Симуляция - Владимир Ефимов

– Сюда.

Пройдя несколько минут вдоль стены, он остановился, сбросил свой мешок и полез на вековой дуб. Используя веревку, мы подняли груз, затем перебрались на стену и, стараясь не шуметь, спустились на улицу. Сворачивая в переулок, я оглянулся. В рассветных сумерках было видно, что возле пролома стоит машина. Огни не горели, в салоне было темно, но над капотом вился легкий парок – мотор был горячим. И я мог поклясться, что когда мы через этот пролом лезли на кладбище, ее там не было.

* * *

Едва войдя в номер, Чирок вызвал такси до вокзала. Вещи наши были уже уложены, к ним добавился еще один баул с нашими находками. Лопаты и фонари мы выбросили по дороге.

– Кто это был? – спросил я, – Люди Герберта?

– Не похоже, – ответил Чирок неуверенно.

– А на что похоже?

– Похоже на нового игрока, – сказал он. Но уверенности в его словах не прибавилось.

картограф-сюрреалист [38]

На вокзале мы взяли билет до ближайшей узловой станции, но не в сторону Города, а в противоположном направлении. Всю дорогу в поезде Берндт изучал карту.

* * *

– Шеф, нам бы в Говтов. Очень надо.

На привокзальной площади скучало полдюжины водителей. Третий согласился за разумную плату. Меня удивлял такой способ бегства, ведь когда мы отъехали, вся площадь знала, куда мы направляемся.

– Эй, шеф! Куда мы едем! – закричал Чирок, когда мы минут через двадцать миновали на трассе очередное селение.

– В Говтов, куда еще. Так быстрее.

– Блин, да не в Говтов, в Готам. Нам надо в ГОТАМ!

– Вира-майна! – машина вильнула и остановилась у обочины, – Ну вы, блин, даете! Вы же сказали в Говтов!

– Если бы нам надо было в Говтов, я бы и сказал в Говтов. А нам надо в Готам. Зачем мне говорить в Говтов. Я и города такого не знаю.

Почему у бегемотов круглые ступни? Чтобы охотник не догадался, в какую сторону они упрыгали! [11]

– Это не город, это поселок. Смотрите, – сказал водитель, разворачивая карту, – Вот где Говтов, а вот где Готам. Это ж совсем другой край!

В конце концов, мы заплатили вдвое, и шеф круто развернул машину.

* * *…всю монтерскую премудрость я тут для памяти обозначил… [9]

В Готамской гостинице мы заперли дверь, расстелили пленку на полу и стали изучать наши находки. Запах от них был такой, что пришлось открыть окна. Больше всего Чирок рылся в истлевших частях футляра. То, что было целью нашего поиска, обнаружилось на оборотной стороне таблички с обращением Докару, то есть, можно считать, мне. Там, на оборотной стороне, были выгравированы знаки уже знакомого мне алфавита – старинная нотная запись с партией вокала.

– Берндт, ты можешь это расшифровать?

– Достоверно – нет. А ошибка может стоить дороговато. К тому же, если бы и мог, то что толку!? Ты ведь не умеешь петь сопрано?

– Не умею. А почему сопрано?

– Здесь, – Чирок перевернул табличку, – написано, "найди ту, что сможет вручить его тебе". Речь идет о женщине. Если бы пол не был важен, Римашкази написал бы "того". А он написал "ту". Видимо, требуется определенный диапазон голоса, доступный только женщинам. Скорее всего, так.

– Получается, нам нужна ведунья?

– Да. Остается надеяться, что она не была единственной.

* * *

Мы вернулись в Город и Чирок (нет, Берндт, конечно же, Берндт) вновь погрузился в поиски. На этот раз он просто вывернул Сеть на изнанку. Тот Чирок, которого я когда-то знал, был не в ладах даже с телевизором. Нынешний Берндт уже через неделю заговорил на тарабарском языке. "Прокси", "редиректы", "пинги" и "файерволы" служили для доступа к служебным базам и для того, чтобы запутать следы на случай обнаружения. В последнее он, впрочем, не слишком верил и все чаще уходил, чтобы сделать запрос с общественного терминала, где-нибудь подальше от дома. Технические детали вызвали у меня только один вопрос:

– Почему вы говорите "файервол", а не "брандмауэр"? Это было бы более по-нашему.

– Потому что "мы" говорим не "по-вашему", а по-нашему, – отрезал Берндт, и после этого я интересовался только стратегией.

– Как ты собираешься ее искать? – спрашивал я.

– Есть несколько направлений, – отчал он, – я проверяю все, в порядке важности. Жрица не могла возникнуть из ничего. Должна существовать школа, а это в карман не спрячешь. Я проверяю секты и закрытые клубы. Потом, исследования по древней музыке, медицине и оккультизму. Хотя здесь дурная ситуация: все авторы переписывают друг у друга, и ни один академик, ни в одной монографии не пишет больше, чем есть в школьных учебниках. Умножаются только ничего не значащие детали. Так что здесь все перекрыто.

– Как перекрыто? Кем?

– Не знаю. Не важно. Еще я смотрю истории внезапных успехов и карьерных чудес. Но главное – психи.

– Психи?

– Психи. Сумасшедшие дома. Ведунья ведь была с большими странностями.

– Погоди. Иноэ ведь искал среди сумасшедших.

– Верно. Потому я так и боюсь с ним столкнуться. Но он ищет программатора, то есть мужчину. А мы – женщину.

– Думаешь, он не узнал про жрицу в Блоке?

– Не знаю. Поэтому я так и боюсь столкнуться.

В другой раз я спросил:

– Если бы там что-то было, агенты Герберта давно бы нашли, – к этому времени Чирок окончательно сконцентрировался на безумцах.

– Герберт не знал, что искать, а я знаю.

* * *

– Похоже, я ее нашел. Но это слишком опасно. Надо узнать, чем занимается Герберт.

– Как узнать?

– Расспросить знающего человека.

"Танец кобры" я видел второй раз в жизни. Неприятное зрелище, надо сказать. От него начинает мутить, несмотря на то, что танцуют не для тебя. Берндт танцевал его в чистенькой подворотне, в приличном квартале, перед молодым мужчиной в строгом костюме. Я попытался отвести взгляд, но это оказалось невозможно. Плавные движения рук завораживали. В одной из них была зажата дымящаяся сигарета – когда появился клиент, мы курили.

Памятный мне резкий жест (сигарета отлетела в сторону), и мужчина мягко осел, выронив чемоданчик. Мы подхватили его под руки и потащили к машине. Меня шатало, но не настолько сильно, чтобы обращать на это внимание. Машина была краденная, а клиент наш был одним из секретарей Герберта Иноэ. Выехав за город, мы вытащили клиента и поволокли в лес. Здесь, на берегу реки, у нас все было готово. Я помог Берндту привязать парня к дереву. Он уже начал приходить в себя.

– Пойди, отгони машину метров на триста и возвращайся, – сказал Берндт мне, – А я его пока расспрошу.

Уходя, я оглянулся. Он делал секретарю укол. Криков я не слышал.

- Говорят, ваш сын устроился на работу?- Ага, забойщиком скота.- Hу и как, нравится?- Еще бы! Он же с детства любил со зверушками возиться… [11]

Когда я вернулся, клиент уже был мертв. Его тело Чирок успел завернуть в пленку.

– Узнал? – спросил я.

– Да. Все нормально. Герберт в этом направлении пока не работает.

Мне почему-то стало легче от сознания, что этот незнакомый мне парень умер не вполне напрасно.

Мы положили тело в стальную бочку, засыпали его цементом с камнями, закрыли и скатили бочку в воду. По дороге к машине меня вырвало. Давно я не чувствовал себя так мерзко. Но, в конце концов, мы всего лишь защищали себя.

* * *

Она была признанной сумасшедшей, и звали ее Линда Лу.

Берндт посетил психиатрическую лечебницу, представившись журналистом. Там ему удалось полистать ее историю болезни. При его памяти и технике чтения это равносильно ксерокопии.

Во всеоружье полученной инфы, он с ней познакомился в скверике, где она по предписанию психиатра гуляла по утрам, чтобы набрать необходимую живому существу ежедневную дозу солнечного света. Психиатра больше всего волновал риск депрессии. Берндт пересказывал мне итоги их встреч. Все было очень мило за исключением одного – стоило коснуться любой темы, мало-мальски близкой к музыке, как Линда замыкалась в себе и начинала заметно нервничать. Давить в этом направлении было просто опасно, так подсказывала Берндту интуиция. А интуиции у него хватало.

– Короче, Док. Придется тебе с ней поработать.

Не было заботы. Мастерство мое без практики медленно, но верно приходило в упадок. С Чарли, по крайней мере, все было ясно. Здесь же я вступал в темный лес, который не смогли разгрести дипломированные психиатры. Берндт меня утешал:

– Я знаю, что с ней сделали, тебе это поможет. Картина восстановлена процентов на девяносто. Сначала она потеряла всю свою семью. Как – неизвестно. Но не похоже, чтобы она при этом необратимо пострадала психологически. Потом она попала в ту самую школу. Это было достаточно варварское заведение, новые компрачикосы. Там девочек-сирот вроде нее учили петь, воспроизводя неслыханно высокие ноты с немыслимой точностью. Насколько я могу судить, при этом использовалось некое устройство, которое отвечало на ошибку электрическим разрядом. Плюс какие-то психотропные препараты. Тех, кто мог петь достаточно высоко и чисто, начинали обучать ведовским нотам. Но требования постоянно и быстро ужесточались. Линда Лу сошла с круга, не закончив обучения – нервный срыв. Ее продали в бордель. Насколько я могу судить, это участь восьми курсисток из десяти. Но к работе в борделе она оказалась непригодна – слишком сильно у ней сорвало крышу. Ее выбросили на улицу. С этого момента мы знаем ее историю достоверно. В возрасте приблизительно тринадцати лет она попала в психушку из полицейского отстойника и провела в ней следующие пятнадцать лет. Ей вправили мозги настолько, что она смогла прямо в клинике получить начальное образование. В конце концов, ее сочли достаточно социально адаптированной, чтобы выписать и трудоустроить на картонажной фабрике.