Заратустра. Танцующий Бог - Бхагаван Раджниш

Заратустра прав, когда говорит: Наша вера в других выдает то, во что мы хотели бы верить в нас самих. Наше страстное желание обрести друга является предателем нашим. Желание в кого-нибудь верить выдает только одно: вы слишком бедны, слишком пусты, слишком бессознательны. И это не способ изменить положение; это всего лишь путь ложных утешений.

Вам нужно не утешение; вам нужна революция, вам нужна трансформация вашего существа. Вы должны установить отношения с самим собой — это первый шаг в обретении истинной веры, истинной дружбы, истинной любви. Иначе все ваши отношения — любовь, дружба, доверие — не что иное, как предательство. Вы выдаете себя и объявляете, что вы пусты, недостойны.

Если вы не можете любить себя, кто вас полюбит?

Если вы не можете быть другом самому себе, кто будет вашим другом?

Если вы не можете верить в себя, кто в вас поверит?

И часто с помощью любви хотят всего лишь перескочить через зависть. Наши обманы очень глубоки, наша хитрость очень тонка. Мы называем уродливое прекрасными именами; это наша древнейшая стратегия.

В Индии, когда кто-то умирает и люди несут его к месту погребения, это называется махаятра — «великое путешествие». Человек умер, но люди обманывают себя красивыми словами: «великое путешествие». Они пытаются прикрыть реальность смерти завесой слов. На самом деле они боятся собственной смерти.

В детстве я был на многих похоронах — я любил участвовать в похоронных процессиях. Мой отец был недоволен; он говорил:

— Неужели ты не понимаешь, что этот умерший не был нам родственником, соседом, мы даже не были знакомы - он был чужим. И никто не приглашал тебя идти на его похороны вместо школы.

Я сказал:

— На похоронах я научился гораздо большему, чем в школе. — И с самого детства для меня прояснилось очень многое. Люди в похоронных процессиях никогда не говорят о смерти — никогда! Я никогда не слышал, чтобы они говорили о смерти. Они говорят о чем угодно: о кино, политике, о тысяче и одной вещи — кроме смерти, которую несут на своих плечах.

Я был изумлен. Когда мертвое тело горит на погребальном костре, люди сидят к нему не лицом, а спиной. Они делятся на маленькие группы, потому что им приходится сидеть там по три-четыре часа, чтобы тело полностью сгорело; и за эти три-четыре часа каких только сплетен... Я обычно ходил от одной компании к другой. Я специально искал, чтобы кто-нибудь говорил о смерти — но никогда не находил.

Молча они тоже не сидели, потому что тишина опасна. Они занимали себя разговорами о том, о сем. Они создавали словесный барьер между собой и смертью, которая была так близко. Человек, с которым они вчера разговаривали, горит на костре; они его больше никогда не увидят.

Там, где я родился, был обычай: прежде чем предать тело покойного огню, какой-нибудь уважаемый человек должен сказать об умершем несколько красивых слов — в его честь. И все эти слова фальшивы, поскольку я знал этого человека, и качества, которые ему приписывали, были просто выдумкой.

Я спрашивал так называемых уважаемых людей, которые говорили: «Вы когда-нибудь думали о том, что вы лжете?», — и я вновь и вновь получал один и тот же ответ, что о мертвом нельзя говорить ничего плохого. Вы можете лгать, но должны восхвалять его.

Однажды случилось... умер человек, который был величайшим проклятием всей деревни. Он всех измучил; он всем был должен; он никогда не платил за то, что брал. Вся деревня была против него. Его наказывали, он два или три раза сидел в тюрьме, но продолжал жить по-прежнему. Он был паразитом; и он был силен, так что люди боялись...

Я пошел на его похороны, и мне было очень интересно, кто будет его восхвалять, и какие качества ему припишут. Стояла мертвая тишина; никто не вставал, чтобы говорить. Наконец люди сказали городскому мэру:

— Пока не будет сказано что-нибудь в его честь, мы не можем зажечь погребальный костер; какой смысл терять время? Всем известно... скажите что-нибудь, скажите что угодно: нужно соблюсти обычай.

Мэр был прекрасным человеком — он был очень творческой и талантливой личностью. Он написал несколько замечательных рассказов, на основе которых снимались фильмы, его хорошо знала вся страна. И в своей профессии, и в своем хобби он был настоящим специалистом.

Я сидел рядом с ним, и он спросил:

— У тебя есть какая-нибудь идея? — Он знал меня, мы вместе обсуждали разные необычные темы. Я сказал:

— Да, есть одна мысль. Он сказал:

— Тогда лучше скажи ты. Я возразил:

— Нет, я же не уважаемый человек. Вы мэр — вы и говорите. Я дам вам намек. Он сказал:

— Но я не могу представить... Я беллетрист, но даже я не могу придумать, что сказать об этом человеке. Это будет абсолютная ложь — и мне будет стыдно произнести это вслух.

Я сказал:

— Не смущайтесь; скажите только, что по сравнению со своими четырьмя братьями, которые еще живы, он был просто ангел.

Он сказал:

— Ну хорошо. И это правда! Ты не врешь, здесь нет вымысла. — И это было правдой; четверо его братьев были еще опаснее. Они были моложе, сильнее...

Он встал и сказал:

— Он был ангелом...

Все уставились на него: что он мелет? Даже у лжи есть пределы! Он посмотрел по сторонам и сказал:

— ...по сравнению со своими братьями, которые еще живы. — И люди захлопали! Это была правда — не ложь. Но я никогда не видел, чтобы аплодировали, когда кого-нибудь сжигали.

На обратном пути мэр сказал мне:

— Ты спас положение! Но ты странный мальчик; ты ходишь почти на все похороны, как будто тебе больше нечего делать.

Я ответил:

— Всем нам придется однажды умереть — и прежде я хочу узнать о смерти как можно больше. А также я познаю человеческую психологию: внутри они трепещут, но смеются, шутят, сплетничают — лишь бы не осознавать, что любая смерть — это ваша смерть. Каждая смерть — сигнал, что вы должны быть готовы: ваше время может прийти в любой момент.

Но мы всегда, на всех языках, прятали реальность за красивыми словами.

Когда вы говорите: «Я люблю», понимаете ли вы на самом деле, что говорите? Вы точно знаете, что такое любовь? Гораздо вероятнее, что это всего лишь вожделение, которое вы называете любовью. Если вы скажете кому-нибудь: «Я хочу тебя...» — это будет правильно, но женщина тут же заявит на вас в полицию. Но если вы говорите: «Я люблю тебя», то женщина идет, не касаясь ногами земли; но это то же самое! Просто красивое слово, прикрывающее безобразную реальность.

И часто с помощью любви хотят всего лишь перескочить через зависть. И часто нападают и делают себе врага для того, чтобы скрыть собственную уязвимость.

Очень странное совпадение: ни Маккиавелли, ни Фридрих Ницше не могли даже вообразить, что их внуки окажутся моими саньясинами. Внучка Фридриха Ницше здесь, правнучка Маккиавелли моя саньясинка — она была здесь. Оба они согласны с Заратустрой.

Слова Маккиавелли сделают это яснее для вас. Он говорит, что лучшая защита — это нападение. Не ждите, когда другой нападет на вас — тогда вы опоздали. Если вы боитесь, что на вас нападут, лучше атаковать первым. Никогда не будьте обороняющейся стороной. Быть в обороне — значит почти наполовину проиграть.

То же понимание было и у Фридриха Ницше, с другой точки зрения: нападающие — это те, кто боится, что на них нападут. Они нападают именно от страха, поскольку они подозрительны, они знают о своей слабости, они знают, что уязвимы, они знают, что на них могут напасть. Они атакуют именно от этого страха, от этой слабости.

Таковы странные пути человеческой психологии. Обычно, когда кто-то атакует, вы думаете, что он очень сильный, что он нападает от своей силы. Это не так: именно из-за слабости, неполноценности он не хочет дать вам шанс... И то, что он нападает первым, делает его сильнее, потому что вы думаете: «Наверное, он сильнее, могущественнее; иначе он бы не напал на меня».

И часто нападают и делают себе врага для того, чтобы скрыть собственную уязвимость.

«Будь хотя бы врагом моим!» — говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе. Просили ли вы когда-нибудь: «Будь хотя бы моим врагом»? Я думаю, что никто никогда не просил быть его врагом. Конечно, вы просите: «Будь моим другом». Но откуда берутся враги? Никто не желает их, никто не просит о них, и все же врагов больше, чем друзей.

Может быть, когда вы просите: «Будь моим другом», вы делаете это от страха, что если вы не попросите его быть другом, он станет вашим врагом. Но что это будет за дружба? И друзья каждый день становятся врагами. Фактически, завести друга значит зачать врага.

Ницше говорит, что в этом было бы больше уважения, почитания — если вы чувствуете, что кто-то может стать вашим врагом, лучше попросить его: «По крайней мере, будь моим врагом!» Будьте правдивы. Это сделает вас сильнее.