Куколка - Генри Олди

Сам вехден ни капельки не опасался, что телепат проникнет в его мысли. Хотя там было, что скрывать. Злоупотребление служебным положением, использование казенной аппаратуры в личных целях, допуск постороннего к капсуле с куим-сё — пустяк.

Ерунда.

Шелуха, скрывающая вкусное ядро.

Окажись здесь агент, пытавший Фаруда на Кемчуге, да копни поглубже… Впрочем, начальник Бюро расследований Халлухского Доминиона ни за что не поверил бы донесениям своего сотрудника. Решил бы, что имеет дело с умалишенным. С двумя умалишенными: агентом и Фарудом Сагзи. Посягнуть на неуязвимое, замахнуться на святое? Сделать то, чему наука вынесла окончательный вердикт: невозможно?

Отличное занятие для психа.

— Сестра рожает, — вяло отозвался Фаруд.

Ноздри его трепетали, ловя аромат курительной палочки. На вехдена дым действовал иначе, чем на Монтелье. Начиналось приятное головокружение, а мозг работал с прозрачной ясностью инфокристалла. Жаль, при частом употреблении типака оставалось только головокружение. И чем дальше, тем менее приятное.

— Зять звонил. Сказал: отвез в родильное отделение…

В фоне возбуждения, окружавшем Фаруда, режиссер виноват не был. Самый злостный заговорщик находился в безопасности рядом с Монтелье. Без разрешения ни один телепат в Галактике, кроме психиров-нелегалов и полицейских сканеров-допросчиков, не сунется в голову собеседника. Условный рефлекс: телепаты хорошо помнили жуткие погромы на Мондонге, Тире и Квинтилисе, когда население жгло дома и уничтожало семьи «головорезов», заподозренных в несанкционированном чтении мыслей.

Но отсечь восприятие эмоционального фона людей, находящихся рядом, телепат не мог. В особенности, такой чуткий, как Монтелье.

— Интересный вы народ, вехдены…

Под воздействием наркотика режиссера одолевал словесный понос. Его не смущало, что он может невзначай обидеть собеседника. Нового энергетика найти легче легкого. Да и к чужим обидам телепаты относились с изумительным равнодушием.

— Мудрый, строгий. Все по правилам, по расписанию. Запрет-разрешение. Я заметил: куда бы ты ни заходил, от порога до цели ты всегда делаешь нечетное количество шагов. Один, три, девять. И походка вроде бы ровная, и длину шага не подстраиваешь…

— Так надо, — кивнул Фаруд.

— Кому надо? Для чего?

— Для взращивания внутреннего огня.

— Когда у тебя день рождения?

— Не знаю.

— Вот! И никто из ваших не знает. Или умалчивает. Год — пожалуйста, а день — хоть режь… Это тоже надо?

— Да.

— Для взращивания?

— Да.

— У тебя сестра рожает. Я, когда собирал материал для «Гнева…», узнал: ее сорок дней после родов будут мучить. Хуже, чем в пыточной камере. Чистую воду пить нельзя. Находиться в тепле нельзя: палату охлаждает кондиционер. Спать — на жестком. Умываться — мочой. Ты когда-нибудь умывался мочой?

Фаруд пожал плечами.

— Нет. Я никогда не рожал.

И тихо добавил:

— Что вы знаете о пыточной камере…

— Зачем твоей сестре нужны эти мучения?

— Для взращивания внутреннего огня. Это не мучения. Это ограничения.

Палочка догорела до середины. Здесь находилась двухмиллиметровая прослойка — тертая кора дерева зибак. Безобидная для всех, у телепатов она резко обостряла обоняние. Дальнейший механизм стимуляции ассоциационных нервов мозжечка был предметом долгих ученых споров.

Монтелье с блаженством втянул сизый дым.

— Когда я посещал администрацию заповедника, я нарочно считал их шаги. От порога до цели: стола, кресла, терминала… Они не чурались четного количества. Чиновники что, не вехдены?

— Вехдены, — спокойно признал Фаруд. — Реформисты. Их становится все больше. Их лидеры считают, что мы должны заново пересмотреть систему эволюционных норм. Проверить действие каждого запрета и разрешения на организм. Зафиксировать уровень внутреннего огня: рост и падение. И отказаться от тех норм, влиянием которых можно пренебречь.

— Забавно. Реформистов еще не побили камнями?

— Нет. Им дают ученые степени и кафедры в университетах. Гранты на исследования. Правительственные награды. Кей Кобад IV (да воссияет свет владыки над миром!), глава государства — реформист.

— Ясно, — Монтелье внезапно потерял интерес к разговору. — Все, я поехал спать.

— Нет, я пломбировать наш павильон…

Вскоре, сверкая мощными фарами, трассер умчал режиссера прочь от пустыни. За ними на вездеходе убрались техники, громко обсуждая четвертьфинальный матч на первенство Михра по човгану. Складывалось впечатление, что в аппаратуре техники разбираются хуже, чем в клюшках, мячах и породах лошадей. Оседлав грузовую платформу, уехала обслуга.

Последним, подмигнув Фаруду, укатил Кэст Жорин.

Закат стек за линию горизонта. В черном небе загорелись звезды: крупные, яркие. Дикий Жеребец бил копытами — вокруг левого копыта вращались две планеты, Абан и Дай, колонизированные вехденами в позапрошлом столетии. К Жеребцу, таясь, через Медовый Разлив ползла Обеа — Змея по-вудунски. Глаза Змеи указывали путь караванам через опасные пески Михра. Южнее скалилась Волчица, тряся бриллиантами сосков.

Фаруд ждал.

Ветер играл с жесткими стеблями ёж-травы. Сухо шелестя, барханы меняли кожу. Голоса пустыни дразнили, морочили, звали сделать шаг и сгинуть навеки. Невидимые во тьме, раскрывали венчики микро-соляросы: кровь и изумруд. Горел фонарь на крыше павильона.

Фаруд ждал.

Со стороны города донесся шум двигуна. Минута, другая — и супермобиль «Enzel Classic» вынырнул из темноты. Эту модель мог себе позволить только очень богатый человек. Мобиль затормозил у шезлонга с Фарудом. Дверца салона скользнула вверх, втянувшись в корпус. Наружу выбрались двое помпилианцев — судя по виду, любовники, весело проводящие время.

На мужчине были шорты и цветастая рубаха навыпуск.

Женщина, блондинка с синими линзами-люминофорами в глазах, вырядилась в свадебное платье вехденки — купленное, вне сомнений, за целое состояние в бутике «Добрый знак». Таких платьев вехденки не носили: хоть на свадьбу, хоть на похороны. Эту ерунду на Михре всучивали доверчивым туристам. Лицо «невесты» сверкало в звездном свете. Похоже, она и сама была звездой — звездой пирсинга. Кольца в носовой перегородке, «бананы» в бровях, подковы и лабреты в ушах; иглы с бусинками пронзали щеки, а когда «невеста» хохотала, в языке блестели титановые спиральки.

Лишь пластический хирург при помощи меддиагностера сумел бы определить, что все это — «висяк». При необходимости украшения ликвидировались за полчаса, не оставляя следов на коже.

Фаруд не сразу узнал в экстравагантной диве Юлию Руф.

— Ситуация под контролем? — спросила она.

Вехден кивнул. Он не ожидал, что Юлия лично явится на операцию.

— Капсула A-6 в нашем распоряжении.

— Хорошо. Антоний, давай…

Антоний, шеф охраны госпожи Руф, одернул рубаху. Он не произнес ни слова, но из мобиля вылез третий пассажир: сутулый дылда в костюме-тройке. Костюм висел на нем мешком, как если бы дылда привык к другой, менее изысканной одежде. Потоптавшись на месте, он молча двинулся в павильон.

Робот, понял Фаруд.

Возле капсулы A-6, повинуясь неслышному приказу, робот остановился. Свесив длинные руки, он смотрел в пол. Чувствовалось, он может так стоять, пока не обессилеет и не упадет. Но вскоре дылда зашевелился. Снял пиджак; уронив одежду на пол, взялся за пуговицы жилета. Стараясь не касаться робота, Фаруд откинул крышку капсулы. «Лежбище», как арт-трансеры называли рабочее место, устилала плесень — свежая, сизая, будто оперение дикой утки.

Антоний достал из кармана шортов короткую трубку, суженную на концах. Направив ее на плесень, он резко повернул кольцо в средней части трубки. Тонкий луч ткнулся в хлопья куим-сё, выписывая загадочные иероглифы. Там, где луч касался плесени, она приобретала цвет спелого инжира.

Спектр и характер излучения оставались загадкой. Ответ знали только в лабораториях Юлии Руф. Но Фаруд и не собирался вникать в суть научных открытий. Ему хватало главного: модифицированная плесень, в отличие от обычной, способна зафиксировать особый род записи.

То, что считалось невозможным в принципе.

Антоний закончил обработку и спрятал трубку в карман. Дылда-робот к этому времени разделся догола и взялся за край капсулы. Он неуклюже полез внутрь; долго ворочался, умащиваясь. Тяга к комфорту была здесь ни при чем. Робот слушался беззвучных команд — хозяин требовал, чтобы раб погрузился в плесень целиком.

Дыханию куим-сё не мешала.

Когда поза робота удовлетворила помпилианца, он отошел на шаг назад, предоставив вехдену действовать.

— Процесс записи вам хорошо известен?

Вместо ответа Фаруд набрал простую комбинацию на пульте управления капсулой. Крышка захлопнулась, сбоку засветился «плоскун» — экран контроля менталообразов.