От руки брата его - Норман Льюис

В блоке «А» важнее всего было доказать, что ты психически нормален, и оттого многие узники утверждали, будто оказались здесь только благодаря тому, что во время следствия и суда ловко прикидывались помешанными. Считалось так: у человека, который сумеет убедить директора, будто он только прикидывался сумасшедшим, больше надежды в конце концов отсюда выйти, чем у настоящего сумасшедшего, даже если он явно полностью излечился. Брон не скрыл, что он, видно, был жертвой сложных галлюцинаций и, возможно, совершил убийство, в котором он признал себя виновным, но ничего об этом не помнит. Откровенность эта несколько ухудшила условия его жизни в Нортфилдсе, и два доброжелателя, один из которых удавил любовницу, а другой столкнул со скалы незнакомого человека, посоветовали ему передумать и как можно скорее через кого-нибудь из сочувственно настроенных служащих дать знать директору, что на самом деле он ловко провел судей.

Несмотря на лечение, Брону по-прежнему казалось — все, что признали игрой больного воображения, доподлинно с ним произошло. Он не переставал поражаться, как ясно, со всеми подробностями сохраняет его память неправдоподобное приключение с Уэнди. И однако Даллас тогда оставался непоколебим.

«Всего в несколько секунд мозг способен создать иллюзию целой жизни. Вы — жертва самообмана».

«У нее на ноге черная родинка, под самой коленкой. Может быть, полицейский врач осмотрит ее и проверит?»

«Об этом и думать нечего. Ведь она-то не совершила никакого преступления».

«Да, верно. Просто я бы тогда успокоился, вот и все. Ну да ладно».

«Лучше поверьте мне на слово, что никакой родинки не существует».

Даллас приехал к Брону в Нортфилдс.

— Ну, как вам здесь нравится?

— Мы приручаем птиц, работаем в саду, играем в шахматы, пишем письма членам парламента. Я состою в спортивной комиссии. В общем, тут достаточно своих маленьких забот, чтобы быть довольным жизнью.

— Доктор Симпсон говорит, вы делаете успехи.

— Все постепенно становится на свои места.

— А как родинка?

— Пока есть. — Брон засмеялся. — Но теперь уже, того гляди, исчезнет.

— Не поддавайтесь, — сказал Даллас. — Не опускайте руки. Как бы вас снова не затянуло.

— Пока держусь на плаву, — сказал Брон. — Хотя это не так-то просто, и сам не заметишь, как тебя засосет. Похоже, больше пяти лет тут не пробарахтаешься, начнешь понемногу терять разум. Мне одно помогает — стараюсь понять, что волнует людей. Зря болтают, будто стоит исключить из жизни деньги и секс — и все становится легко и просто, не верьте. Даже те, кто вроде совсем уже ничего не смыслит, все равно тревожатся о своих ребятишках.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— По правде сказать, можете. Я часто думаю, как там Кэти. Написал ей, да она не ответила. Она славная. Очень она мне по душе. Хорошо бы, она оправилась после этой передряги и как-то устроила свою жизнь.

Несколько дней спустя в комнату Брона заглянул служитель и сказал, что к нему пришла гостья.

— Из благотворительного общества? — спросил Брон, подыскивая предлог, чтобы уклониться от встречи.

— Нет, похоже, ваша знакомая, мистер Оуэн. Хотите посидеть с ней на террасе?

Брон прошел за служителем и увидел Кэти — тоненькая, в темном платье, она была едва видна за чахлой пальмой в кадке.

Брон взял ее за руки:

— Я много о тебе думал, Кэти.

Со служителем у него были самые добрые отношения, и тот не стал напоминать о правиле, запрещающем хотя бы кончиком пальца прикасаться к посетителю.

— Ко мне приезжал доктор Даллас, — сказала Кэти. — Твое письмо я получила, раза четыре принималась тебе писать, но все рвала. Просто не знала, что тебе сказать.

Если бы не задумчиво отвернувшийся служитель, здесь, на террасе, все напоминало бы второразрядный приморский отель, когда разгар сезона уже позади, и, однако, в этой обстановке Кэти словно съежилась, стала меньше ростом.

— Давай-ка я угощу тебя чаем, — сказал Брон. — Буфет тут за углом.

Кэти покачала головой.

— Мне не хочется, — прошептала она.

— А мне хочется, — весело сказал Брон. — Сто лет не пил чаю. Ради одного себя хлопотать не интересно.

Подошел служитель.

— Вам что-нибудь надо, мистер Оуэн?

— Хорошо бы чайку и печенья, Питер, — сказал Брон.

Служитель улыбнулся, кажется, даже подмигнул и пошел к буфету.

— С тобой здесь хорошо обращаются, Брон?

— Сама видишь. Питеру полагается не спускать с нас глаз, но он готов услужить другу.

За углом зашипел пар — это в буфете наливали кипяток в чайник. Неподалеку появился высокий худощавый человек в такой же спортивной куртке и брюках, как на Броне; кашне, обернутое вокруг шеи, придавало ему еще более спортивный вид. Мягко ступая, он дошел до угла, сел спиной к стене и вынул из кармана небольшую книжечку. Звали его Бэрроуз, и Брон знал, что эта книжечка — библия, которую Бэрроуз читал, когда никто, кроме благожелательного Питера, не мог заглянуть ему через плечо. Пациенты из блока «А» очень заботились о том, чтобы их не сочли религиозными маньяками.

Кэти все еще тревожно озиралась по сторонам, словно здешний покой казался ей обманчивым и она боялась, что на них вот-вот кинется какой-нибудь буйнопомешанный. Шаркая ногами, подошел Питер с подносом. Обитателей блока «А» он почитал людьми большого ума, восхищался ими и радовался случаю угостить их и их посетителей чаем с печеньем. Он поставил поднос и пошел прочь, пятясь, словно перед ним были особы королевской крови.

— Как здесь тихо, правда? — вымолвила наконец Кэти.

Питер взял распылитель и пошел опрыскивать покрывшиеся ржой пальмы. В уголке худощавый человек в кашне ублаготворенно читал Книгу Бытия, водя пальцем по строчкам.

— Да, — согласился Брон, — здесь почти всегда довольно тихо. — Точно айсберг, подумал он, лишь пятая часть ледяной громады видна на поверхности в мирных лучах полярного солнца. — Иногда это напоминает мне рай, каким он представлялся маме. По крайней мере таким она его изображала нам. Таким, как вот это самое место. Тут никто не женится и никого не выдают замуж. И уже не бывает так, чтобы чего-нибудь хотелось позарез.

Пока он говорил, Питер поставил на место распылитель, потом щелкнул выключателем — и все вокруг заполнилось приглушенной мелодией Мендельсона.

— И все время музыка, — продолжал Брон. — Можно сказать, рай с барбитуратами и регулярным питанием.

На лице Кэти отразились боль и удивление.

— Здесь все равно как в тюрьме, да, Брон?

— Нет, — ответил он. — Нет. Здесь совсем по-другому. Тюрьма ближе к обыкновенной жизни. Она не очень-то похожа на мамин рай.

Тут Брон заметил, что Бэрроуз поднялся, медленно, с трудом выпрямился, вынул затычки из ушей и направился к ним. Походка у него была ленивая, нарочито небрежная, точно у спекулянта на черном рынке.

Он подошел к ним, с улыбкой поклонился Кэти, бросил взгляд в сторону Питера, который бродил со своим распылителем поодаль, среди пальм.

— Извините за вторжение. Можно вас на два слова?

— Ну конечно, Эрик. Одну минуту, — сказал он Кэти и встал.

— Не подходите ближе, — шепнул Бэрроуз. — Мне кажется, Питер сегодня настроен подозрительно. Я могу на вас положиться, Оуэн? Вы меня не выдадите, правда?

— Не выдам, Эрик.

— Я знаю, что Искупитель мой жив, — прошептал Бэрроуз.

Брон кивнул в знак согласия, и тот с облегчением улыбнулся.

— Вы очень добры, Оуэн. Я знал, вы не обидитесь. Не сердитесь на меня, ладно?

Он снова поклонился Кэти, вернулся в свой укромный уголок, достал затычки, всунул их в уши и опять углубился в книгу.

Пластинку сменили — теперь это был Дебюсси.

— Как там «Новая мельница», Кэти? — спросил Брон.

— Я продала ее Робертсу, как только меня ввели в права владения. Теперь работаю в магазине в Бринароне.

— Я рад за тебя. Мне тревожно было, когда я думал, как ты там одна.

— В банке для тебя лежит немного денег, — сказала Кэти.

— Для меня? — удивился он. — Откуда?

— Часть денег, что я выручила за ферму, я отдала сестрам, а остальные — твои.

— Деньги мне тут ни к чему, Кэти. Ты очень добра, но все, что нам нужно, мы и так получаем. Здесь нечего покупать, разве что какие-нибудь пустяки в буфете. Деньги мне теперь без надобности. Нам здесь разрешают каждую неделю заработать несколько шиллингов на карманные расходы, и этого довольно. Правда, Кэти, деньги мне не нужны.

— Что же мне с ними делать? Мне их и тронуть-то тошно.

— Есть сколько хочешь благотворительных учреждений, — сказал Брон. — Сотни. По газетным объявлениям можно целый список составить, а потом закрой глаза и ткни пальцем наобум.

— Мне так хотелось что-нибудь для тебя сделать.

— Я знаю, Кэти. И у меня как раз есть к тебе просьба. Один мой приятель получил сегодня дурные вести, и мне хотелось бы что-нибудь ему подарить, купить для него баночку варенья или там масло для волос.