Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века - Людмила Бояджиева

А было ли в этом фильме что-то хорошее? Росистая трава под босыми ступнями, томление во всем теле — предчувствие полета, рывка, ослепительной радости. И розовый свет, что окатывал все вокруг, стоило зажмуриться и увидеть там, по ту сторону настоящей жизни, клубничный «роллс-ройс» и выходящего к ней героя. Все обман, все. Микки, Говард, Арти… Только испанский парнишка в униформе гостиницы — он был честным…

Дафф ничего не обещал, просто был и ушел. Фи- нита ля комедия… А второй серии не будет: уютно — го дома, запаха пирогов, маленькой девочки, так похожей на Аву. Она никогда не поведет ее в кино, не нарядит в самые красивые платья. И мужья больше не нужны. Все настоящие герои остались в кино. А испанских тореро для одиноких ночей ей хватит.

Ава с удивлением поняла, что не научилась привязываться, влюбляться. Не узнала, как это — обмирать от любви, сходить сума, стреляться, травиться. От тоски — да. Сейчас было бы в самый раз, если бы не придумали виски. Но из-за мужиков? Черта с два! Пусть кидаются в ноги и молят ее… молят отдаться… Отдаться! Смешное слово. Что она может дать им, кроме… А им всем только это и надо. В принципе, совсем неплохо. Выбираешь и одариваешь от щедрот своих! Уж она-то завоевала право выбирать лучших…

— Куда под колеса лезешь, козел! — Ава резко затормозила. Задетый бампером мужчина отлетел на асфальт. Ничего, поднимается. Но уже побежали привлеченные визгом тормозов люди. Не хватает только влипнуть в полицейскую историю.

Она распахнула дверцу:

— Скорее! Садитесь! Да шевелитесь вы, а то сейчас налетят эти гребаные стражи порядка!

Мужчина сел рядом, и она рванула свой «форд- мустанг» к тенистым переулкам подальше от шумной набережной.

— Возьмите, — протянула пострадавшему пакетик бумажных салфеток. Закатав разорванную брючину, тот рассматривал колено, на котором поверх размашистой ссадины начали выступать бисеринки крови.

— Ерундовая царапина, симулянт. И брюки дешевые. Сто баксов на новые хватит? Куда изволите подвезти, сэр?

— Куда хочешь. Я к тебе в машину не лез. Вот в жизнь твою я вмешался однажды, и, думаю, ты могла бы сказать спасибо.

— Клиф! Черт возьми, вот так штука! Слышу — знакомый голос… Ты! — Ава с удивлением разглядывала спутника. Похудел, как-то помельчал, одет паршиво, парфюм дешевый. Она вдруг вспомнила о том, как все произошло, и захохотала:

— Идиотство тогда получилось! Ну, прямо со смеху сдохнешь с этим Микки! Как бедолага надрывался, как старался завоевать меня… И я — дурища! Ты здорово подстроил нашу «безумную любовь»!

— А ты здорово заложила меня Майеру.

— Да уж… — Ава скисла. — Хреново вышло. И с браком, и с тобой.

— Куда уж хреновей. Вместо карьеры в МGМ составляю картотеку на безработных в конторе Гислинга. Сестра умерла, мать почти слепая.

— И какого черта, ты мне скажи?! Нет, кому это все было надо, кому? — Ава ударила по тормозам. Автомобиль остановился, словно споткнувшись о край тротуара. — Какая-то чертовщина все наворачивается, наворачивается… — Она задумалась и печально объявила: — Мне недавно сказали, что я и залететь теперь не смогу. Неудачный аборт. Шанс есть, но совсем ерундовый…

— Извини, не стану тебя жалеть. Я не противник абортов, но уж очень все это просто выходит: потрахалась — «почистилась». Словно дерьмо выкинула. И по новой пошла.

— О'кей! Я поняла, мы оба дряни. — Ава перевела рычаг сцепления и крутанула руль, въезжая в поток машин. — И не говори, что я великая актриса и у меня все будет расчудесно. Пиши свой телефон. — Она бросила ему на колени сумочку, где в перламутровой записной книжке с золотым карандашиком вкривь и вкось были начертаны имена и цифры.

Говард Хьюз даже не стал ничего расспрашивать и требовать свидания. Записал телефон Клифа Оуэна и хмыкнул:

— Пристрою парня. За тобой должок, Ава.

«Бывает, что финал становится началом. И новый день в лучах зари встает»

Ава сидела за столиком в саду виллы Мэрилин Монро в Санта Монике — кинобомонд отмечал премьеру фильма «Джентльмены предпочитают блондинок». Среди цветников, смеясь и громко общаясь, толпились гости, сновали официанты, разносящие напитки, светились в сумерках белые скатерти на столиках, расставленных на лужайке у бассейна. Перед Авой стояли бокал виски с кусочками льда, начатая бутылка. В руке, отягощенной золотым браслетом восточной работы, дымилась сигарета. Она изредка взмахивала головой, отбрасывая на спину тяжелую массу смоляных волос, и подвески затейливых, как Тадж-Махал, золотых сережек начинали раскачиваться и нежно звенеть.

Мэрилин, уже подвыпившая, громко хохотала и судорожно всхлипывала, переходя, видимо, к истерике. Джо Ди Маджио — звезда бейсбола, с которым Мэрилин крутила роман, пытался увести ее в дом. Ухватился за плечо, бретелька платья не выдержала и оборвалась — испытанный прием, Мэрилин всегда легко находила причину оказаться внезапно раздетой… Полуобнаженная блондинка вырвалась на свободу. Гости завизжали от восторга. Красавец Ди Маджио, отличавшийся неудержимой ревностью, начал багроветь.

— Отнеси ты ее в кровать, Джо! — посоветовал кто-то из друзей.

— Не хочу спать! Буду купаться. Как нимфа — в одних бриллиантах! — Она замурлыкала песенку из фильма о том, что бриллианты — лучшие друзья девушек, и рванулась к бассейну, сбрасывая на ходу лодочки и пытаясь окончательно освободиться от платья. Бейсболист сгреб любимую в охапку и, визжащую, дрыгающую ногами, унес в глубь дома. Оркестр занудил нечто лирическое.

Кто-то подходил к Аве, что-то нашептывал, целовал руки, шею. Мужчины пытались подсесть к ней, но она коротко обрывала: «Я занята!», пила, смотрела на догорающий за цветущими кустами закат и злилась. Эта несчастная бесшабашная блон- диночка наглотается сейчас таблеток и провалится в сон, чтобы не думать. У нее тоже не будет детей. Все знают, чем кончился последний аборт Мэрилин. Мужики кружат, как мухи… Мухи над падалью… И неотвязная мысль, досаждавшая ей последнее время, ехидно подала голос: «Чего же ты ждешь? Уходи! Или жить все-таки хочется? Хочется еще ухватить свое, Люси?»

Ава вдруг почувствовала, что сейчас выкинет нечто дикое: разобьет о край стола бутылку, искромсает острым стеклом эти «божественные» руки, чтобы брызнула кровь — много крови, и расфранченные манекены взвыли от страха. Она посмотрела на голубую жилку, чуть трепетавшую под молочно-белой кожей. Нет, дудки! Лучше заорать во все горло, скинуть туфли и станцевать на столе огненное фламенко, звеня длинными серьгами и монистом, которые надела сегодня к изумрудному платью из восточного набивного шелка. А потом будет все как всегда — общие пляски, похмелье, и кто-то непременно затянет ее в постель.