Анамнесис - Л. Скар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Алан, что ты здесь делаешь? – изумилась она.
– Извини, не хотел вас преследовать.
– Тогда, может, объяснишь причину своего внезапного появления?
– Я приехал в редакцию, но застал тебя уже уходящей из неё. Я тебя окликнул, но ты не повернулась…
– Я не услышала тебя.
– Мне показалось, что ты не хочешь меня видеть. Однако я должен был поговорить с тобой, поэтому пошёл следом.
– Мы уже двадцать минут сидим на этой скамейке, а ты только сейчас выдал своё присутствие.
– Я, знаешь ли, немного стеснительный.
Ханна негромко рассмеялась, и Алан с удивлением посмотрел на неё.
– Что смешного, малышка? Кстати, я Алан, а тебя как зовут?
– Я Ханна, и мне смешно, потому что ты вовсе не кажешься стеснительным.
Теперь настала очередь Лили улыбнуться.
– Видишь, как тебя быстро раскусили, – обратилась она к Алану.
– Почему мир так несправедлив ко мне?! – сокрушенно произнёс писатель. – Все принимают мою природную стеснительность и замкнутость за высокомерие и снобизм.
– А что такое снобизм? – спросила у Алана Ханна.
– Спроси у Лили: она лучше нас знает.
– И после этого ты удивляешься, почему мир к тебе несправедлив? – спросила девушка.
– Меня больше раздражает твоё предвзятое отношение.
– Может быть, мне кто-нибудь наконец скажет, кто такой сноб! – расстроено воскликнула девочка.
– Это человек, который считает себя самым умным и лучшим во всём… – начал Алан.
– И презирает тех, кто таковым, по его мнению, не является, – перебила его Лили.
– Он подражает манерам высшего общества и думает, что подражание делает его частью этого общества, – закончил Алан. – Что не соответствует действительности.
– Улыбка твоя не соответствует действительности, – сморщила нос Лили.
– Это зависит от того, что понимать под действительностью.
– Кажется, вы не ладите друг с другом, – осторожно заметила Ханна.
– Не совсем, милая, – поправила её Лили. – Алан сам с собой не ладит, отсюда его проблемы с окружающими.
– Только с тобой, – огрызнулся Алан.
– Мне кажется, я вас где-то видела, – стала вспоминать Ханна.
– Можешь вспомнить, где видела?
– А сами вы не хотите подсказать?
– Хочу узнать, что ты помнишь.
– Значит, ваш ответ будет зависеть от того, что я сумею вспомнить.
– Оказывается, ты очень умная девочка.
– Можно и так… Вспомнила! Я видела вашу фотографию на обложке книги моего отца. Вы писатель!
– В точку.
– Как вам это удаётся?
– Что именно?
– Существовать в двух мирах одновременно.
– Каждому миру я отдаю частицу себя, поэтому я незримо присутствую во всём, к чему прикасаюсь.
– Расскажи, как ты проникаешь в вымышленные миры? – Ханна уже спокойно разговаривала с Аланом, как с другом.
– Это связано с подсознанием человека. В нём не существует никаких преград, поэтому, когда границы стираются, два мира сливаются в один.
– Неужели эти миры никогда не путались в твоей голове? – допытывалась Ханна.
Алан сделал вид, что задумался:
– Я могу вспомнить только один случай. В тот момент я, действительно, не знал, чему верить. Не знал, могу ли я доверять самому себе.
– Значит, тебя тянуло в мир, который ты сам и создал?
– Да. Тянуло настолько, что казалось, будто придуманное стало реальностью, прекрасной реальностью.
– И что было потом?
– Потом я поверил в то, что мечты сбываются.
– Почему же ты погрустнел сейчас? – обеспокоенно спросила девочка, заметив, как с лица писателя исчезла улыбка.
– Потому что я также узнал и кое-что другое: мечты сбываются, но они не всегда воплощаются в реальность именно у тех людей, которые эти мечты придумали.
– Ты прав. Жизнь не такая, какой мы хотим её видеть, потому что мы сами не такие, какими хотим видеть себя.
– Мы создаём свою собственную реальность, – произнёс Алан.
– Реально даже то, что создано мыслью человека? – заинтересовалась Лили.
– Особенно то, что создано мыслью человека, навсегда поселяется жить в его сознании. Поэтому мне иногда тяжело отпустить тех, к кому я привязался во время написания книги.
– Ты просишь своих персонажей вернуться? – спросила девочка.
– Нет, они сами возвращаются, порой слишком неожиданно для меня, – произнёс Алан, посмотрев на Лили.
– Что даёт тебе написание книг в эмоциональном плане? – задала вопрос Лили.
– Оно помогает мне выйти из состояния эмоционального равновесия и приостанавливает омертвление души. Для того мы, писатели, и придумываем в книгах любовь, ненависть, страсть, чтобы самим хоть что-то почувствовать.
Наступил вечер. Голубые переливы неба причудливо смешивались с сиреневыми, золотистыми и фиолетовыми разводами, словно неизвестный художник не смог определиться с цветом и добавил в небесную палитру все свои любимые оттенки, тем самым показав, как чудесно они сочетаются друг с другом. Стало холодать. В одежду людей, которые сидели на скамейке и вели странные разговоры, проникал холод, но он не мог дотронуться до их души. Лили дала Ханне свою куртку, чтобы девочка не простудилась, а Алан снял с себя пуловер и отдал его Лили, хотя та сопротивлялась.
– Лучше бы сам оделся: у тебя вон уже губы начали синеть. А ты специально дал мне свой пуловер? Папарацци позвал сюда?
– Лили, уймись уже.
– Я же знаю твой хитрый план: нас вместе сфотографируют, и меня смешают с грязью, как одну из твоих подружек, про которую написал мой журнал. Кстати, журнал тоже выставят на посмешище.
– Если бы я хотел опозорить тебя, давно бы уже это сделал.
– Выжидаешь момент.
– Выжидаю момент для того, чтобы объявить перемирие. Думаю, он настал. Меня достала глупая игра, которую я затеял. Извини, если заставил думать, что могу причинить тебе вред. Я всего лишь хотел в последний раз поиграть с тобой, – Алан многозначительно посмотрел девушке в глаза и сразу же отвёл свой взгляд. – Не думал, что ты воспримешь всё серьезно и сумеешь меня поцарапать. Сегодня я пришёл к тебе в последний раз. Это конец, конец вражды и дружбы…
– Разве так бывает? Я имею в виду: разве дружба и вражда сливаются воедино, когда речь заходит об отношениях двух людей? – спросила Лили, не понимая, что
