На руинах «Колдовства» - Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен

«Анжела, маркиза де ля Эглиз

1785–1830

Она искупила свои грехи трудами своими

Вверяем ее Небесам».

Маленькая плакучая ива лила зеленые слезы над ним. Симона положила цветы и отступила, перекрестившись. Она снова помолилась за несчастную женщину, воспитавшую ее мать, и добавила маленькую молитву за облегчение давней боли Мелодии.

С другой стороны кладбища, за миниатюрным портиком над ангелом со сложенными руками, Арист Бруно следил, как рабочие ставят тяжелую каменную вазу перед новым склепом с именем Филиппа де Ларжа. Ваза была его памятником другу и должна была понравиться Элен. Он приказал добавить земли и посадить бледно-розовые вьюнки, любимые цветы Филиппа. Когда они вырастут, то оплетут новый склеп.

Он дал рабочим по монете и отослал их, затем постоял несколько минут, восхищаясь работой каменотеса. Затянутое облаками небо потемнело, тучи опускались, тяжелым туманом повисая в воздухе. Влага закапала с деревьев, и запахло дождем. Арист повернулся к тропинке, ведущей к ожидавшему его на боковой улице экипажу, и, обогнув большой склеп, неожиданно столкнулся лицом к лицу с Симоной.

Он остановился, его взгляд жадно вбирал ее испуганные темные глаза и прекрасное лицо. Как всегда, оно светилось энергией и независимостью, но тени бессонницы окружали глаза и выражение лица было настороженным. Он заметил трепещущую жилку на ее горле, кремово-белом над оборками, украшавшими темное платье, и понял, что она не так спокойна, как выглядит. И от этого понимания его охватило желание.

Он старался говорить бесстрастно:

— Добрый день, мадемуазель. Кого вы оплакиваете?

— Добрый день, — ответила она с легким вызовом. — Я принесла цветы моей двоюродной бабушке — маркизе.

Он снял цилиндр, и туман уронил капельки на непокрытые волосы.

— Надеюсь, не мои небрежные замечания о «скандале Роже» на обеде мадам Дюваль явились причиной заботы через столько лет?

Ей послышался сарказм в его тоне, и она огрызнулась:

— Иногда мужское самомнение просто изумляет меня, месье!

Неожиданно вспыхнувший на ее щеках румянец сделал ее еще прекраснее. Он испытал такое сильное влечение к ней, что все остальное в его жизни показалось пустячным.

— Может быть, я пытаюсь сказать, что сожалею о своей прямоте в тот вечер.

— Почему? Вы сказали правду, с вашей точки зрения. Но, несмотря на «старый скандал», — сказала она, защищаясь, — моя бабушка похоронена в освященной земле.

Туман превратился в моросящий дождь, но они не заметили. Он видел, что ее руки дрожат, и его потряс порыв яростного желания. Он хотел поцеловать ее, он хотел, чтобы она покорилась.

— Вы приводите меня в бешенство, Симона, — тихо сказал он.

— Почему, месье? — насмешливо спросила она.

— Вы знаете почему. Я одержим вами, а вы не хотите признать, что чувствуете ко мне то же самое. Однако, когда я целую вас, ваши губы говорят мне, что вы также изголодались по моей любви, как я по вашей. Неужели вы можете отрицать это, моя страстная любительница лошадей и безрассудных скачек?

Ее румянец разгорелся еще сильнее. Она гордо вскинула голову:

— Я не безрассудна, я просто более искусна, чем…

С неожиданностью тропических ливней свинцовые облака над ними разразились потоками воды, тяжелые капли застучали, как камни, по окружавшему их мрамору. Симона огорченно вскрикнула и, наклонив голову под бешеной атакой, попыталась открыть зонтик.

Арист выхватил зонт:

— Мой экипаж на улице.

Он потащил ее сквозь водяные стены. Его кучер спрыгнул со своего сиденья и, раскрыв над ними большой зонт, открыл дверцу экипажа. Потоки воды текли с его соломенной шляпы. Арист обхватил Симону за талию и легко поднял на высокую ступеньку.

Симона упала на сиденье и взглянула на себя. Намокшее платье облепило тело, обрисовав грудь со смущающей точностью.

— Моя бедная шляпка! Она погибла! — воскликнула Симона, откалывая шляпку и прижимая ее к груди.

Арист коротко рассмеялся, сиденье прогнулось под его тяжестью рядом с ней.

— Какая же вы смесь дерзости и чопорности!

Он взял шляпку из ее рук и положил рядом с ее сложенным зонтиком, затем притянул ее в свои объятия. Мокрый локон попал между их губ, когда он поцеловал ее. Она убрала локон и вернулась к его жадному рту.

Запах испарений их мокрой одежды наполнил экипаж. Симона так долго не позволяла себе отвечать на его страсть, что его объятия показались ей возвращением домой. Она закрыла глаза и сдалась его поцелую, утоляющему, как вода в пустыне.

Он поднял голову и спросил:

— Где ваш экипаж?

— Я оставила его на Джексон Сквер.

— Мы не можем ехать туда в таком неприлично мокром виде.

Он постучал по крыше и крикнул:

— Домой.

Замечание о внешнем виде усилило ее румянец. И ярость ее мокрых щек, беспорядок густых волос только увеличили ее красоту. Он наклонился и поцеловал ее шею в том месте, где видел бьющуюся жилку. Грудь Симоны затрепетала от прикосновения его губ. Ее руки заскользили по его плечам, пока не встретились на его шее. Со страстью, не меньшей его собственной, она погрузила пальцы в его волосы, их губы не отрывались друг от друга в пылких поцелуях. Она не замечала ни мелькавших улиц, ни грохота тропического ливня, такого раскатистого, что в нем тонул стук лошадиных копыт.

Они въехали во внутренний двор городского дома Ариста. Ошеломленная своими чувствами, Симона едва замечала окружающее, когда он помогал ей выйти из экипажа. Он обвил рукой ее талию, и они взбежали по лестнице в его комнаты. В сладостном трансе она оглядела его гостиную, обставленную в стиле Людовика XV, но больше замечала вкус дождя на его губах и капли воды, падавшие на ковер.

От дождя температура воздуха резко упала. Симона дрожала от озноба, и он подхватил ее на руки и отнес в другую комнату, где стояла большая кровать.

— Снимайте мокрую одежду, — нежно сказал он, — а я разожгу огонь.

Он открыл гардероб и бросил ей парчовый халат, затем опустился на колени перед камином. Она мгновение подержала халат и решила сделать то, что он просил. Халат был так велик ей, что она смогла снять под ним платье и сорочку. «По крайней мере, — подумала она, — это не халат Элен де Ларж!»

Он рассмеялся, увидев, как она заворачивает рукава, полностью скрывшие ее кисти. Он дернул ленту звонка, и через несколько мгновений в дверях появился слуга. Арист отдал ему груду мокрой одежды Симоны и велел привести ее в порядок.

— И принеси нам очень горячий кофе. Мадемуазель замерзла.

— Да, господин, — сказал слуга, старательно отводя взгляд от Симоны, сидящей на краю кровати.