Золото севера - Юрий Запевалов

– А от нас, от всех бульбухтинских женщин, мы скажем так – спасибо, товарищ начальник, что деньги наши сберегли, пропить мужикам не дали! Спасибо, что сберкассу вовремя закрыли.

– Ну, уважаемые женщины, пропить-то деньги не только мужикам не дали. Вы от них, по-моему, нисколько не отставали!

В зале сначала засмеялись. А потом поднялся хохот. Всеобщий, дружный. До слез.

Но это уже были слезы облегчения. Вроде все разрешилось по-людски, по-хорошему!

– А еще особое спасибо, Георгий Александрович, – это уже другая женщина, – что о детях наших позаботились. За это двойное, ну, я даже не знаю как сказать, ну очень большая вам благодарность! От всех наших и женщин, и мужиков. От всех нас, бульбухтинцев!

Георгий поднялся.

– Ладно. Давайте, так и порешим. Не будем делать никаких оргвыводов. Кому они нужны. Мне нет, а вам? – снова смеются в зале. – Но у меня условие. На Руси всегда так было, что – «делу время, а потехе час». Мы с вами все перевернули. Но «дело» то сделать надо! Раз уж этот «час» и забрал всё наше свободное время! Так что теперь работаем без выходных. Отпуска все задерживаем. Или вообще отменяем. Потом, после завершения стройки, отгуляете. Надо запланированные дома к зиме в эксплуатацию сдать. Сутками будем работать, но дома надо сдать! Всем понятно? Все согласны? Есть по этому поводу какие-то вопросы? Давайте сейчас все обсудим и порешим, чтобы потом недовольных не было!

– А дражникам как?

– Дражники работали, золото добывали, причем здесь дражники? Дражники работают в своем режиме.

– А строители согласны! Надо же деньги пропитые возвращать. – И снова смех. Смех довольный, радостный. Наконец-то этот кошмар закончился!

На том и разошлись.

25

В стране развернулась предпраздничная подготовка к юбилею. Приближалась знаменательная дата – пятидесятая годовщина Советской власти. На всех радиоканалах звучали приветственные поздравления трудовых коллективов, радостные рапорта великих достижений.

На Севере телевидения не было, обходились радионовостями. Слушали радиорапорта.

Пятьдесят лет. Если исходить из скоротечности исторических периодов, то пятьдесят лет – какой же это период. Советская власть со времени ее образования прожила один только миг, одно мгновение. Пятьдесят лет для нового государственного строя, для невиданного еще в истории человечества общества – это еще даже не детство. Это младенчество. От племенной Руси до имперской России государство строилось более двух тысяч лет. Да ещё и неизвестно – сколько до этого. А тут всего-то пятьдесят. Что можно успеть за пятьдесят лет?

Жил на Бульбухте в заброшенной старательской избушке старый-престарый еврей. Откуда он приехал никто не знал. Не знал даже Георгий, хотя он его принял, дал возможность поселиться в поселке, отвел ему готовую к сносу подгнивающую полуразвалившуюся баньку, что служила верой и правдой старателям лет пятьдесят назад, выделил материалы для ремонта и дядя Миша, так все звали его в поселке, сам, без чьей либо помощи отремонтировал домик, привел его в жилое состояние, и жил там, никому не мешая, никого не трогая, ни с кем не общаясь.

А принял старика Георгий за мастерство его, за его золотые руки.

– Я столяр-краснодеревщик. Можно даже так сказать, что я мебельщик. Но очень высокого уровня. Дай мне нетрудное по времени задание, начальник, и я докажу тебе, что не хвастаюсь.

– Так он отрекомендовался при встрече.

Георгий посмеялся, но согласился. Дал ему задание сделать небольшую книжную этажерку, на четыре-пять маленьких полочек, чтобы установить её можно было в любом свободном уголочке небольшой, ну, скажем, однокомнатной квартиры. Или в небольшом служебном кабинете.

Каково же было его удивление, когда на второй день старый еврей принёс ему в кабинет настоящий «шедевр». Небольшая, полтора метра высотой и шестьдесят сантиметров шириной легкая этажерочка, пахнущая свежим бесцветным лаком, вся была сложена из точеных, словно на токарном специальном станке ножек, стоечек и изящных вверху башенок, легкие полочки обрамлены ажурными деревянными кружевами, словно их кто-то сплел на волшебном станочке.

– У тебя что, Миша, есть специальные инструменты для таких вырезок?

– Ножички, ножички, Георгий Александрович, все это сделано ножичком, вручную. Я же тебе сказал, мастер я. Высокого класса. Любую мебель сделать могу. По заказу.

– Вот и делай! Много у нас теперь «новоселий» будет. Принимай заказы, делай. Давай заключим с тобой договор, условимся по оплате и выполняй заказы бульбухтинцев. А будет кто доплачивать за качество – то твоё.

– Нет уж, товарищ начальник, никакой «доплаты». Давай оговорим всё в нашем контракте. Я согласен. Делать людям доброе – мое предназначение в этой жизни.

– Знаешь, Михаил Моисеевич, впервые вижу такого мастерового еврея. Я понимаю – еврей торгует мебелью. Но чтобы самому делать, да еще с таким мастерством, с такой выдумкой – такое встречаю впервые. Может, ты и не еврей вовсе?

– Много вы о нас, о евреях знаете. А кто жизнь создавал на земле-планете нашей, кто начинал всё вершить-строить? Не мы, не евреи? Вы ведь о нас и не знаете ничего толком. Как и о себе самих, впрочем, тоже ведь толком ничего не знаете!

– Обиделся?

– Нет, Георгий, не обиделся. Расстроился. Разочаровался.

И делал дядя Миша мебель по заказам новоселов. Радовались люди – разве такое в магазинах найдешь, разве такое купишь!

Очень дядю Мишу любили дети, вечно вокруг него роем кружилась поселковая детвора. Рассказывал он им бесконечные сказки. Сам ли придумывал, знал ли столько, только пацаны восторженно рассказывали родителям по вечерам об услышанных от дяди Миши чудесных историях.

Приближались «ноябрьские» праздники. Промывочный сезон закончился, драгу остановили, в субботу истопили славно баню, новую, только запустили, «парная» там была всем на загляденье.

Так совпало, что дядя Миша сошлись с Георгием вместе в свежей парной. Веники свои, своей июньской заготовки, хорошие веники, «выносливые», напарят-нахлещут любо-дорого. Был бы напарник охоч до горячего пару, да вынослив. Старый еврей оказался на удивление и охоч, и вынослив. Напарили они друг друга, нахлестались вдоволь, еле выползли из парилки, остудились пивом, разговорились.

– Тебе ведь наш праздник, Моисей Моисеевич, наверное, и не праздник вовсе, а так, неприятные «большевистские» будни. Натерпелся, поди, от советской власти, насиделся по лагерям да тюрьмам. А?

Старик посмотрел на Георгия долгим немигающим взглядом, вздохнул глубоко и улыбнулся.

– Ну, зачем же так-то уж, снисходительно-то так зачем же. Не Моисей я, а Михаил. Теперь уж до кончины своей Михаилом останусь. А Моисеич – да, Моисеич я. Но ведь я никогда и не скрывал этого. А что до праздника, так я ведь как скажу, а что вы о «своих» праздниках знаете? Знаешь что, Георгий, пойдем ко мне, в избушку мою. Приглашаю тебя в гости, да-да, приглашаю. Посидим, пивка попьём после баньки. Здесь принародно неловко как-то говорить о таких «тонкостях». Об обиде, лагерях, тюрьмах. А одни будем, порасскажу я тебе о «ваших» праздниках. Такого порасскажу, чего ты никогда ни от кого не услышишь. Ни в какой «политэкономии» не прочитаешь. Если не побоишься ты послушать старого «троцкиста». Ты ведь прав, я «зэковец» заслуженный, со стажем!

– А чего мне боятся, не «тридцатые» годы. Пошли, послушаю тебя. Соглашусь не соглашусь, не знаю, а послушать, чего стесняться, послушаю.

И разговорился старик.

… Это только в столице на весь государственный переворот понадобились сутки.

Царь «отрекся» от власти. «Предал» вверенный ему самим господом Богом народ. Оставил его в «хаосе» и недоумении в самое трудное для народа время – а что же дальше? Царя вскоре этот самый «хаос» и расстрелял – «предателей» на Руси всегда казнили. Если, конечно, действительно расстреляли. Тут, как говорят, тоже «есть варианты».

Временное правительство своим бездействием подготовило новый революционный переворот. На штурм и низвержение «бездействующего» правительства не понадобилось много времени новым революционерам. Революционерам, получившим нежданно-негаданно, с приездом в Россию Ильича, солидное финансовое довольствие. Что и позволило забытому уже в России Ленину возглавить революцию. Известно ведь, кто платит денежки …

В провинции все было много сложнее. Там для захвата власти понадобились резня, разбой, уничтожение всех «предшественников». В провинции действительно – «совершалась революция». Затем становление, утверждение, подчинение всех и вся под новую начальственную руку, тоже не без насилия и крови, и как результат – гражданская война. Война, которую царские генералы проиграли нищему народу, несмотря на помощь богатейших стран мира. Бездарные были генералы. Сами не знали – чего хотели. Хотя ведь сами всю кашу и заварили! Семнадцатый-то с «февраля» начался, не с «октября». Столько людей загубили. А теперь их чуть ли не в «святых» защитников Руси выдвигают!