Как птички-свиристели - Джонатан Рабан

Ласаро ухмыльнулся и промолчал. Остальные сунули доллары в карманы джинсов, а Чик стал рассматривать банкноту на свет, очевидно, сомневаясь в ее подлинности. Все вышло не так, как предполагал Том, и он решил: виной тому — неверный расчет. Следовало бы заплатить по сотне каждому и хотя бы двести — Чику. А выдав жалкие пятидесятки, Том показал себя крохобором: старый жид Эбенезер Дженвей, даже в порыве великодушия трясущийся над каждой монеткой. А если добавить прямо сейчас, будет здорово смахивать на явную взятку, впрочем, так ведь оно и получается, куда ни крути.

Ужасно досадуя на самого себя, Том в последний момент поехал за елкой. Купил невысокую пихточку — практически одну из последних, выставленных на продажу у входа в магазин «Чабби и Табби». На крыше «фольксвагена» привез деревце домой и остаток дня провел, разыскивая подставку, гирлянды и игрушки. Наверное, Бет с собой прихватила. Том позвонил ей в Белгрейв Пуант (или Пуантэ — когда он произносил так, она обычно выходила из себя). Бет взяла трубку, и одновременно послышался голосок с кем-то болтавшего Финна. Звуки из квартиры доносились рождественские: много народу, все веселятся, а громче и радостнее всех смеется мальчик.

— Я убрала их в подвал, — прокричала Бет, — они в коробке, на которой написано «К Рождеству».

Том услышал мужской голос, спросивший:

— И как же играть в «Пощекочи дракона»?

— Я тут подумал…

— Не могу говорить, мы немножечко заняты, — сказала Бет и положила трубку.

Мы. Слово коротенькое, но кольнуло болезненно.

Том достал электрический фонарик из ящика с инструментами, стоявшего на кухне, и отыскал в своей коллекции ключ от висячего замка на двери подвала. Выйдя на улицу, увидел полосатую мордочку енота, остренькую и нахальную. Зверек стоял на задних лапках, передние положив на крышку мусорного бака. В свете фонарика красные глаза маленького хищника ярко сверкали. Нарочито медленно он опустился на землю. Выгнув спину и низко опустив голову, шмыгнул в кусты. «Поразительно, — подумал Том, — сознательно выказывает обиду и враждебность». Крадучись и прислушиваясь к шуршанию енота в кустах, Том спустился по кирпичным ступеням в подвал и отпер дверь.

В первую минуту он не мог понять, почему так отчетливо видны все предметы: газонокосилка; колыбелька, в которой еще малышом спал Финн; стол, где его пеленали; целая Пизанская башня картонных коробок и опасная стремянка — с нее сорвалась Бет на шестом месяце беременности. В глубине, рядом с темным неподвижным прямоугольником печки, что-то задвигалось. Чик.

— Прошу прощения, — сказал Том, совсем ослепший: прямо в глаза била галогенная лампа, висевшая на гвозде, вбитом в одну из балок.

Осторожно ступая по неровностям пола, Том доковылял до печки и остановился, часто моргая, с трудом осознавая происходящее, совершенно сбитый с толку.

— Хороший место здесь, а? Я надо быть к работа поближе!

В последнее время Том много размышлял о предстоящем празднике, поэтому сейчас первым посетившим его образом стала темная церковь и ярко освещенные библейские сюжеты — ясли, волхвы, коровы и овцы.

На полу, рядом с двумя старыми, рассыпающимися коврами, голубым и красно-коричневым, лежал спальный мешок. Над головой — целая паутина проводов, тянувшихся от тостера, тепловентилятора, телефона. Негромко работал телевизор, значительно превосходящий размерами тот, что в доме, и, очевидно, принимающий кабельные каналы. На знакомом диване с распродажи аккуратная стопка одежды. Рядом со спальным мешком — журнал «Пипл» и старые, с плотными страницами книжки Финна, выброшенные давным-давно — «Спокойной ночи, Луна» и «Зеленые яйца и ветчина».

— Вы же не сердиться? Вы нормально, что я тут, а?

В голосе подрядчика появились новые интонации: просительные, умоляющие. При слепящем свете галогенной лампы лицо его выглядело бледным, шишковатым, черты обозначились резче обычного. Голова напоминала неизвестный свежевыкопанный корнеплод. Последний штрих к портрету китайца добавляла черная футболка с изображением Мадонны.

— Все в порядке, можешь спокойно здесь находиться.

— Плата за работу, — сказал Чик.

От облегчения при виде обжитого гнездышка у Тома даже голова закружилась. Значит, страхи напрасны и Чик не уйдет. Дружелюбно кивнув на экран, Том спросил:

— Что смотришь?

— «Огайо 5–0».

— Наверное, «Гавайи»[118].

— Гавайи, — повторил Чик. Опять новым, смиренным тоном.

На краю освещенного пространства стояло ржавое ведро — единственный ответ на вопрос, как подрядчик решил проблему уборной.

— Можешь пользоваться туалетом наверху.

— Спасибо.

— Да не за что.

На экране мелькали залитые солнцем пальмы. Макгарретт гнался за кем-то в автомобиле.

— А я просто искал коробку с игрушками — елку хочу нарядить.

— Я вам находить.

Чик уверенно прошагал в темноту и вернулся с коробкой, на которой красным маркером было толсто написано «К Рожд.». После «Рожд.» стояла не точка, а кружок — отличительная особенность почерка Бет.

— Я делать украшения. Давно. Когда работать на фабрике. Работа — дерьмо. Не деньги, пшик один.

— Правда? Где это было, Чик?

— Фучжоу, — сказал он вкрадчиво, словно под покровом ночи доверял собеседнику сокровенную тайну.

— Выходит, не Эверетт.

— Нет. Фучжоу.

Чувство опасности ушло. На один короткий миг, будто объектив фотоаппарата открылся и закрылся, Том увидел Чика тощим пареньком на конвейере, вставляющим малюсенькие проволочные петельки в головы стеклянных ангелочков. Подумал: «Вот об этом мне и следует помнить, а больше ни о чем не надо». Коробка в руках показалась пустой. Они легкие, эти китайские украшения.

— Спокойной ночи, Чик.

— Спокойной ночи… мистер Том.

Спокойной ночи, Луна.

Было решено, что в Сочельник Финн побудет у Тома, поскольку Бет собиралась в гости, а на Рождество они все втроем пообедают в семейном кругу на Квин-Энн-Хилл. Потом Бет заберет Финна на квартиру.

Рождественским утром Том брился в ванной и услышал, как Финн внизу понесся к заливающемуся телефону. Промокая лицо насухо, отец не спешил, ему не хотелось лишать сына законного удовольствия — показать, как замечательно тот умеет отвечать на звонки. Бог знает где мальчик такого нахватался, но в последнее время у него появилась привычка, снимая трубку, говорить суровым басом: «Резиденция Дженвеев».

По всей гостиной валялась оберточная бумага от подарков Финна. На ковре дорожками инея белели следы Санта Клауса — их Том наставил ночью с помощью старого сапога, предварительно опущенного в муку.

Финн протягивал трубку отцу.

— Она хочет с тобой поговорить.

— Нехорошо говорить «она», — поправил мальчика Том, поднося к уху трубку. — Алло, Бет?

— Тамаш…

— Ма! С Рождеством!

— Тамас, какой такой новий дом?

— Понятия не имею, — ответил Том, усиленно пытаясь придумать правдоподобную ложь. — А что?

— Финн сказаль, он с мамой живьет в новом домье…

— Ах, ну конечно, все, понял! Да, у Бет новая машина… — он понизил голос и повернулся спиной к Финну, на четвереньках возившемуся с игрушечной пожарной машинкой. — Большая и очень современная, настоящий дом… Ты, наверное, что-то недослышала.

— Но Тамаш, он говориль, что оньи с мамой живут там!

— Понятное преувеличение. — Том очень надеялся, международная связь посильнее исказит его неестественный, деланный смех. — Бет ведь столько времени проводит в своей новой машине, Финна повсюду катает.

С недоверием в голосе Каталин принялась благодарить за вино, которое Том заказал для нее через Интернет. Она взяла бутылку на рождественский обед к Нодям, и Андраш Нодь сказал, вино отличное.

— Андраш, он… как говорится это?.. Inyenc[119]…

— Разбирается в вине… Гурман? Знаток вин?

— Тамаш, и все-такьи я не поньяла, что Финн…

— Ма, это у нас шутка семейная — мол, Бет поселилась в новом доме… на колесах. А твои подарки мы еще не распаковали. Самые большие хотим открыть перед обедом. У нас еще и десяти утра нет, давай я тебе еще раз наберу около девяти вечера, по вашему времени, а?

— Дай только поздравлю с Рождьеством твою Бет…

— Она вернется с минуты на минуту, выскочила за покупками… Как погода?

— Ветрьено, — был ответ.

Том положил трубку, и Финн спросил, пристально посмотрев на отца:

— Папа, почему ты смешно разговаривал?

— Как это смешно, Финик?

— «Самьи большие хотьим открить…» — получилось похоже на произношение нациста с моноклем из военного фильма 50-х.

— Даже не знаю… Когда разговариваю с бабушкой, незаметно начинаю ей подражать.

— Бабуля Каталин так не разговаривает.