Очерк французской политической поэзии XIX в. - Юрий Иванович Данилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, в сонете «Социальная революция» Потье не без злорадства изобразил богачей, встревоженных приходом революции, но пытающихся успокоить себя надеждой, что рабочие по-старому будут просить их только потесниться и уделить им какие-нибудь крохи. Однако, к ужасу богачей, восставший Труд намерен «вернуть себе всё», что ими у него награблено. «Всё»! С каким торжеством выразил Потье одним этим словом зрелость требований пролетариата! Читатель, может быть, не забыл, что слово «всё» встречалось уже у Эжезиппа Моро, но содержание этого слова было еще неясно. У Потье идет речь о захвате всех орудий и средств производства.
Поэт расширяет эту тему в посвященной Жюлю Геду песне «Сон кузнеца», где создан величавый аллегорический образ человеческого труда. И этот Труд провозглашает, что он тысячелетиями был проклятием для людей, и если его воспламенило в пору революции XVIII в. слово «свобода», то он остался по-прежнему обманут, обокраден и закабален — на этот раз машиной, под властью которой он создал своего нового неумолимого врага — капитализм, и ему остается следовать путем бойцов Парижской Коммуны. Под красным знаменем, которое взовьется на обоих полушариях, дело рабочего — овладеть разумом, прогрессом, наукой, равенством: «Стань же, труженик, выше короля, стань своим собственным хозяином, стань человеком, стань человечеством!»
В творчестве Эжена Потье образ трудового народа превратился в грозный образ мятежника, рвущегося к своей победе. Немало было и других певцов у рабочего класса Франции, но только один Потье, с таким братским пониманием вникавший во все стороны жпзпи рабочих, умел так настойчиво, правильно п ясно указывать им путь к освобождению.
Свое яркое и мучительно-правдивое повествование о жизни рабочих Потье обращает именно к ним самим, а отнюдь не к правящим классам и не к правительству Третьей республики (он больше не утопист и знает, что их не разжалобить). Прежнего жанра песни-спора, песни-полемики нет у Потье: о чем спорить с капитализмом, который подлежит только уничтожению? В новых своих песнях поэт настойчиво призывает своих читателей-рабочих вглядеться, вдуматься в то, как они трудятся и живут, как всесторонне они угнетены. Дальше так невозможно!
В отличие от прежних предпролетарских поэтов, обрисовывавших рабочий класс в виде общей, расплывчатой массы (лишь иногда, у Фесто и Жилля, эта масса была конкретизирована в лице углекопов), Потье впервые, если не считать «Медной лиры» Барбье, перешел к изображению фабрично-заводского пролетариата.
Мрачными дантовскими красками обрисовывает он те грязные закопченные фабричные помещения, где идет поистине каторжная многочасовая[101]работа, где нет никакой охраны труда, где машины нередко калечат рабочих. Там полновластно царят хозяин и мастер, там рабочим постоянно снижают поденную плату, а работниц преследуют начальствующие насильники. Труженики постоянно обречены страшиться прихода черных дней безработицы и еще большего горя — старости, когда их без церемоний и без пенсии выбросят на улицу («Социальная амнистия», «Эксплуататоры», «Кризис», «Фабричный мастер» и др.).
Поэт требует, чтобы рабочие не забывали и обо всех других невзгодах своего существования. Ведь они лишены образования, возможности культурного развития, условий человеческой жизни! Они по-прежнему прозябают в сырых лачугах вместе с полуголодной семьей, одетой в лохмотья; там голая нищета, вечное горе, там «нет и гвоздя, чтобы повеситься», — и с какой ненавистью встречают там домовладельца, являющегося за квартирной платой («Братский тост», «Эксплуататоры», «Безработица», «Нездоровые жилища», «Восьмое число»).
А помимо всего этого — тяжкий гнет буржуазного государства, его законов, судов, полиции, гнет, которому елейно призывает подчиняться церковь… Рабочие подобны овцам, все время окруженным волками, и остается им только надежда на революцию.
Одна из типичных особенностей Потье как художника-реалиста — умение показать революционизирующую силу угнетения и нищеты, на которые обрекает рабочих капиталистический строй. Рабочие, герои его песен, измучены, но не подавлены. Безотрадность существования зовет их к отпору, и им ясно, что никакого другого выхода из положения нет и быть не может. К отпору же постоянно их призывает и сам поэт.
Потье добился того, о чем давно мечтал: ему удалось превратить политическую песню в подлинное оружие революционно-пролетарской борьбы. Он выступал в данном случае не только против традиции ранних поэтов-рабочих, подвластных влияниям утопических учений, но и против поэзии поссибилистов, не поднимавшейся обычно над беззубым бытовизмом. В своем некрологе о Потье Жюль Гед подчеркнул, что Потье «единственный сделал в этом отношении гораздо больше», так как «он не только развязал волю (рабочих. — Ю. Д.) к активному действию, но в бессмертных строфах предначертал этому освободительному действию тот путь, который только и способен обеспечить ему успех»[102].
Потье разрешает теперь и ту художественную задачу, которая не давалась его предшественникам, даже Шарлю Жиллю, — изображение отдельного типического представителя рабочей массы.
В песнях, построенных на образе отдельного рабочего, те же отношения обездоленности и гнета предстают в разрезе личной судьбы. Вот песня «Маленький труженик» — о ребенке, приговоренном с восьми лет к заводской каторге. Вот песня «Заживо погребенный» — об углекопе, условия труда которого как бы полностью выключают его из человеческой жизни: в утренних сумерках спускается он под землю с фонарем в руке, а выходит оттуда, измученный, лишь поздно ночью; ему не знать ни ласкового июня, ни истомы летнего зноя, ни пенья птиц, ни жужжания пчел… Вот песни, где перед читателем матери, жены или вдовы рабочих, печальные, задавленные горем и нуждой, то беспокоящиеся, как бы не простудился сынишка, ушедший на работу в рваных башмаках, то оплакивающие похищенную развратником дочь, то тревожно думающие о судьбе ожидаемого на свет ребенка («Дырявые башмаки», «Украденное дитя», «Вдова каменолома»)… Сколько тепла, сколько любви и участия в этих песнях поэта!
Мальчик-шахтер.
Рисунок Поке
Потье видел, что революционное сознание присуще еще не всем рабочим. В песне «Жан Лебра» поэт создал уходящий в прошлое тип
