Россия, кровью умытая (сборник) - Артём Веселый

Вой и плач, проклятья и ругань.

Не успевали покормить лошадей и сами хоть немного отдохнуть, как свистали сотники и командиры громко подавали команду:

– Амму-ни-чи-вай!..

– Брюховчане, по коням!..

– Запрягай, обозные… Рота, становись!..

– Каша на ложки, молодцы на ножки!..

Расхватывали хрустящую на зубах недоваренную кашу и выступали, на ходу подтягивая пояса, дожевывая куски. Никому не хотелось отставать от своей части, а те, которым хотелось, давно отстали, или, перебив своих командиров и комиссаров, перебежали, или по горькой неволе попали в плен, и многие из них уже воевали под трехцветными знаменами контрреволюции. Немало перелетов, порубленных и пострелянных оружием белых, валялось в балках и придорожных канавах.

Оставляя за собой кровавый след, армия неудержимой лавиной откатывалась на Моздок, Кизляр, Черный Рынок. Железнодорожный путь на десятки верст был забит согнанными со всего края поездами: обмундирование, боеприпасы, дезертиры, лазареты, штабы несуществующих частей. Приказ – взрывать и жечь все, что не под силу увезти. Взрывали, жгли, тащили кто что мог. Иной, загребая грязь ногами, и пустой еле волочился; иной же, напялив на себя две, а то и три шинели, пыхтел с узлом барахла на горбу. Кабардинцы, карачаевцы и казаки восставших станиц под командой ватажков терской контрреволюции – Бичерахова, Агоева, Серебрякова – как шакалы рыскали по тылам, грабя застрявшие на проселках обозы, обдирая и добивая не имеющих силы защищаться.

Под Червленной отступающая армия встретила присланные из Астрахани на подмогу полки 12-й армии – Ленинский и Железный. У бойцов был молодцеватый вид, все в новых шинелях и в крепких – со скрипом – сапогах. Под расшитыми серебряным позументом знаменами астраханцы шли в полном боевом порядке и, кося глазом на оборванных партизан, кричали:

– Станишники, что усы повесили?

– Наковыряли вам казачишки?

– Эх вы, Аники…

Кубанцы отбрехивались:

– Где вы раньше были, такие красивые?

– Дорогу назад не забудьте. Скипидару-то призапасли?

– Черти вислогубые… Вот погоди, кадеты вам уши-то оболтают…

Злые шутки, хохот, матерщина.

– Дядя, ось-то в колесе! Хо-хо…

– Помолчи, вшивая амуниция!

– Драть я тебя хотел.

– Кабы не ты да не Микита…

– Накрутят они вам хвосты, чихать смешаетесь!

– Песенники, вперед!

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе…

Подхватили и понесли навстречу врагу гремящую песнь.

Оба полка, незнакомые с повадкою противника, в первом же бою под станицей Мекенской были окружены конницей генерала Покровского и почти полностью уничтожены.

Не густо оставалось в армии командиров и комиссаров: одни полегли в степях и горах; другие, бредя сражениями, метались в тифозной горячке; иные, побросав свои части, бежали в Закавказье или через Дербент морем в Астрахань.

По степной дороге бойко бежал автомобиль. На сиденье, откинувшись в угол кузова, дремал и поминутно просыпался человек в военной форме. Усталое лицо его было серо, на носу подскакивали золотые очки.

Бригада и полковые обозы тащились по дороге.

Хрипло взвывал сигнальный рожок.

– Пропускай, гужееды! – сердито кричал шофер. – Передай передним, чтоб остановились.

Обозные огрызались:

– Вались к корове на…

Шофер:

– Сворачивай!

Обозные:

– Сам сворачивай. Ты один, а нас много.

Шарахнулись и понесли пугливые степные лошади… Опрокинулась походная кухня с горячим борщом, опрокинулась санитарная повозка – завопили выброшенные в грязь раненые.

Машина крутнула и покатилась мимо дороги. Вдогонку – брань, проклятия и крики: «Стой! Стой!» Машина шла, прибавляя ход, кидая задними колесами ошметки грязи. Иван Чернояров обскакал машину и поставил коня поперек:

– Дави.

Шофер затормозил.

Всадники окружили автомобиль.

– Кто такой? – спросил Чернояров человека в золотых очках. – Почему, в бога мать, давишь моих людей?

– Я – Арсланов, уполномоченный реввоенсовета армии. Что вам, товарищи, угодно? Мандат? Вот он… Я…

– А партизана Ивана Черноярова знаешь? – перебил его комбриг.

– Слыхать слыхал, а знать не имею чести.

– Куда гонишь?

– Это не ваше дело.

– Он в Астрахань с докладом поспешает, – засмеялись бойцы. – Пусти его, ему некогда.

– Не считаю нужным давать отчет всякому встречному. Какая часть? Кто у вас командир? Я буду жаловаться… Трогай! – приказал он шоферу.

Машина зарычала. Никто не тронулся с места.

– Прочь с дороги, стрелять буду, – в руке его блеснул никелированный браунинг.

– Ну, знай Черноярова! – И, потянувшись с седла, Иван шашкой снес уполномоченному голову. – Братва, грузи на машину сто пудов фуража!

Всадники взвыли от восторга.

Армия отступала в беспорядке. Части перемешались, оторвались от своих обозов, потеряли связь со штабами, отделами снабжения. Тщетны были попытки отдельных нерастерявшихся руководителей упорядочить движение – никто и никаких приказов больше не слушал. Лишь два кавалерийских полка и бригада Ивана Черноярова кое-как прикрывали отступление.

Конница генерала Покровского гналась по пятам.

Бригада Черноярова ввалилась в Кизляр ночью.

В городе горели дома, хлебные амбары, лабазы. На вокзальных путях горели эшелоны с военным добром, гулко рвались ящики с бомбами, из огня с воем летели осколки снарядов. В горящих вагонах трещали – будто кто полотно драл – цинки с патронами. По улицам ни пройти, ни проехать – обозы, орудийные запряжки, брички со скарбом, застрявшие в грязи броневые автомобили. Квартиры забиты ранеными, больными, отдыхающими.

Не хватало фуража, хлеба, воды.

Соломенные и камышовые крыши были раскрыты и стравлены. Перепавшие лошади грызли задки повозок, столбы и заборы, к которым были привязаны. Те, что пришли раньше, ро́спили колодцы. Кто следовал за ними, вычерпывал грязь из колодцев. Отступающим в хвосте армии не оставалось ничего.

В Кизлярском районе – реки вина, вина – разливанное море. Из погребов и подвалов выкатывали бочки: пили, лили, из колод вином поили лошадей. Голодные лошади быстро пьянели, бесились, натыкались на заборы, лезли в огонь. Горланящие люди и пляшущие лошади брели в лужах вина. Пенистое вино плескалось в отблесках пьяного зарева.

За всадниками шли, хватаясь за стремена, мирные жители:

– Господа товарищи… Тридцать бочек…

– Мало взяли. Тебя и самого давно бы собакам скормить надо было… Я видел, как искалеченный боец выпрашивал милостыню, вы жалели кусок хлеба и гнали его от своих домов.

– Одежонку позабирали…

– Брысь!

– Меня твой казак ударил.

– Казак? Ну, так получай еще от сотника! – И плетью через лоб.

– Бочонок меду…

Эскадронный Юхим Закора придержал коня и залился злобным хохотом:

– Хлопцы, а ну!

Всадники гикнули и напустились на жителей – гнали их по тротуарам, топтали конями, секли по глазам нагайками, лупцевали тупиями шашек. А в затылок, запрудив узкую улочку, валом валила – напирала лавина пехоты, кавалерии, обозов.

– Давай ходи, не задерживай!

– Лабинцы, подтянись!

– Вира! Полный ход!

Пьяно, вразнобой гремели оркестры.

По грязи, высоко задирая юбки, плясала сошедшая с ума сестра. Волосы ее были растрепаны, зубы оскалены, сбоку болталась походная сумка. С возу – из-под брезента – выглядывали раненые моряки и потешались:

– Гоп, кума, не журися… Гоп, гоп, гоп!

– Садись, прокатим!

– Как я сестру прижму к кресту и скажу: «Сестра, приголубь ради Христа».

– Ого-го-го-го… Черти непромокаемые!

И долго еще оглядывались на горящий город, махали шапками, стреляли вверх:

– Прощай, Кавказ!

– Прощайте, горы и леса!

– Вся Расея наша, ха-ха-ха!..

– Могила, гроб смоленый!

– Эх, расставайся душа с телом! Прощай, белый свет и писаны лапти!

В суровые просторы зимней степи уходили – партия за партией, отряд за отрядом, полк за полком…

Бригада Черноярова спешилась на базарной площади. Бойцы сдали коноводам коней и замитинговали.

– Нас продали! – орал уже успевший хлебнуть косоплечий пулеметчик Чаганов. – Куда идем? На живодерню? Нас продали и пропили…

– Брось, Чаган, – унимал его дружок Буцой. – Кто нас с тобой продал и кому? За нас с тобой пятака никто не даст.

– Измена! – кричал кто-то в другой кучке. – На фронте дрались наги и босы, а тут погорают целые вагоны с обмундировкой… На фронте не хватало снарядов и патронов, а тут их горы.

Голоса ропота:

– Амба.

– Все наши комиссары и командиры с чемоданами бегут и покидают нас.

– Один лозунг – спасай шкуру!

Чернояров протискался в самую гущу толпы и вспрыгнул на воз.

– Братва…

Голоса понемногу стихали, но еще долго там и сям недовольные урчали и, как поленьями, кидали матюками.

Говорил Чернояров:

– Братва, кругом измена! В нашем распоряжении только мы и дух наш! Но настанет час расплаты, и моя железная рука жестоко покарает всех трусов и предателей! Долой панику! Долой уныние! Будем биться до конца! А кто не хочет оставаться в бригаде – сдавай в обоз свою партизанскую совесть, коня, винтовку и уходи с глаз моих долой!.. Братва, отступаем на Астрахань. Путь наш будет тяжел. Четыреста верст дикой калмыцкой степи. Ни воды, ни фуража. Здесь устраиваем дневку. Запасайся, кто чем сумеет. Выбрасывай все барахло. В походе будет дорог каждый лишний клок сена и каждая горсть овса. Сам буду осматривать кобуры и сумы. У кого найду хоть одну лишнюю тряпку – пощады не проси. Приказываю перековать коней на шипы. Приказываю проверить седловку, дышла, упряжь, сварку шин и клепку на повозках, чтобы ни один гвоздь не болтался. Обозу поднять пятьсот ведер вина. Здоровый будет получать по чарке вина на сутки, больной – по три. Береги коня. Завтра на рассвете выступаем. Митинг окончен. Без шуму расходись по квартирам.