Книга имен - Жозе Сарамаго

Самая старая часть Главного Кладбища, протянувшаяся на несколько десятков метров от задов административного здания, сиречь конторы, издавна была облюбована археологами для своих изысканий. Большая часть древних камней была так безжалостно обработана временем, что не враз поймешь, что там на плите — остатки ли полустершихся букв или следы соскользнувшего неумелого долота, однако надгробья по-прежнему служили предметом острых дискуссий, горячей полемики, в которых, благо представлялось решительно невозможным определить, кто покоится в могиле, дебатировался столь животрепещущий вопрос, как приблизительная дата захоронения. Незначительные колебания на сто лет в ту или иную сторону становились поводом для ожесточенных споров, как публичных, так и печатных, приводивших почти неизменно не только к яростному разрыву отношений, но и к вражде не на жизнь, а на смерть. Дело непоправимо осложнилось еще более, если только это возможно, когда в перепалку встряли историки и искусствоведы, ибо если корпорация археологов еще могла относительно легко прийти к согласию и договориться о главном, оставив даты на потом, то эстетические пристрастия тянули каждого из критиков в свою сторону, причем нередко случалось так, что один резко менял свое мнение потому только, что оно нечаянно совпадало с мнением другого. На протяжении столетий несказанный и пресловутый вечный покой, царивший на Главном Кладбище со всеми его цветами, самочинно и буйно разросшейся зеленью, ползучими растениями, густыми зарослями кустарника, гирляндами и фестонами, чертополохом и крапивой, с могучими деревьями, которые корнями своими иногда взламывают надгробья и выставляют на белый свет удивленные этим кости, да, так вот, покой этот часто делался жертвой и свидетелем ожесточенных словесных схваток, а иногда и оскорблений действием. Всякий раз, когда такое случалось, смотритель для начала приказывал соответствующим проводникам растащить ученых мужей, как, впрочем, и жен, а затем, когда и если того настоятельно требовала накаляющаяся ситуация, появлялся собственной персоной, чтобы насмешливо напомнить драчующимся, что не стоит из-за такой малости драть друг другу волосья, ибо всем рано или поздно придется отсвечивать голым черепом. Как и хранитель Главного Архива, смотритель Главного Кладбища склонен к блистательному сарказму, что подтверждает догадку о том, что для успешного отправления высокой должности совершенно необходим подобный склад мышления, как, разумеется, и немалые теоретические знания вкупе с практическими навыками. И археологи, искусствоведы и историки, проявляя завидное единодушие, все же признали тот очевидный факт, что Главное Кладбище есть истинный кладезь стилей, образцовый их каталог и выставка достижений архитектуры, скульптурного мастерства и декоративного искусства, а стало быть, и свод всех существующих способов видеть, пребывать и обитать, начиная с первого, долотом по камню примитивно выбитого изображения человеческого тела и кончая нержавеющей сталью, зеркальными стеклами, синтетическим волокном и прочими изысками.

Сеньор Жозе, сверяясь с картой и жалея, что не прихватил с собой буссоль, направляется в сектор самоубийц, где похоронена женщина с формуляра, но шагает теперь уже не так стремительно, не так решительно и время от времени и вовсе останавливается, чтобы разглядеть какую-нибудь скульптурную деталь, испятнанную мхом, исполосованную дождевыми подтеками, всмотреться в каких-нибудь плакальщиц, устроивших себе передышку между двумя голошениями, или чтобы разобрать надпись на плите, привлекшую его по пути, но тотчас понимает, что расшифровка уже первой строчки займет много времени, ибо этот чиновник, хоть у себя в архиве и должен был по службе изучать пергаменты приблизительно той же эпохи, не поднаторел в чтении древних текстов, а потому и не продвинулся дальше младшего делопроизводителя. Взойдя на невысокий округлый холмик под сенью обелиска, который прежде был геодезической меткой, сеньор Жозе озирается по сторонам, но вокруг, насколько хватает глаз, нет ничего, кроме могил, поднимающихся и спускающихся сообразно рельефу местности, по равнине расползающихся, а какую-нибудь нежданно возникшую возвышенность — обтекающих. Да их тут тьма-тьмущая, пробормотал он и задумался над тем, сколько же пространства удалось бы сэкономить, если бы покойников хоронили стоймя, плечом к плечу, сомкнутыми рядами, выровненными как на смотру, и в головах у каждого в качестве единственного признака их присутствия здесь ставили бы камень кубической формы, а на пяти открытых взгляду гранях его указывали бы основные сведения о жизни покойного, и были бы эти пять каменных прямоугольников как пятистраничное резюме книги, написать которую невозможно. Там, там, там, почти у самого горизонта сеньор Жозе увидел медленно перемещающиеся огоньки, и они, мерцая подобно желтым светлякам, вспыхивали и гасли через правильные промежутки времени, а были это машины проводников, что звали следующих за ними: Следуйте за мной, следуйте за мной, и вот один внезапно остановился, исчез, то есть достиг цели. Сеньор Жозе взглянул, высоко ли солнце, а потом на часы и понял, что, если хочет добраться до могилы женщины-самоубийцы засветло, надо прибавить шагу. Сверился с картой, проскользил по ней указательным пальцем, чтобы хотя бы приблизительно восстановить путь, что проделал от здания конторы досюда, потом прикинул, сколько еще осталось, и едва не пал духом. По прямой выходило километров пять, однако здесь, на Главном Кладбище, как уже было сказано, прямая прямой остается недолго, и к этим пяти километрам птичьего полета надо, если идешь по земле, прибавить еще два, а то и три. Сеньор Жозе оставил было расчеты, оставил да и предоставил их времени и последним крохам бодрости, еще позволявшим передвигать ноги, но тут услышал голос благоразумия, советовавший ему перенести на другой день посещение могилы, ибо, раз уж он теперь знает, где она, то, последовав примеру всех, кто намеревается поплакать над своими близкими, положить свежие цветы или сменить под ними воду, что особенно актуально в летнюю пору, может сесть в любое такси или рейсовый автобус, обогнуть кладбище с внешней стороны и оказаться в непосредственной близости от места назначения. Сеньор Жозе маялся, пребывая в нерешительности, как вдруг на память ему пришло его приключение в школе в ту бурную и ненастную ночь, вспомнилось, сколь крут и скользок сделался скат крыши, и как, перемазавшись с ног до головы, с ободранными коленями, болезненно саднившими при каждом соприкосновении с брючинами, свершал лихорадочный поиск внутри, и как, благодаря уму и упорству сумев победить собственные страхи, одолеть тысячи препятствий, встававших на пути, проник все-таки на таинственный чердак, где царила тьма пострашнее, чем в архиве мертвых. И разве есть у человека, который оказался способен на все это, право дрогнуть и спасовать перед трудностями долгого пути, сколь бы долог он ни был, тем паче что свершится переход белым днем, при ясном солнце, а оно ведь, как известно, покровительствует героям. А если сумерки наступят прежде, чем он выйдет к могиле неизвестной женщины, если ночь перекроет ему пути, заселит их в изобилии своими невидимыми призраками и не пустит его вперед, то почему бы ему не дождаться рождения нового дня, устроившись на одной из этих замшелых плит, где каменный ангел будет оберегать его сон. Или под защитой этой вот подпорной арки, подумал про себя сеньор Жозе и тотчас вспомнил, что еще немного — и никаких подпорных арок уже не будет. Благодаря неустанной смене поколений и бурному развитию гражданского строительства очень скоро изобретут какой-нибудь менее затратный способ подпирать стену, а на Главном Кладбище прогресс особенно бросается в глаза исследователям или просто любопытным, так что кое-кто уверяет, будто это нечто вроде библиотеки, где вместо книг — захоронения, да и в самом деле, не все ли равно, у кого учиться. Сеньор Жозе поглядел назад и едва различил над высокими могильными памятниками конек кровли. Однако далеко же я забрался, пробормотал он и, сделав это наблюдение, двинулся дальше, словно для шага вперед ему необходимо было лишь услышать звук собственного голоса.

К тому времени, когда сеньор Жозе дошел наконец до сектора самоубийц, небо уже подернулось светлым еще покуда пеплом ранних сумерек, и он решил, что либо сбился с пути, либо карта врет. Перед ним простиралась бескрайняя пустошь, густо поросшая деревьями, так что и не пустошь это была, а скорее чуть ли не роща или даже лесок, в гуще которого могилы, если над ними не стояли надгробные памятники, выглядели как кочки, пригорки или природные бугорки. Ручей отсюда не виден, но доносится легчайшее журчание струящейся меж камнями воды, воздух же, подобный зеленоватому хрусталю, напоен свежестью, каковую нельзя объяснить лишь первыми минутами наступающего вечера. А столь же свежая, всего несколько дней как отрытая могила неизвестной женщины неизбежно должна находиться на самом дальнем кладбищенском рубеже, и хорошо бы теперь еще понять, в какой именно стороне. Сеньор Жозе подумал, что, чтобы не заплутать, надо будет свернуть к ручью и далее двигаться вдоль берега, пока не попадутся последние могилы. Тень ветвей вдруг накрыла его, как внезапно обрушившаяся ночь. Надо бы испугаться, пробормотал сеньор Жозе, этого безмолвия, могил, деревьев, обступающих меня со всех сторон так тесно, а я почему-то спокоен, будто сижу у себя дома, только ноги ноют от долгой ходьбы, а вот и ручей, и было бы мне страшно, я ушел бы отсюда в любую минуту, достаточно было бы перейти его, а для этого надо лишь разуться да закатать брюки, башмаки связать шнурками и перекинуть через плечо да и идти, здесь не глубже, чем по колено, и вскоре был бы среди живых, вон там, где только что зажглись огни. Через полчаса, когда выкатилась из-за горизонта почти полной полноты, почти идеальной круглоты луна, сеньор Жозе достиг края кладбища. Здесь на могилах еще не лежат надгробные плиты с затейливой вязью имен, не стоят памятники, и различить захоронения можно только по белым цифрам номеров, которые выведены на черных табличках в головах и напоминают издали порхающих бабочек. Лунный свет мало-помалу разливается по кладбищу, медленно выступает из-под деревьев, словно являющееся по заведенному порядку и благожелательное привидение. И на прогалине сеньор Жозе нашел то, что искал. Нет, он не сверился с бумагой, полученной от помощника кладбищенского письмоводителя, а еще прежде того не постарался, чтобы комбинация цифр врезалась в память, но вот ведь, понадобилось — и вспомнил номер, который вот сейчас предстает перед ним, ярко светясь во тьме, словно выведен фосфоресцирующей краской. Здесь, говорит сеньор Жозе.