Последняя из дома Романовых - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Июнь 1778 года. Кабинет императрицы в Царском Селе. Входят Панин и Вяземский.
– Слушаю вас, господа.
– Совет единогласно постановил... – торжественно начинает Панин.
«Никита Иванович Панин по-прежнему помешан на значении Совета. Эта игрушка кажется ему некиим зародышем будущего ограничения власти самодержца, Горбатого могила исправит...»
– Совет постановил брак Григория Орлова расторгнуть и, подвергнув обоих церковному покаянию, сослать в монастырь. Абсолютным большинством мы так решили, матушка.
– Только граф Кирилла Разумовский был против, – поправил Вяземский и добавил с удовольствием: – Он сказал: «Еще недавно вы все были бы счастливы, коли граф Орлов удостоил вас хотя бы пригласить на свою свадьбу. Вспомните обычаи наших кулачных боев: лежачего не бьют».
– Абсолютное большинство голосов, – будто не слыша, повторил Панин. – Прошу вас, Ваше величество, подписать решение Совета.
– Не могу, – в ужасе прошептала императрица, – рука отказывается Не могу подписать против человека, которому стольким обязана™ Увольте, господа.
– Но это решение Совета, – в растерянности начал Панин, – речь шла о свободном волеизъявлении...
«Как он поглупел! Старость...»
– "Не могу.» Увольте, господа!.. Не заставляйте меня страдать! И тогда вступил Вяземский:
– А я скажу по-простому, матушка: не можешь и не надо. Мы все рабы твои. И что тебе сердце подсказывает, то и исполним.
Дверь в стене неслышно отворяется – и появляется высокий сорокалетний красавец Семен Гаврилович Зорич, флигель-адъютант и новый фаворит императрицы.
«Он олицетворение мужественной красоты, но удивительный неуч. Я пыталась привить ему вкус к государственным делам и хоть как-то обучить его. Но он годится лишь громким голосом объявлять имена посетителей. Из него вышел бы отличный лакей. Впрочем, и это тоже талант...»
– Князь Григорий Григорьевич Орлов в приемной. Из Санкт-Петербурга пожаловал, – важно объявил Зорич.
Яростное движение Панина, Екатерина насмешливо глядит на него.
– Зови, душа моя, несчастного князя, – благостно обратилась Екатерина к Зоричу. – Ты ведь знаешь, я для него свободна в любое время. – И, улыбнувшись, сказала: – Ступайте с богом, господа!
В кабинете Екатерины сидел Григорий Орлов, уронив голову на руки.
– И чего молчал?.. И зачем таился?..
– Не смел... не смел открыться, – бессвязно шептал Орлов. Она нежно дотронулась до его волос:
– Ах, батюшка Григорий Григорьевич, все ты забываешь, что я прежде всего твой друг, потом твоя императрица... А уж потом – все наше прошлое, вся наша любовь... Вон указ Совета лежит. Что ж теперь делать, Гриша? Раз вод, да в монастырь?
– Извлекла она меня из бездны... Ангел она во плоти... Утешение она мое... И тоже Екатериной кличут... И как имя ее назову, тебя вспоминаю. Люблю только тебя! Сама знаешь... всю жизнь!
«До чего простодушен. Даже в хитрости... А все-таки приятно...»
Екатерина молча расхаживает по кабинету и наконец объявляет торжественно:
– Мое решение, князь: я назначаю молодую княгиню Орлову из фрейлин в мои статс-дамы.
– Матушка! – Григорий упал к ее ногам. – Из бездны спасаешь!
– Ох, Гриша, – гладила она по голове лежащего у ее ног Орлова. – Что мне из-за тебя вынести придется! Каким курцгалопом скакать между Потемкиным и Паниным!.. Я жалую ей также орден Святой Екатерины и бес ценный туалет из золота... такой прекрасной работы, что, клянусь, не многие королевы могут таким похвастать!
– За что убиваешь благодеяниями? – бессмысленно шептал Орлов. – Из тьмы вывела!.
– Ах, Гриша!.. Не хватает мне тебя! Так не хватает сейчас. – Она по смотрела на него долгим взглядом.
– Никак стряслось что, матушка? – вдруг деловито спросил князь. Она кивнула. Князь тотчас поднялся с колен, уселся на стул и внимательно взглянул на Екатерину.
– Женщина есть... для меня опасная... страшная для меня.
– Значит, и для нас страшная. Что твое, то наше!
– Привезти ее надо... в Россию...
– Привезу.
– Ох, Гриша. Ты отважен, да прост. Да некому поручить.
– Выкраду.
– Не надо так сложно, она не пугливая. Как птица ручная. Так донес ли мне. – И, помолчав, добавила: – Надо ее тем же манером... – Она остановилась.
– Каким манером? – прошептал Орлов.
– Ну как брат твой ту женщину привез. Корабль будет ждать тебя в бухте... Живет она на Адриатике, у моря. Тебе все Рибас расскажет... Но в дело его не посвящай. Вот так же на корабль ее пригласишь и... привезешь. Я Алексея послала бы, да нельзя ему в Италию. После того дела узнают его, живым не выпустят. А вы мне живые нужны. Что бы ни случилось, я знаю, вы моя опора.
– Все сделаю. Живота не пожалею. Я чуму в Москве победил. А уж женку к тебе доставить...
– Но запомни: ни одна душа... Августа ее имя... Августа Тараканова. Орлов в ужасе глядел на императрицу.
– Да, она есть... Неправду сказал старик Разумовский, – усмехнулась Екатерина.
– Много бы я дал, чтоб тогда это услышать, – засмеялся Григорий. И сказал торжественно: – Привезу ее к тебе, матушка, клянусь.
Она взяла со стола бумагу, надорвала, протянула Орлову.
– Это указ Совета. Почитай на досуге. Чтоб лучше запомнить, как любят тебя друзья твои... В Петербурге объявишь, что едешь в Швейцарию, в свадебное путешествие. Духу Вольтерову поклониться. Вот истинное свадебное путешествие любителя муз и философии, каковым ты всегда являлся...
Из воспоминаний графини Блудовой:
«Ах, Катенька Зиновьева. Я была еще ребенком в то время, когда состоялась эта шумная история с графом Григорием Орловым. Я не принадлежу к их поколению. У тогдашних девушек была чистота и наивность... Это наивность полевых цветов– фиалок и васильков. У нашего поколения куда меньше простоты и больше наглости. В июле 1778 года Орлов с молодой женой уехали из Петербурга в свадебное путешествие, кажется, в Швейцарию. Но потом весьма быстро возвратились. Отголосок этого события остался в прелестных стихах, сочиненных молодой графиней и ставших тогда такими модными:
Мне всякий край С тобою рай. Любимый мой, И я с тобой».
Царское Село. Шесть часов утра.
Императрица встает с постели. Она в хорошем настроении. Она напевает: «Мне всякий край с тобою рай. Любимый мой, вот я с тобой». Входит заспанная служанка Катерина Ивановна.
– Заспалась, прости Христа ради, матушка.
– Ох, Катерина Ивановна, вот выйдешь замуж, вспомнишь мою доброту, – добродушно ворчит Екатерина, – муж-то с тобой возиться не ста нет. Муж тебя...
Как большинство женщин, прислуживающих Екатерине, Катерина Ивановна не выйдет замуж. Екатерина не любила новых слуг. Так и старились служанки рядом с императрицей.
В комнате появляется Марья Саввишна. Екатерина, напевая, трет щеки льдом:
Желанья наши совершились, И все напасти уж прошли, С тобой навек соединились, Счастливы дни теперь пришли.
И поясняет Марье Саввишне:
– Жены Григория Орлова сочинение. Очаровательное!.. В Швейцарии сочинила. Посещение сих мест поэтический дар пробудило.
Пока императрица моется и совершает туалет, Марья Саввишна приступает к исполнению своей главной роли – сообщает последние сплетни:
– Странный Гришка-то вернулся из-за границы... Намедни князь Щербатов у него гостил. Стол, говорит, стал совсем скромный. Никуда с же ной не выходят, в доме сидят... А на камзоле у Гришки теперь ничего не на шито – ни серебра, ни золота.
– А прежде был отменный франт, – улыбается императрица.
– Только с женой лижется целый день. Да говорят, она у него после возвращения из-за границы кашлять начала. Дохтура боятся – чахотка от кроется.
– Да-да, печально, – равнодушно говорит императрица, – уже слыхивала. Григорий Григорьевич просит меня разрешить ему вновь за границу уехать на воды. Лечить бедную женщину.» Только вернулся – и на воды просится. – Она усмехнулась. – Скажи, Марья Саввишна, что делают с люби мой иконой, когда она устарела?
– Сжигают, наверное, матушка...
– Эх ты. Даром в России рождена, а обычаев русских не знаешь... Икону, у которой лик сошел, на воду спускают. Так что пускай князь с супругой опять за границу едет. На воды. – И, обтирая лицо поданным полотенцем, императрица напевает:
С тобой навек соединились, Счастливы дни теперь пришли.
Царское Село. Девять часов пятнадцать минут утра.
В кабинете Екатерина слушает ежедневный доклад князя Вяземского.
– Заслуживает внимания, Ваше величество, перехваченное сообщение прусского посланника о том, что, по слухам, некая княжна Тараканова, якобы дочь покойной императрицы, содержится в заточении в Петропавловской крепости.
– Уму непостижимо, – говорит Екатерина. – Присягу у людей берем, на Евангелии клясться заставляем, и буквально на третьи сутки вся Европа знает...
– Длинные языки, Ваше величество. Даже поговорка у нас есть: длинный язык до Киева доведет.
– А надо, чтоб до Шлиссельбурга. Да почаще. Порядка в стране больше будет.
