Русский щит - Вадим Каргалов

— Отец мой был из Суздаля… Убили его немцы на Чудском озере…

— Из наших мест ты, выходит, родом-то! — ласково улыбнулся Фофан. — Что суздалец, что владимирец, что переяславец — все из одной земли — с Низу…

После этого разговора Фофан заходил в кузницу каждый раз, когда был у Онфима. Звал кузнеца в гости на дружинный двор.

Князь Дмитрий Александрович постоянно держал в дружинном дворе на Торговой стороне три десятка воинов: для вестей, для пригляда за новгородскими делами. Остальная дружина и сам князь жили за посадом, на городище. А из Дмитриевых бояр наезжал сюда только дворецкий Антоний, глаза и уши князя. Фофан же был не просто дружинник, а доверенный человек Антония, приставленный смотреть за всем, что происходило в Новгороде. И молодого кузнеца Фофан привечал не без дальнего умысла. При встречах расспрашивал о новостях. А Прошка знал немало, везде у него были друзья-приятели: на торговой площади, на пристанях, в боярских дворах, на посадах.

Прошку и самого тянуло к переяславским дружинникам, всегда веселым, уверенным, дерзким парням. Он зачастил на дружинный двор, где его вскоре признали за своего. А когда молодой кузнец рассказал о тайной поездке в Литву боярского сына Полюда, Прошкой заинтересовался сам боярин Антоний.

Крепко запомнился Прошке этот разговор — наедине, в потайной горенке дружинной избы.

Боярин Антоний сидел возле стола, закутавшись в синий суконный плащ, прихлебывал из ковшичка горячий медовый сбитень. Боярину нездоровилось. От тишины, от неяркого дрожащего мерцанья светильника, от синих зимних сумерек за оконцем — слова боярина показались Прошке особенно значительными.

— Много врагов у князя Дмитрия Александровича, — говорил тогда боярин. — Злоумышленны бояре новгородские. С Литвой сносятся. К немцам гонцов шлют. И все потому, что не хотят под рукой великого князя быть, Русь крепить. Но их дела тайные — явными становятся, если верные люди к их лукавству приглядываются. Крепко ты нам помог, когда о Полюде рассказал. Сам князь Дмитрий Александрович о тебе знает. И еще больше помочь сможешь, если захочешь…

Прошка кивнул, соглашаясь.

— А сюда больше не ходи, — продолжал Антоний. — Фофан сам к тебе в кузницу придет, когда нужно будет. Или в городе где встретитесь, будто ненароком. Или еще что придумаем…

Так стал Прошка тайным доверенным человеком князя Дмитрия Александровича. Ходил он теперь по городу не для развлеченья, а со смыслом: ко всему прислушивался, приглядывался, осторожненько расспрашивал о новостях. Поздно вечером к заднему частоколу Онфимова двора приходил от Антония человек в неприметной шубейке, в шапке, надвинутой на глаза. Прошка пересказывал ему, что успел узнать, а то и просто совал через щель и частоколе исписанную бересту — тайную грамотку.

Жгуче-интересной, значительной стала Прошкина жизнь…

Верным спутником Прошки во всех делах был приятель Акимка, сын гончара и сам гончар, хотя больше подходило бы ему другое ремесло — такое, в котором требовалась сила. Акимка был могуч, кряжист, ломал подковы, на удивленье людям завязывал узлом железные прутья. Прошка и сам был немалого роста, но этот выше его на голову! Ума Акимка был небыстрого, слова выговаривал невнятно, а больше молчал, глядя на Прошку преданными глазами.

Акимка во всем подражал другу, даже нож за голенищем носил такой же, как Прошка, — широкий прямой клинок владимирской работы. С Акимкой Прошка чувствовал себя в безопасности, пробираясь с Антониевыми поручениями по пустынным ночным улицам. Этакий богатырь от десятка разбойных людей убережет!

А началась дружба с малого — с восхищенья Акимки огненным кузнецким ремеслом, к которому втайне тянулся сын гончара. Но так повелось в Новгороде, что сын наследовал мастерство отца, с детства впитывая хитрые ремесленные секреты, бережно хранимые от чужих. Не было бы Акимке пути из гончарной избы, если бы не Прошка. Поэтому-то и шел парень за своим старшим другом всюду.

И на этот раз, когда неожиданно загудел вечевой колокол, сзывая людей на торговую площадь, Прошка и Акимка бежали рядом.

Народ густо валил по мосту через Волхов.

Бояре с Софийской стороны спешили на вече с вооруженными холопами, челядью и прихлебателями: тиунами, ключниками, комнатными отроками, псарями.

Прошка насторожился. Бояре приходили на вече со многими людьми, когда ожидали, что издвоится народ на вече, когда был нужен каждый лишний голос, чтобы перекричать инакомыслящих…

У ворот Детинца встали усиленные караулы из ратников владычного полка. Это тоже было необычно.

Прошка шепнул своему спутнику:

— Задумали что-то бояре! Поторопимся!

Акимка пыхтел, расталкивая людей могучим плечом.

На торговой площади бурлила толпа. Люди пришли со всех концов Новгорода, со всех улиц.

Вечевой колокол смолк.

На помост взошли бояре, господа новгородская. Посадник Михаил Федорович поднял руку, требуя тишины. Возгласил на всю площадь:

— Мужи вольные новгородские! Важная весть пришла из Владимира. Ярослав Ярославич Тверской, брат покойного Александра Ярославича Невского, с ханским ярлыком сел на великое княженье. Как решите, мужи новгородские? Кому вручите меч Великого Новгорода?

Зашумело, загомонило вече.

Каждый выкрикивал своё, стараясь перекричать соседа.

Но все чаще, все громче звучало над площадью имя великого князя Ярослава.

— Призвать в Нова-город Ярослава Ярославича!

— Молод Дмитрий, не под силу ему княжить!

— Ярослава призвать!

— Ярослава!

Посадник Михаил Федорович снова поднял руку.

Затихло вече, приготовившись выслушать приговор старейшин новгородских.

— Единым сердцем приговорили мы: владыка Далмат, тысяцкий Кондрат и я, посадник Великого Новгорода — послать по князя Ярослава, звать его на новгородский стол. А князю Дмитрию указать дорогу из Нова-города! Любо ли сие, мужи новгородские?

— Любо! Любо! — заревела толпа.

И в этом крике, от которого выше облаков взметнулись стаи ворон с церковных куполов, утонули немногочисленные голоса сторонников молодого князя Дмитрия. А может, промолчали они, памятуя наказ боярина Антония: не выступать открыто насупротив большинства вечников…

Так сказал Великий Новгород свое слово, лишавшее князя Дмитрия власти над новгородцами.

Оповестить князя о вечевом приговоре послали тысяцкого Кондрата. Больше тысячи ратников-ополченцев, натянув кольчуги и взяв в руки копья, пошли вместе с тысяцким к городищу.

Ратники шагали по дороге с веселыми криками и шутками: на дворе боярина Юрия Михайловича, давнего Дмитриева недоброжелателя, их щедро угостили перед этим походом хмельной брагой. Сам боярин Юрий Михайлович с многочисленной вооруженной челядью тоже присоединился к ратникам. Тысяцкому Кондрату он сказал со злорадством:

— Обрадуем князя Дмитрия! Сидит, поди, у себя на городище и не ведает, что пришла пора зажитье собирать, из Нова-города отъезжать прочь! Встречай, княже, гостей нежданных! Попробуй-ка всех употчевать!

Тысяцкий промолчал, втайне сочувствуя Дмитрию. Старый воин ценил в людях храбрость и ратную удачу, а этим, судя по последнему походу на немцев, молодой князь был наделен в избытке. Жаль только, что еще не пришло его время…

Посланцы новгородского веча не застали Дмитрия врасплох. Еще не разошлись вечники с торговой площади, еще распивали хмельную брагу ратники на дворе у боярина Юрия Михайловича, а из ворот Новгорода, по волховскому берегу, хоронясь за кустами, спешили к городищу те неведомые доброхоты князя Дмитрия, о которых знал только боярин Антоний. Не напрасно почти пять лет веселый переяславский боярин ходил по улицам и площадям Новгорода, не напрасно заводил дружбу со многими людьми! Не было тайны в городе, которая рано или поздно не дошла бы до Антония. Далеко смотрел боярин, загодя готовил верных людей ко всяким неожиданностям. Вот и сейчас: уйдет князь Дмитрий в свою переяславскую вотчину, а верные люди в Новгороде останутся. Пройдет время, и взойдет посев, по щепотке, по зернышку высаженный переяславским боярином на новгородской ниве…

Потому-то, как ни торопились Прошка и Акимка, не они первые принесли весть о выступлении к городищу новгородского ополченья. Боярин Антоний, встретивший парней у ворот, сказал:

— Ведаю, о всем ведаю. А вам спасибо за службу, молодцы. Ступайте в оружейную клеть, скажите ключнику, что велел я выдать обоим полный дружинный доспех…

Спустя малое время Прошка и Акимка, в кольчугах и шлемах, с копьями в руках и мечами у пояса, уже стояли вместе с переяславскими дружинниками возле крыльца княжеского терема.

Тысяцкий Кондрат остановил новгородских ратников поодаль от Городища, на проезжей дороге. Кивнул боярину Юрию Михайловичу: «Поехали!»