Волчье логово - Стенли Уаймэн

Я вскочил и первым делом надел шпагу.

В открытых дверях стоял Бюре со странной улыбкой на лице и держал в руках берет с пером.

— Вы крепко спите, молодой сеньор, — сказал он. — Должно быть, у вас чистая совесть.

— Чище, чем у вас, — задорно отвечал я, — или у вашего господина.

Он пожал плечами и, дав знак следовать за собой, повел нас по мрачным коридорам, заканчивавшимся каменной лестницей, ведущей наверх. Из открытой двери на верхней площадке до нас доносился людской говор и вырывалась полоса света. Поднявшись по лестнице, мы вошли в большую комнату, стены которой были местами расписаны, местами увешаны коврами. Здесь было уже менее мрачно: солнечный свет проникал через три громадных стрельчатых окна, доходивших от пола, покрытого камышовыми циновками, до самого потолка. На одном конце этой обширной комнаты, украшенной к тому же и оружием, было возвышение, на котором стояло массивное резное кресло. Потолок залы был выкрашен в голубой цвет, и по нему были рассыпаны золотые звезды. Я вспомнил это место: несколько лет назад я сопровождал виконта, бывшего здесь с церемониальным визитом у губернатора. О, если бы виконт был здесь теперь!

Среднее окно было открыто. Я подошел к нему, но тотчас отшатнулся: к нему, вровень с полом, и также покрытый циновками, примыкал эшафот! На нем уже стояли в ожидании два или три человека. Я искал взглядом среда них Луи, но его не было там. Раздавшийся в это время шум заставил меня повернуть голову к дверям, и я увидел его, входящим в комнату под конвоем четырех солдат, вооруженных пиками.

Лицо его носило следы бессонной ночи, но было совершенно спокойно, а глаза были устремлены куда-то вдаль, к холмам Керси и лицу Кит, которым он когда-то любовался, сопровождая ее во время прогулок. Выражение этих глаз как бы говорило, что все происходящее здесь — мираж, и ничто не властно над чувствами и помыслами человека. Он держал себя с достоинством, походка его была твердой и уверенной. Когда он увидел нас, лицо его просияло, и он приветствовал нас улыбкой. Даже на поклон Бюре он ответил с добродушным достоинством. Круазет бросился к нему, громко называя его по имени. Но прежде чем Луи успел сжать руку Круазета в своей, дверь на другом конце залы отворилась, и в нее быстро вошел Видам.

Он был один. Лицо его было красным, словно после долгой спешки, злоба же, казалось, никогда не покидала выражения его глаз. Окинув комнату взглядом, он увидел нас, гордо кивнул головой и, громко звеня шпорами, пошел в противоположный конец залы. Нет, он не поклонился нам, — он только подал знак солдатам и Бюре, чтобы они отошли в сторону. Остановившись, он повернулся к нам и пристально посмотрел на своего соперника взором, исполненным ненависти. Некоторое время царила полная тишина: опять был слышен сдержанный говор толпы из открытого окна и щебетание ласточек под кровлей замка. Но я думаю, что в этот момент спокойнее всех билось сердце у Луи де Павана. Наконец Безер прервал молчание.

— Мсье де Паван, — начал он, и голос его зазвучал хрипло, выказывая под наружной насмешливой вежливостью кипевшие в нем страсти, — мсье де Паван, я имею полномочия короля казнить всех гугенотов, находящихся в моей провинции Керси. Имеете ли вы что-нибудь возразить, если я начну с вас? Или вы пожелаете возвратиться в лоно истинной церкви?

Луи, сохраняя молчание, презрительно пожал плечами. Я видел, как при этом судорожно сжались пальцы громадных рук его победителя, но Видам сдержал себя и только заговорил медленнее.

— Хорошо, — продолжал он, по-прежнему не обращая никакого внимания на нас — немых свидетелей борьбы между этими двумя людьми, и устремив глаза на одного Павана. — Никогда еще ни один человек не делал мне столько зла, как вы. Вы восторжествовали надо мной, мсье де Паван, и отняли у меня женщину, которую я любил. Шесть дней назад я мог убить вас. Вы были в моей власти: стоило мне только выдать вас толпе, и вы гнили бы теперь на Монфоконе, мсье де Паван.

— Это правда, — тихо сказал Луи, — но к чему столько слов?

— Я не отдал вас им в руки, — продолжал Видам, как бы не слыша его. — Но еще никто не был мне так ненавистен, как вы, и я не склонен прощать обиды. Теперь наступил момент для моего мщения! Я исполню, слово в слово, клятву, данную мною вашей невесте две недели тому назад. Я… Молчи, мальчик! — внезапно сорвался он на крик, обернувшись к нам.

Это Круазет пробормотал что-то, обратив на себя гнев Безера. Угроза подействовала, и Круазет замолчал, после чего эти двое были окончательно предоставлены сами себе с нашей стороны. Но этот сбой сильно повлиял на Видама. Бормоча проклятия, он несколько раз прошелся по направлению к окну и обратно. Холодный цинизм, под которым он часто скрывал свой гнев, производивший такое подавляющее впечатление на людей, не знавших его, теперь отчасти покинул его. Он предстал перед нами в истинном свете: жестокий, непреклонный, ненавидевший со всею силой своей бурной натуры, не встречавшей никогда противодействия. Признаюсь, он поверг меня в трепет.

— Слушайте! — продолжал он суровым тоном, остановившись против нас, причем раздражение видимо взяло верх над его прежней, более спокойной манерой. — Я мог предать вас адской смерти! И я не сделал этого. Мне стоило лишь поднять руку, и вас разорвали бы на части! Но волк не охотится вместе с крысами, и Безер в своей мести не нуждается ни в чьей помощи, — ни короля, ни уличного сброда. Если я преследую моего врага, то преследую его один, слышите вы меня? И, клянусь небом, — тут он остановился на мгновение, — если я еще раз встречусь с вами, мсье де Паван, я убью вас на месте!

Он замолчал. Гомон толпы, долетавший из окна, мешал мне собрать мысли воедино. Я всеми силами старался понять смысл его слов. На мгновение лицо Видама вспыхнуло, глаза сверкнули, точно внезапно спала завеса, закрывавшая их, но секунду спустя, он опять обратил на свою жертву то же мрачное лицо.

— Слушайте, мсье де Паван, — сказал он, с величавым видом взмахивая рукой по направлению окна. — Двери открыты! Ваша невеста в Кайлю! Дорога перед вами свободна, — поезжайте по ней, поезжайте к ней и скажите, что я спас вашу жизнь и что дарю вам ее, но не по дружбе, а из ненависти. Если бы я заметил в вас малейшее колебание, я убил бы вас, потому что это заставило бы вас больше страдать, мсье де Паван. Теперь же — берите вашу жизнь, как дар от меня, и страдайте так, как страдал бы я, если бы меня спас и пощадил мой враг!

Не сразу я понял смысл его слов. Только когда я услышал, как благодарит его за великодушие Паван, в словах которого гордость боролась с чувством смирения, я оценил их суть. Но он прервал Павана грубыми колкостями, отвечая дерзостями и угрозами на выражение его благодарности.