Сицилианская защита - Карен Симонян

- Песни я предпочитаю новые. Из старых помню и люблю только те, что пела, убаюкивая меня, моя мать.

- Хорошо, что хоть они не оставили тебя, - с удовольствием отметил он.А ты знаешь, насколько мы отличаемся друг от друга?

- Я вижу это.

- Только видеть - мало. Надо еще и чувствовать. Во мне - целый мир, а что в тебе?

- Во мне?

- Да? В тебе есть этот огромный мир?

- Пожалуй, нет.

- Наверняка нет. Или какой-нибудь осколок от огромного мира.

- Осколок, точно, остался.

- Ничто не проходит мимо леня. Мне все очень интересно. И почему подсолнух называется подсолнухом, почему у кенгуру сумка на животе и откуда берутся дети. Ты все это уже, наверное,, знаешь. Но при случае станешь говорить, что детей ловят в Зангу или в Гетаре.

- А ты правда еще не знаешь этого?

- Конечно, не знаю,- отвечает он.

- Вот видишь, у меня все-таки есть какое-то превосходство над тобой.

- Это не превосходство. Что-верно, то верно, сейчас ты уже многое знаешь, но вот вопрос: хочешь ли знать больше? А я определенно хочу. У меня в голове каждый божий день возникает тысяча вопросов. И я ищу на них ответы, сберегая в себе, пока не найду. А ты их в себе убиваешь. Вопросы. Потолу что твой мир очень сузился. Это уже не мир. Это всего осколочек, который ты позаимствовал у меня.

Он зашел мне за спину и попытался вскарабкаться на плечи.

- Что ты делаешь?

- Поиграем в лошадки? А?..

- Слезай, у меня нет настроения.

С досады он ущипнул меня.

- Эй, мне больно! - сержусь я.- Слезай-ка и лучше скажи, осколок чего я у тебя позаимствовал?

- Что, что?

- Ну, вот ты ведь говорил?..

-- А-а! - он улыбнулся.- Трусость ты у меня позаимствовал.

- Не слишком ли, мой друг?

- Не слишком,-отвечает мальчик.- Когда мама сердится и грозится меня наказать, я.молчу. Потому что боюсь. Она ведь может еще пуще разгневаться и, чего доброго, поддать раз-другой. Вообще-то мама только раз в жизни меня побила. И боюсь я не боли, а обиды. Очень уж унизительно, когда бьют человека. Между мной и тобой разница около двух десятков лет, но в этом мы похожи.

- Не обижай маму! - прошу я.-Когда вырастешь, пожалеешь, что обижал. Как я вот теперь, когда ее давно уже нет и я совсем один.

- Мама есть! - утверждает он.

- Счастливчик! - с завистью вздыхаю я.- Надо, чтоб человеку хоть немного везло.

- Везло? - Мальчик смеется, а мне досадно.- Счастье во власти самого человека,- добавляет он.

- Это только красивые слова.

- Нет, нет! Счастье человека - в его характере.

- Ты пытаешься умничать, и это тебе удается, - язвлю ему в ответ.

- Комплименты ты делаешь сам себе,- невозмутимо говорит мальчик.- Ведь в конце-то концов я же стал тобою?..

"Счастье человека - в его характере",- повторяю я про себя и думаю, что в этом есть определенная доля истины.

А возможно, и не только доля, но полная истина?...

- Да, да! А характер окончательно складывается в зрелом возрасте. Ты взял с собою в зрелость боязнь всего, трусость. Мама этого не заметила. Не то бы она воспрепятствовала, я в этом уверен.

- И видно, трусость-то во мне все и перевесила! - предполагаю я.

А мальчик не унимается:

- Между тем ты с равным успехом мог бы взять с собой мое озорство, мою нетерпимость, даже в отношении к самому близкому другу, если он ради собственной шкуры или ради того, чтобы возвыситься в глазах учителя, может наябедничать, предать, а то и оклеветать. Тебе не повезло, по ошибке ты взял из моего огромного мира в третье десятилетие только трусость.

- Трусость, говоришь?.. Нет, все же ты не прав, я не трус.

- Нет, трус! - горячо возражает мое детство.

- Помнишь ту девушку, она еще носила платье с подставными подушечками, подплечиками, и у нее была маленькая сумочка в руках? - спрашиваю я.

- Я вижу ее каждый день. Она проходит мимо нашего дома, и я смотрю на нее в щель забора.

- А Седу ты знаешь?

- Естественно, нет,- отвечает он.

- Жаль... Я бы очень хотел знать твое мнение о Седе. Я бы очень хотел знать, похожи ли они - Седа и та девушка?

- Ничем не могу тебе помочь.

- Очень жалко, - говорю я. - Кажется, стучат в дверь?

- Вроде да. Ну, я исчезаю.

- Чао-чао, бамблно...- прощаюсь я с ним нараспев.

- Это тоже новая песня?

- Тоже.

- И тоже чужая? - спрашивает он.

- Тоже чужая...

Мальчик говорит: - Попробуй вспомнить колыбельную, которую тебе-пела мама.

- Так и вертится на уме, - оправдываюсь я, - но пропеть ее мне что-то мешает... Не ты ли?..

- Что значит "чао"1?

- Чао - значит прощай. Это по-итальянски.

- Что ж, Левой, чао! - насмешливо улыбаясь, говорит мое детство и этим ужасно меня злит.

Но мальчик действительно готов удалиться.

- Я хочу почаще с тобою встречаться, - говорю ему, присмирев.-При тебе на душе как-то легче. Прошу тебя, вспоминай меня и навещай по возможности чаще.

Он повторяет: - Чао, Левой.

- Стучат в дверь. Открой, пожалуйста.

- Не могу, - отказывается мальчик.- Я ведь твое прошлое. Я только воспоминание, как мне открыть дверь?

- Ах, ленивец! - грожу я ему пальцем.

- А в лошадки ты со мной так и не поиграл, - говорит он и опять пытается ущипнуть меня.

Я сержусь.

- Тебе чужие песни мешают! - задумчиво произносит мальчик. - Я бы так не сказал, если б ты помнил мамину песню. "Спи, мой голубок..." - напел он...-Скоро ты все позабудешь. И меня тоже. И мы уж больше никогда не встретимся...

- Не позабуду. Буду помнить... Всегда...-испуганно обещаю я.- Вот погоди... Вспомнил: "Спи, мой голубок..."

- Так ведь это же я тебе подсказал? - смеется мальчик.

И напоминает: - Слышишь, стучатся в дверь.

Я неохотно поднимаюсь и иду отворить, бормоча при этом: - Чао-чао, бамбино!

...Пятьсот одиннадцать тысяч девяносто слонов плюс восемьсот двадцать семь тысяч семьсот слонов - будет миллион триста тридцать девять тысяч триста шестьдесят слонов.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

В коридоре стояли Ваган и Араик. Ваган был в пижаме.

- Здравствуй, Левой, - сказал Араик.- Ты что, спал?

- Спал? Нет. Просто лежал и думал.

- Мы уже целый час стучимся к тебе,- удивился Ваган.- О чем же ты так задумался?..

- Который час?

- За полночь перевалило - Может, и поспал,- зевнул я.

- Ты, брат, не удивляйся,- говорит Ваган Араику, - сосед у меня со странностями. С восьми часов заперся в комнате и не издавал ни шороха, а еще говорит - не спал.

Я наконец совсем очухался и сообразил, что пора и пригласить Араика в комнату.

Когда мы остались одни, он, положив на стол авоську, которая была у него в руке, глупо улыбнулся.

- Я вот пришел...- сказал он.

- Очень хорошо, что пришел.

- Садись, - предложил мне Араик.

Я удивленно посмотрел на него. Потом невольно сел.

- Знаешь, почему я пришел?