Святой вор - Эллис Питерс

— Спокойной ночи! — тихо сказала Даални ему вслед.

Голос ее был ровный, учтивый, как бы без всякого выражения, просто слова прощания, прозвучавшие во мраке.

Что же в итоге он вынес из этих повторных расспросов Тутило, предпринятых в слепой надежде припомнить нечто, что пролило бы свет на истину, подобно тому, как отворяют ставни летним утром? Всего-навсего следующее: Тутило потерял где-то свой молитвенник, не помнит, когда именно, но случилось это в день убийства. Если молитвенник вообще стоило искать, то обыскать следовало полмили по лесной тропе и две-три сотни ярдов по переулкам Форгейта, а также на поспешном его пути в город и обратно. Да и вообще, молитвенник можно заново переписать… Однако же, если все это пустое, то откуда ощущение, будто святая Уинифред нетерпеливо трясет его за плечо и шепчет ему на ухо, что, мол, он отлично знает, откуда следует начать поиски, и заняться этим лучше с самого утра, ибо время не ждет?

Глава двенадцатая

Кадфаэль встал с постели задолго до заутрени, он открыл глаза вместе с первыми жемчужными лучами мглистого утра, обещавшего быть ясным и тихим. Монахом владело ощущение необходимости сделать нечто, что было уже давно решено и лишь ожидало своего завершения. К тому же Кадфаэль хотел убить сразу двух зайцев. Первым делом он отправился в свой сарайчик, дабы собрать лекарства, запас которых в лазарете приюта святого Жиля, что находился на окраине Форгейта, ему следовало пополнить, — главным образом мази и примочки для язв на коже — так как в приют, ища убежища и лечения, приходили странники, которые влачили жалкое, полуголодное существование, причем в этом часто не было их собственной вины. Кадфаэль взял также и лекарства от простуды, особенно для стариков, чье дыхание поскрипывало и скрежетало в легких, подобно тому, как скребут землю по обочинам дороги гонимые ветром сухие листья. Собрав полную суму, Кадфаэль огляделся в сарайчике, прикидывая в уме, какую работу задаст брату Винфриду, чтобы ее хватило тому на все утро.

После заутрени Кадфаэль оставил Винфрида усердно вскапывающим грядку под капусту, после чего отправился к привратнику за ключом. Дело в том, что на полпути к святому Жилю, в дальнем конце ярмарочной площади, находилась принадлежащая монастырю большая конюшня с сеновалом, куда во время наводнения перевели всех лошадей с конюшенного двора аббатства. Именно там стояли телеги с лесом из Лонгнера, покуда возчики помогали спасать монахам церковные ценности, и именно там, пройдя через кладбищенские ворота, появился Тутило, потянул за рукав Альдхельма и помимо его воли вовлек пастуха в свое святотатственное воровство. А кроме того, именно здесь, по словам Даални, в тот вечер, когда был убит Альдхельм, они с Тутило спрятались, дабы избежать встречи лицом к лицу со свидетелем, которая грозила Тутило разоблачением, и осмелились покинуть конюшню лишь после удара колокола к повечерию. К этому времени опасность и впрямь миновала, ибо ни в чем не повинный свидетель был уже мертв.

Кадфаэль отпер ворота конюшни и отворил одну створку. В пахнущем соломой полумраке нижнего помещения находились стойла для лошадей, правда сейчас все они пустовали. Во время конской ярмарки многие шропширские коннозаводчики ставили сюда на постой своих лошадей, однако сейчас, ранней весной, этой конюшней пользовались очень редко. Примерно посередине располагалась деревянная лестница, ведущая к люку в потолке, на сеновал. Кадфаэль поднялся по лестнице, отодвинул крышку люка и оказался на втором этаже, куда проникал утренний свет, льющийся из двух узких окошек без ставней. В дальнем конце монах увидел несколько бочек, в ближнем углу стояли вилы и грабли, а также находилась порядочная куча сена, которое осталось здесь после зимы, ибо укосы за последние два года были весьма обильными.

На куче сена остались следы. Сомнений у Кадфаэля не было — здесь побывали двое, причем совсем недавно, он ясно видел две вмятины, словно уютные гнездышки. Именно две, и это обстоятельство само по себе заставило Кадфаэля задуматься на некоторое время и поразмышлять. Вмятины были расположены довольно близко, для тепла и уюта, но все-таки раздельно, никоим образом не соприкасаясь. Здесь провели вечер вовсе не двое деревенских любовников, но двое перепуганных грешников, искавших убежища от гонений судьбы, пусть даже удар ее готов был обрушиться уже на следующий день. Должно, они сидели здесь тихо-тихо, опасаясь даже шевелиться, чтобы не создавать лишних шорохов.

Кадфаэль осмотрелся в поисках вещи, которую собирался отыскать здесь, хотя и без особой надежды, повинуясь лишь внутреннему убеждению, что именно в это место послал его некий благой указующий перст. Едва монах приподнял крышку люка, как сразу же наткнулся рукой на то, что искал. Квадратная деревянная крышка люка, видимо, сдвинула молитвенник на несколько дюймов в сторону и того совсем не было видно. Маленькая книжечка в грубом кожаном переплете, обтрепанная, потертая и белесая по краям, так как ее долго носили в суме и держали в руках. Скорее всего, когда они уходили, Тутило положил молитвенник на край люка, чтобы освободить руки и помочь Даални спуститься по лестнице, а потом, покуда устанавливал крышку люка на место, позабыл его забрать.

Кадфаэль поднял молитвенник и с благодарным чувством держал его в руках. Оказалось, что книжечка заложена длинной желтой соломинкой как раз на том месте, где находились тексты, относящиеся к службе повечерия. В темноте они, конечно, не могли читать ее, но Тутило наверняка знал все слова наизусть, а молитвенник достал просто по привычке как знак того, что они свято блюдут часы молитвы. Кадфаэль подумал, что не так уж и трудно влюбиться, и влюбиться опасно, в такого одаренного мошенника, подчас спокойного, но часто озлобленного. Не последнюю роль в этом сыграл, конечно, его ангельский голос, щедрой рукою дарованный существу, которое ни в коей мере не является ангелом.

Кадфаэль стоял совершенно неподвижно, в двух шагах от открытого люка. Неожиданно он услышал какие-то звуки, доносившиеся снизу. Ворота он оставил открытыми, и войти в конюшню мог кто угодно, однако шагов монах что-то не слышал. До его ушей донесся грубый скрежет, какой производят трущиеся друг о друга предметы из обожженной глины, — похоже, кто-то сдвигает крышку большого глиняного чана, в котором хранился запас зерна. Этот чан наполнили, когда перевели сюда лошадей, а остаток зерна на всякий случай не стали забирать, ибо реки все еще были полноводными и угроза нового наводнения отнюдь не миновала. И вот снова раздался тот же короткий скрежет перемещаемой крышки чана. Звук был совсем тихий, но Кадфаэль ясно слышал его.

Монах осторожно передвинулся поближе к люку, чтобы поглядеть вниз, но тут же кто-то, услышав движение, приветливо окликнул его.

— Ты там, брат? Все в порядке! Я тут забыл кое-что, когда уводили лошадей. — Теперь Кадфаэль услышал шаги по устланному соломой полу и увидел слугу трубадура. Бенецет поднял к нему улыбающееся лицо, помахивая уздечкой, поблескивавшей позолотой орнамента, которым были украшены недоуздок и повод, — Это уздечка моего господина! С тех пор как его конь оправился от хромоты, я впервые вывел его. Вся упряжь оказалась на месте, а вот уздечку я позабыл здесь. Она понадобится хозяину завтра. Мы собираем вещи.

— Да, я слыхал, — сказал Кадфаэль. — Вы поедете с надежным эскортом.

Он сунул молитвенник за пазуху, так как суму свою оставил внизу, затем осторожно полез в люк и стал спускаться по лестнице. Бенецет ожидал его внизу, помахивая уздечкой.

— Я вовремя вспомнил, где оставил ее, — сказал слуга, протирая большим пальцем позолоту на поводе. — Я спросил у привратника, и он сказал, мол, брат Кадфаэль взял ключ от конюшни и должен быть здесь. Вот я и поспешил сюда, пока ворота открыты. Если ты, брат, уже закончил, мы можем вернуться вместе.

— Мне еще надо к святому Жилю, — ответил Кадфаэль и повернулся, дабы поднять свою суму. — Если ты тут ничего больше не забыл, то ступай. Я запру и пойду своей дорогой.

— Нет, больше ничего, — сказал Бенецет. — Хорошо, что я вспомнил, иначе лучшая упряжь хозяйского коня осталась бы висеть на этих яслях, и мне пришлось бы заплатить за нее из своего кармана или своей шкурой.

Он коротко попрощался и не оборачиваясь вышел на тракт и двинулся через Форгейт в сторону аббатства. А ведь он даже не взглянул на чан с зерном, что стоял в темной нише! Однако уздечку взял, по его словам, с самых дальних яслей. Значит, он, по меньшей мере, произвел здесь какие-то действия, в которых как будто не было никакой необходимости.

Кадфаэль подошел к чану и сдвинул крышку. На внутренней кромке горловины и на земле подле чана лежали просыпанные зерна. Не очень много, но их было видно. Монах запустил обе руки в чан и пошуровал там до самого дна, пропуская холодное зерно между пальцев, однако не обнаружил ничего постороннего. И все же, что бы ни прятали в этом зерне, природа и форма этой вещи были таковы, что, когда ее вынимали, несколько зернышек просыпалось. Будь это уздечка, все они свалились бы обратно в чан. Быть может, что-нибудь со складками, в которых застряли зерна? Ткань?