Огненный глаз Тенгри - Дмитрий Станиславович Федотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты очень вовремя, родная! – попытался улыбнуться я, с трудом поднимаясь на ноги.
Мария коротко глянула на меня, отобрала ключи, открыла дверь подъезда и втолкнула меня внутрь. Лишь когда дверь автоматически закрылась, Мария бросила пистолет на пол и прижалась ко мне, крепко обхватив руками. Я скрипнул зубами от боли, поцеловал любимую женщину в пушистую макушку и сказал:
– Пойдем домой, Маша, а то всех соседей распугаем.
– Живой! – всхлипнула вдруг она и принялась неистово целовать мою распухшую физиономию.
– М-машенька, – простонал я, уворачиваясь, – больно! Подбери пистолет и пошли в лифт.
Она быстро закивала, подняла оружие за ствол и протянула мне. Я засунул пистолет за пояс на животе и заковылял к лифту. И вовремя! Из квартиры напротив высунулась сизая небритая харя и сипло поинтересовалась:
– Хто пальбу устроил, мать их?!.
– Инопланетяне, Силыч, – через силу улыбнулся я соседу. – Вот видишь, – показал на пистолет, – отстреливаться пришлось.
– А-а, тарелочки! – зловеще сказал Силыч.
– Алиенсы, блин, замучили! – сказал я, нажимая кнопку вызова лифта.
– Ну и как? Замочил хоть одного?
– Еще бы! Я из «волыны» штук пять, а она вон, – кивнул я на притихшую Марию, – из базуки прямой наводкой, прямо под обтекатель!
– Ну-у?!
– А то! Капец всем. Больше не сунутся. – Я шагнул в лифт, увлекая за собой растерянно хлопающую глазами Машу. – Бывай, Силыч!
Ответа соседа мы не дождались – двери кабины на время отрезали нас от внешнего мира, предоставив самим себе.
– Что это было, Дима? Что это за тип? – Мария наконец обрела дар речи.
– Это у нас игра такая, – сказал я. – Силыч – бывший десантник. К сожалению, спившийся окончательно. Уж не знаю, где он служил, но, похоже, однажды имел какой-то опыт общения с НЛО. Это событие так его потрясло, что Силыч теперь всюду ищет следы их пребывания и мечтает дать достойный отпор инопланетным агрессорам.
– Да уж, а если эти агрессоры свои, местные?.. – Мария заглянула мне в глаза. – Знаешь, на что это было похоже?
– На сиддху[43] управления чужим сознанием.
– Я не знаю, что такое сиддха, но в тюркском шаманизме этот феномен называется «былы анны»[44]. Овладевший им поднимается на уровень Белого кама!
– Я так и подумал, – кивнул я, отпирая дверь. – Заходи, будь как дома! А кстати, это у тебя привычка такая: таскать в сумочке ствол?
– Да нет, это как раз случайность. Я должна была отдать пистолет… одному человеку.
– Старый друг?..
– Что-то вроде, – она попыталась улыбнуться и стала совсем похожа на перепуганную девчонку.
– Ну, повезло, что не отдала.
– Дима, я боюсь! Что происходит?..
– Давай завтра поговорим, ладно? Очень тебя прошу, обработай мне спину и голову, и ляжем спать. Я ужасно устал…
– Хорошо, милый.
– Водка и лекарства на кухне, в пенале…
Западная Сибирь, городок Кузнецк
31 января 1756 года
– Эй, барин, тута вам письмо срочное! Из самого Санкт-Питерсбурха!
– А, давай, давай, Тимоха! Может, чего дельное по поводу уговора господин Синельников прислал?
Федор, сидевший на лавке разморенный после бани, в одном исподнем, отставил братину с квасом и с жадностью схватил серый конверт. «Надо же! В самом деле из Петербурга депеша…» – Он лихорадочно сорвал сургучные печати. Внутри оказался сложенный вдвое лист такой же серой бумаги, но с гербом. Аккуратным почерком, так что прочитать текст не составило труда, было написано:
«Милостивый государь!
С прискорбием уполномочены сообщить Вам, что Ваш брат Степан Петрович Крашенинников преставился 26 декабря 1755 года от Рождества Христова в собственной постели и от естественной причины, вызванной ухудшением здоровья.
Настоящим уведомляем Вас, что Вы вступили в права наследства и Вам надлежит получить опись имущества и грамоту на владение в конторе душеприказчика Неклюдова, что на Литейном проспекте в желательные для Вас сроки…»
В письме было что-то еще, но Федор не мог читать дальше.
– Как же так?! Степан?!. Господи ты боже мой! Да что же это деется?!. – Он метнулся в горницу, потом снова к столу, потом опять в горницу, схватил штаны, одеваясь, закричал:
– Тимоха! Скорей, запрягай Пеструху, мне ехать надобно…
– Куды ж, барин, собрались-то? Аль случилось чего? – засуетился слуга.
– Брат у меня помер!
– Господи Иисусе! Это ж который?
– Ученый. В Питербурхе. Я тебе рассказывал… Что стоишь как пень? Беги запрягай!
– Да куды ж вы на Пеструхе-то?! До Питерсбурха, что ли, ехать собрались?
– Балда! К воеводе я…
– Дык, брат-то, поди, давно помер?
Федор вдруг замер, потом обессилено опустился на лавку, уронив кафтан.
– И впрямь, чего это я?.. Эх, Степа, Степа… Ладно, пойду хоть свечку за упокой души его поставлю, да сорокоуст закажу.
Федор медленно оделся, нахлобучил лисий треух, сунул ноги в огромные пимы и вышел в снежную январскую круговерть…
Глава 8
Западная Сибирь. Томск
26 июня 20… года
Проснулся я рано. Многочисленные царапины и «клювотычины» немилосердно саднили и чесались, заботливо обработанные Марией с помощью антисептика и водки. Осторожно умывшись, я оглядел в зеркале свою потрепанную физиономию. На удивление повреждений оказалось на порядок меньше, чем я предполагал. Самую большую царапину, через весь лоб, я аккуратно замазал многократно проверенной, воистину «волшебной» мазью «Траумель» из своего натуропатического арсенала и заклеил пластырем телесного цвета из Машиной косметички. Потом обследовал голову, но нашел лишь две запекшиеся ссадины на макушке и за правым ухом. Исцарапанные руки пришлось замаскировать длинными рукавами рубашки. День снова предполагал быть жарким, и я заранее настроился на испытание. В общем и целом, потери, понесенные мной вчера вечером, выглядели неприятными, но терпимыми.
– Могло быть и хуже, – сказал я своему отражению. – Благодари судьбу в лице этой замечательной женщины, что спит в твоей постели!
Я немедленно согласился с замечанием, тихонько вернулся в комнату, оделся и, коснувшись губами бархатной щечки Марии, тенью выскользнул за дверь.
В университет я примчался ни свет ни заря, бросив в квартире свою спасительницу полусонной и недоумевающей. Лекции Крюгера начинались всегда ровно в девять часов, поэтому уже в 8:30 я дежурил возле дверей малого лекционного зала. Простояв минут пять, я вдруг сообразил, что профессор, должно быть,
