Дом Ночи - Дмитрий Геннадьевич Колодан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
События прошедшей ночи казались слишком нереальными, голова отказывалась верить, что все это случилось на самом деле. Кати попала в сказку, а потом… Как эта сказка закончилась? Кати помнила Танец, но что случилось после? Каким образом она очутилась в доме-фургоне? Обратной дороги она, хоть убей, не помнила.
Кати села на кровати. Икры болели, как если бы она и в самом деле протанцевала всю ночь. Кати пошевелила пальцами, затем положила левую ногу на правую и уставилась на ступню. Она и сама не знала, что именно ждет увидеть — какой-нибудь знак, примету, что ее сон это вовсе не сон, но увидела лишь бледно-розовую пятку.
— Мам? — позвала Кати.
В ответ мать что-то сонно проворчала из своей кровати и с головой зарылась под одеяло. А отец так и вовсе громко всхрапнул. Немного подумав, Кати решила, что не стоит их будить. Она встала с кровати и на цыпочках вышла из фургона, стараясь ступать так, чтобы ни одна половица не скрипнула.
Раннее утро встретило ее влажной прохладой. Трава на лесной поляне переливалась россыпью крупных жемчужин. Пусть зима и не за горами, но эта ночь выдалась теплой и роса не замерзла. Над землей парили лоскутки тумана — те, что еще не успели спрятаться в лесу от восходящего солнца. Стреноженная Августа спала стоя, опустив голову к земле, и время от времени всхрапывала, прядая большими ушами. Лошадь тоже не проснулась, хотя Кати окликнула ее свистом.
Кати обошла фургон до того места, где висел прикрученный к стене железный умывальник. Ополоснув лицо холодной водой, еще хранящей сладковатый запах реки, Кати окончательно избавилась от последних остатков сна. Бодрит! Она передернула плечами и громко фыркнула. Вспомнила, как фыркали танцующие люди-олени — вроде получилось похоже.
На стене над умывальником висело зеркало, вернее, полукруглый осколок, размером с папину ладонь. Кати привстала на цыпочки, глянула на свое отражение, поправляя растрепанную прическу…
И тут же отпрянула. С губ сорвался испуганный возглас, сердце заколотилось быстро и часто.
Померещилось? Ей же померещилось? Конечно, померещилось — ведь…
У нее задрожали коленки. Но, собрав в кулак всю смелость, Кати снова глянула в зеркало.
Не померещилось.
Чувство было такое, будто земля разверзлась у нее под ногами и она рухнула в бездонную черную пропасть.
Из зеркала на нее смотрела странная, незнакомая ей девочка. Что-то в ее чертах еще напоминало Кати Макабреску — ту, которую она помнила. Тот же курносый нос, те же ямочки на щеках — «смешинки», как называл их папа, те же серые глаза. Даже вьющиеся волосы были ее цвета — светло-рыжего, медового, которому завидовали все девчонки из ее бывшей школы. Но при этом она выглядела иначе. Лицо осунулось, щеки запали, под глазами темнели круги, а волосы спутались так, будто в них свили гнезда полевые мыши. Но главное — из головы, прямо над ушами росли крошечные рожки. Они едва виднелись из-за пышной шапки волос, но они там были. Не веточки, запутавшиеся в волосах, а самые настоящие рожки, раздваивающиеся у бледных острых кончиков. Кати подняла руку и дотронулась до них, почувствовала прикосновение пальцами и прикосновение пальцев… Рожки были ребристыми и шершавыми на ощупь. Слишком настоящими, чтобы это был обман, пусть Кати себе и не верила. Не верила глазам, и пальцам, и прочим чувствам, которые в один голос вопили, что именно так все и есть. Что у нее на голове — рога олененка. Что за одну ночь она перестала быть человеком.
Страх и паника забурлили в груди и разлились дрожью по всему телу. Кати взмахнула рукой, сбив со стены зеркало, лишь бы не видеть жуткого отражения. Это не она, это кто-то другой… Зеркало упало под колесо фургона неправильной, серебристой стороной.
Кати вцепилась в левый рог и сильно дернула вверх, все еще надеясь, что это какая-то шутка. Рог просто приклеили к ее голове, и стоит хорошенько потянуть, и она сможет его оторвать. Пусть с волосами и кожей, пусть будет больно и потечет кровь — ей все равно, лишь бы от него избавиться. Но с тем же успехом она могла пытаться оторвать себе палец или нос — рог был частью ее тела.
Хотелось заорать во все горло, позвать маму, папу, кого угодно, кто сможет ей помочь или успокоить… Но она не смогла произнести ни звука.
Ее заколдовали. Ее превратили в чудовище… За что?! Она же не сделала ничего плохого!
Кати попятилась от фургона. Августа подняла голову, посмотрела на девочку влажными глазами и вдруг громко и испуганно заржала. Заскакала на месте, тщетно пытаясь сбросить путы.
— Но это же я… — зашептала Кати.
Однако лошадь и не думала успокаиваться. Она шарахнулась в сторону и с тяжелым хрипом завалилась на бок. Из фургона послышался металлический грохот, не иначе как проснулись родители и что-то опрокинули спросонья.
Кати замерла на бесконечно долгую секунду. Секунду, за которую внутри нее что-то оборвалась, словно лопнула перетянутая струна. Подняв глаза, девочка посмотрела на Лес в осеннем багрянце и золоте. А затем Кати бросилась бежать, не думая о том, что она босиком, что из всей одежды на ней лишь тонкая ночная рубашка. Не думая о том, куда она бежит, главное — оказаться как можно дальше отсюда. Мама, папа… Они не должны увидеть ее такой. Никогда.
На лесном мосту
Кати бежала, не разбирая дороги. Напрямик через Лес, спотыкаясь и падая, но раз за разом поднимаясь на ноги. Бежала, как испуганный зверь, как олень, которого гонят злые волки.
Страх застилал ее глаза. Он бил ее сильнее, чем хлестали по лицу и ногам тугие ветви — этих ударов Кати даже не замечала. Как не замечала кровоточащих царапин на щеках и на икрах. Не чувствовала, как впиваются в ноги камни, шишки и сосновые иголки. Не думала о том, что ее ночнушка давно превратилась в лохмотья. В голове не осталось ни единой мысли, и только сердце бешено колотилось в груди: беги, беги, беги…
И она бежала, так быстро, как могла, все дальше и дальше в темный Лес. Туда, где никто ее не найдет. Туда, откуда нет возврата. В легких полыхал огонь;
