. Через 2 месяца после объявления о моём назначении командующий армии, генерал Даннатт, неожиданно отменил его. Помимо публичных угроз со стороны лидеров повстанцев, британская разведка узнала, что мою фотографию распространили среди иракских снайперов с указанием, что я — "цель номер один". Эти снайперы были элитой: недавно они убили 6 британских солдат. Так что миссия просто стала слишком опасной — для меня и для всех, кому могло не повезти оказаться рядом со мной. По оценке Даннатта и других, я стал "магнитом для пуль". А причина, по его словам, заключалась в прессе. В своем публичном заявлении об отмене моей командировки он обвинил журналистов в чрезмерном освещении событий, в диких домыслах, которые "усугубили" уровень угрозы.

Сотрудники па также выступили с публичным заявлением, сказав, что я был "очень разочарован", что не соответствует действительности. Я был раздавлен. Когда до меня дошли первые известия, я был в Виндзорских казармах, сидел со своими ребятами. Я взял паузу, чтобы собраться с мыслями, а затем сообщил им плохие новости. Хотя мы только что вместе провели месяцы, за которые стали братьями по оружию, в путешествиях и тренировках, теперь они были предоставлены сами себе.

Я не просто жалел себя. Я беспокоился о своей команде. Кто-то другой должен был выполнять мою работу, а я должен вечно жить в раздумьях и с чувством вины. Что, если они не справятся?

На следующей неделе несколько газет сообщили, что я нахожусь в глубокой депрессии. Одна или две, однако, сообщили, что резкая смена решения о моей командировке была вызвана моими собственными действиями. Опять я выглядел трусом. Говорили, что я в кулуарах надавил на начальство, чтобы оно дало заднюю.

2

Я ПОДУМЫВАЛ О ТОМ, чтобы уйти из армии. Какой смысл оставаться, если я не могу быть солдатом?

Я обсудил это с Челси. Она была в полной прострации. С одной стороны, не могла скрыть своего облегчения. С другой стороны, знала, как сильно я хочу быть рядом со своей командой. Она знала, что я долгое время чувствовал себя гонимым прессой и что армия была единственной здоровой отдушиной, которую я нашёл.

Она также знала, что я верю в Миссию.

Я посоветовался с Вилли. У него тоже были сложные чувства. Он сочувствовал, как солдат. Но как родственник? Как старший брат с огромным чувством конкуренции? Он не мог заставить себя полностью жалеть о таком повороте событий.

Большую часть времени мы с Вилли не имели никакого отношения ко всей этой чепухе с Наследником и Запасным. Но время от времени меня заносило, и я понимал, что на каком-то уровне это действительно имело для него значение. Профессионально, лично, его волновало, где я нахожусь, что я делаю.

Не получая утешения ни от кого, я искал его в водке и Red Bull. И в джине с тоником. В это время меня фотографировали, когда я входил или выходил из многочисленных пабов, клубов, квартир, где проходили домашние вечеринки в предрассветные часы.

Я не любил просыпаться и видеть свою фотографию на первой странице таблоида. Но больше всего я не мог выносить звука, с которым фотографировали. Этот щелчок, этот ужасный звук, раздающийся из-за плеча, из-за спины или в пределах периферийного зрения, всегда вызывал у меня тревогу, всегда заставлял сердце биться, но после Сандхерста он звучал как щелканье затвора пистолета или звук зазубренного