Дофаминовая нация. Обретение равновесия в эпоху потворства - Анна Лембке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на то, что на практике это сложно, этот удобный инструмент - говорить правду - удивительным образом находится в пределах нашей досягаемости. Каждый может проснуться в любой день и решить: "Сегодня я не буду врать ни о чем". И тем самым изменить к лучшему не только свою личную жизнь, но, возможно, и весь мир.
ГЛАВА 9.
Просоциальный стыд
Когда речь заходит о компульсивном чрезмерном потреблении, стыд - понятие по своей сути сложное. Он может быть как средством закрепления поведения, так и стимулом для его прекращения. Как же примирить этот парадокс?
Прежде всего, давайте поговорим о том, что такое стыд.
В современной психологической литературе стыд выделяется как эмоция, отличная от чувства вины. Это происходит следующим образом: Стыд заставляет нас плохо относиться к себе как к человеку, в то время как вина заставляет нас плохо относиться к своим действиям, сохраняя при этом позитивное самоощущение. Стыд - это дезадаптивная эмоция. Чувство вины - адаптивная эмоция.
Моя проблема с дихотомией "стыд-вина" заключается в том, что в эмпирическом плане стыд и вина идентичны. Интеллектуально я могу отделить ненависть к себе от "я хороший человек, который сделал что-то не так", но в тот момент, когда я испытываю чувство стыда и вины, это чувство идентично: сожаление, смешанное со страхом наказания и ужасом покинутости. Сожаление связано с тем, что о нем узнали, и может включать или не включать сожаление о самом поведении. Особенно силен ужас покинутости, который сам по себе является формой наказания. Это страх быть изгнанным, отвергнутым, перестать быть частью стада.
И все же дихотомия "стыд - чувство вины" затрагивает нечто реальное. Я считаю, что разница заключается не в том, как мы переживаем эту эмоцию, а в том, как другие реагируют на наш проступок.
Если в ответ на это другие отвергают, осуждают или сторонятся нас, то мы попадаем в цикл, который я называю деструктивным стыдом. Деструктивный стыд углубляет эмоциональное переживание стыда и настраивает нас на закрепление поведения, которое изначально привело к чувству стыда. Если в ответ на это другие люди прижимают нас к себе и дают четкие указания по искуплению/восстановлению, мы попадаем в цикл просоциального стыда. Просоциальный стыд смягчает эмоциональное переживание стыда и помогает нам прекратить или уменьшить постыдное поведение.
Исходя из этого, давайте начнем с разговора о том, когда стыд идет не так (т.е. деструктивный стыд), в качестве прелюдии к разговору о том, когда стыд идет правильно (т.е. просоциальный стыд).
Деструктивный стыд
Один из моих коллег-психиатров как-то сказал мне: "Если мы не любим своих пациентов, мы не сможем им помочь".
Когда я впервые встретил Лори, она мне не понравилась.
Она вела себя по-деловому, быстро сообщила, что пришла только потому, что ее направил лечащий врач, что, кстати, было совершенно необязательно, поскольку у нее никогда не было ни зависимости, ни других проблем с психическим здоровьем, и ей просто нужно было мне сказать об этом, чтобы она могла вернуться к "настоящему врачу" за лекарствами.
"Я сделала операцию по шунтированию желудка", - сказала она, как будто это должно служить достаточным объяснением опасно высоких доз лекарств, которые она принимала по рецепту. Как старомодная школьная учительница, она говорила, словно читая лекцию своему не слишком одаренному ученику. "Раньше я весила более двухсот фунтов, а теперь нет. Поэтому, конечно, у меня синдром мальабсорбции из-за перестройки кишечника, и поэтому мне нужно 120 миллиграммов "Лексапро", чтобы достичь уровня крови среднего человека. Вы, доктор, как никто другой должны это понимать".
Лексапро - антидепрессант, модулирующий нейротрансмиттер серотонин. Средние суточные дозы составляют 10-20 мг, поэтому доза Лори превышала норму как минимум в шесть раз. Антидепрессанты обычно не используются для получения кайфа, но за годы работы я сталкивался с такими случаями. Хотя операция Roux-en-Y, которую Лори перенесла для снижения веса, действительно может привести к проблемам с усвоением пищи и лекарственных препаратов, это было бы очень необычно, чтобы требовались такие высокие дозы. Здесь имело место что-то другое.
"Употребляете ли Вы другие лекарства или какие-либо другие вещества?"
"Я принимаю габапентин и медицинскую марихуану от боли. Для сна я принимаю Ambien. Это мои лекарства. Они нужны мне для лечения моих заболеваний. Я не знаю, что в этом плохого".
"Какие заболевания вы лечите?". Конечно, я читала ее карту и знала, что там написано, но мне всегда нравится слышать, как пациенты понимают свой диагноз и лечение.
"У меня депрессия и боль в ноге из-за старой травмы".
"Хорошо. В этом есть смысл. Но дозы большие. Мне интересно, приходилось ли Вам в жизни сталкиваться с тем, что Вы принимали больше вещества или лекарства, чем планировали, или использовали пищу или наркотики, чтобы справиться с болезненными эмоциями?"
Она напряглась, выпрямив спину, сцепив руки на коленях и крепко скрестив лодыжки. Казалось, что она может вскочить со стула и выбежать из комнаты.
"Я же сказала вам, доктор, что у меня нет такой проблемы". Она поджала губы и отвернулась.
Я вздохнул. "Давайте сменим тему", - сказал я, надеясь спасти наше неприятное начало. "Почему бы вам не рассказать мне о своей жизни, как в мини-автобиографии: где вы родились, кто вас воспитывал, каким вы были в детстве, основные вехи жизни, вплоть до сегодняшнего дня".
Как только я узнаю историю пациента - те силы, которые сформировали его, чтобы создать человека, которого я вижу перед собой, - анимус исчезает в тепле сопереживания. По-настоящему понять человека - значит заботиться о нем. Именно поэтому я всегда учу своих студентов и ординаторов-медиков, которые стремятся разложить опыт на дискретные блоки, такие как "история нынешнего заболевания", "исследование психического состояния" и "обзор систем", как их учили, фокусироваться на истории. История возвращает человечность не только пациенту, но и нам самим.
-
Лори выросла в 1970-х годах на ферме в штате Вайоминг, будучи младшей из трех братьев и сестер, которых воспитывали ее родители. Она помнит, что с раннего возраста чувствовала, что она не такая, как все.
"Что-то со мной было не так. Я не чувствовал, что принадлежу себе. Я чувствовал себя неловко и не на своем месте. У меня был дефект речи, шепелявость. Я всю жизнь чувствовала себя глупой". Очевидно, что Лори была очень умна, но наши ранние представления о себе играют большую
