Орион взойдет (с примечаниями переводчика) - Пол Андерсон

Альдебаран среди Гиад не столь уж ярок, Как пламенный кларет <Марки вина.>, что сердце согревает.

Ни золото, ни белизна зимы на море Не схожи с мягким током шардонэ.

Так пей же, пей - доколе не настало время уходить.

- И вновь наши смиренные виноделы сотворили свое повседневное чудо...

- Плик на время умолк... - Ба! - фыркнул он, извлекая сокрушительный дискорд из своей лютни и хлопнув инструментом по столу. - В изобилии, так что нам хватит. Налей-ка доверху, моя дорогая.

Сидевшая напротив Сеси удивленно глядела на него из-за свеяей, пытавшихся разогнать сумрак. Примеру ее на скамьях за ближайшим столом последовало четверо посетителей - моряк, пара рабочих и пейзан, приехавший на рынок - более в "Золотом петушке" никого не было.

Посетитель повалит попозже, когда мужчины пообедают дома, как сейчас это делал хозяин, аслаждавшийся обедом наверху в обществе своей семьи.

- Почему ты остановился? - спросила барменша. - Прелестная песня.

- Ерунда, - фыркнул англеман, - избитая донельзя. В ней нет ни капли вдохновения. Потом мне просто вдруг надоело квакать банальностью о вине и любви, когда можно выпить. - И с внезапной игривостью добавил:

- А потом заняться любовью!

Сеси качнула головой:

- Разве твоя песня предназначалась не мне?.. Ты умолк прямо на середине.

Плик вздохнул:

- Да, я намеревался воздать тебе должное, но эта песня, увы, не достойна моей Лозы. - Плнк покачал головой, прищелкнув языком, склонил набок. - Обещаю тебе сочинить что-нибудь получше. - Он помедлил. Кстати... могла бы и предоставить мне повод для вдохновения. Сама знаешь какой, пышечка. Начнем с бокала бургундского.

- Я заплачу, Плик, - предложил на брежанеге рабочий.

- Спасибо тебе, Ропарж, - ответил поэт на том же языке. - Если ты способен повторить угощение еще разок, тогда я, возможно, сумею сотворить другую песню... настоящую, чтобы забурлила кровь в жилах.

- Только на нашем линго, ладно? А то я не слишком хорошо понимаю англей. А как насчет твоей "Бандитской баллады"? - Ропарж повернулся к своим компаньонам. - Тебе она тоже нравится, не так ли, Конег? И тебе, загородник, понравится... не сомневаюсь. Бодрит.

Плик подумал.

- Так она ж подрывная. - Многочисленные куплеты песни превозносили подвиги - боевые, за пиршественным столом и в постели - полулегендарного разбойника Жакеза, пять столетий назад ставшего наконечником копья в отпоре, оказанном пейзанами угнетателю Местромору. - Она популярна среди ваших - я слышал, как ее орали на окраинах Кемпера и в селах. Стоит, должно быть, того, чтобы пели.

Ропарж поскреб в своей гриве и задумался. Конег буркнул:

- Ях-ух. А ты знаешь, как теперь харч вздорожал? И жилье, и все прочее. А зарплата стоит на месте. А может, наша Лига заставит главного мастера повысить нам расценки? Нет?

- Но городские Лиги настаивают... - начал фермер.

Конег ядовито закивал:

- С тем же успехом они могут просто походатайствовать за нас перед святыми через голову Местромора.

- Что твоим драгоценным святым твои беды... Они их не волнуют, взорвался моряк.

Человек этот не первым в здешних стенах говорил без уважения об аэрогенах, но Сеси показала матросу язык, а Плик проговорил:

- Они в этом не виноваты, дело в их собственных законах. По договору об аннексии они не имеют права вмешиваться в домашние дела штата. Если они попробуют пойти на это, вы, брежане, взвоете, как и все в Домене.

- Нечего все валить на нас, все равно мы выращиваем харч, - возразил пейзан. - Нас давят не меньше, чем вас, однако нашу ассоциацию кастрировали только на половину яйца. Но она все равно не может остановить поток дешевого зерна с юга в Ар-Мор. Мы разоримся, если не сумеем закупить хоть немного современных комбайнов на десять лошадей; а ты знаешь, сколько они стоят?

- Да забудь ты свою Лигу, - буркнул моряк. - На хрен ее. На хрен все Лиги. Когда-то они были полезными... в старые времена людям приходилось держаться друг друга, но теперь они - только ярмо на твоей шее... Настырное ярмо, вечно сующее нос в чужие дела.

- Отрадно представить себе ярмо, что лезет в чьи-то дела... в этом есть, бесспорно, эльфийское очарование, - заметил Плик.

Сеси отправилась, чтобы принести ему вина.

- А чем же заменить их? - спросил Ропарж.

- Ничем, - отвечал моряк. - Просто упразднить их. Упразднить вместе с главными мастерами, со всяким клепаным чиновником, которого мы унаследовали от прошлого. Пусть люди добывают себе пропитание сами и как умеют; пусть плывут или тонут, коли не могут плыть. Если они хотят работать вместе чудесно. Но пусть делают это по своей воле, пусть всегда имеют возможность и право выйти из дела.

Пейзан в удивлении глазел на матроса. Горожане, более привычные к странным мнениям, призадумались. Сеси принесла Плику полный бокал. Он основательно приложился.

- Теперь не знаешь, кому можно верить, - наконец произнес Конег.

- Я рассказал вам, как это делается в Мерике... в Северозападном Союзе, - произнес моряк. - И вполне обходятся, так ведь? Не то чтобы я сам бывал там... я даже не рассчитываю оказаться в этих краях. Но я разговаривал с их экипажами, которые добирались до наших берегов.

Дверь на лестницу распахнулась. Холодный ветерок пронзил дымный воздух таверны. За дверью в бледных сумерках падал снег. На улице, как и повсюду в городе, горели цветные фонари: до солнцестояния оставалось только три дня. Две персоны закрыли за собой дверь и спустились в зал.

Снег запорошил их плащи и шляпы. За ними влачились тени, огромные и тревожные, как мрак вокруг очага. Плик пригляделся и внезапно воскликнул:

- Ну вот, заговорили о тузах и вытянули флешь-рояль! Вот вам и знатоки своей собственной персоной, если вы хотите продолжить ваш разговор о Северо-западном Союзе. - Худощавая фигура поэта сперва распрямилась, а потом изобразила поклон. - Приветствую вас, сзр и леди, - произнес он на англес. - Выпейте с нами. Не сомневаюсь, что вы пришли сюда именно за этим, а посему приглашаем вас - присоединяйтесь!

Пара приблизилась.

- Наши благодарности, - ответил мужчина с акцентом на бойком франссе.

- Наверное, собравшиеся предпочитают этот язык? Он подталкивает иностранцев к вежливости.

Возле стола он остановился: невысокий, довольно уродливый человек с кривым лезвием носа, ледниковыми глазами, короткой седой бахромой вокруг скверных зубов. Одежду вошедшего, как и его спутницы, описать было сложно. Все внимание мужчин немедленно обратилось к ней, и не потому, что женщины в этих краях редко выходили в брюках. Высокая блондинка, молодая и симпатичная, казалась какой-то диковатой, хотя вроде бы не давала оснований для этого.