Зеленая ветвь - Юрий Трусов

По его предложению стали проводиться беседы с командным составом о патриотическом воспитании воинов.

Он рассказывал о подвигах греческих героев, совершенных во время восстания за освобождение родины, о таких полководцах, как Теодорис Колокотронис и Иоанн Каподистрия...

Увлеченный этой работой, Райкос тратил на нее все время. Он редко посещал штаб, не ходил туда даже по вызовам, - генерал Жерар и полковник Пеллион были полностью оторваны от боевой практики. Между Райкосом и французским штабом установились натянутые отношения. Жерар никак не мог простить Алмейде и Райкосу того, что они пренебрегли приглашением и не посетили его генеральский дом...

Находясь на батарее "Пяти братьев", Райкос часто смотрел на штабной особняк. С крепостных бастионов Ич-Кале было прекрасно видно это гнездо интриганов.

34. БЕСЕДА С РЕЗИДЕНТОМ

Нелегкая пора настала для президента Греции. Это чувствовали все, кто был рядом с ним, в том числе и Райкос. У него болело сердце, когда он видел, как нервничает Иоанн Антонович. Война за независимость закончилась победным маршем по Балканам русских солдат, разгромивших войска захватчиков, султан подписал Адриаиопольский договор, признав Грецию независимым государством. Но страна находилась в катастрофическом положении.

Республиканское правительство все еще вынуждено было содержать в боевой готовности регулярную армию и флот - тысячи человек сухопутного и морского войска. Подобная необходимость диктовалась тревожной обстановкой как внутри Греции, так и вокруг нее. Райкос был активным участником событий, происходивших тогда в Греции. Он ежедневно встречался с президентом, обсуждал с ним самые актуальные вопросы. Вот что он писал:

"Положение графа Каподистрии было весьма затруднительно ввиду ненадежного состояния Европы и чрезвычайных событий, которые не давали опомниться, быстро следуя одно за другим, и потрясали самые основы правительства. Воля его была связана отношениями с тремя покровительствующими державами, и он не мог действовать по своему усмотрению. В стране, которой он управлял, едва хватало доходов покрывать две трети издержек. Опека держав лишала возможности пользоваться всеми источниками общественного богатства. Президенту отказывали: с одной стороны, скупость, с другой - недоверчивость, а это порождало врагов, желавших выставить его в глазах народа послушным угодником иноземной власти, коей будто бы он все приносил в жертву, руководствуясь личными побуждениями".

"Ненадежное состояние Европы и чрезвычайные события", о которых упоминает Райкос, - это восстания и революции, потрясавшие феодальные и монархические правительства, "самые основы" реакционных правительств Франции, и Англии, и, разумеется, крепостной России. Эти правительства, на словах взявшиеся опекать Грецию, на деле стремились закабалить ее, превратить в свою колонию. Президент Каподистрия, неподкупный, честный республиканец, отстаивающий интересы родины, не подходил для роли марионетки в руках прожженных политиков иностранных держав. "Покровители" Греции уже вынашивали планы его устранения, подыскивали кандидатов на королевский трон из покладистых иностранных принцев.

Опекающие Грецию державы, пользуясь ее тяжелым экономическим положением, навязывали ее правительству свою волю, старались подорвать ее экономику, захватит природные богатства, задушить торговлю. За всем этим стояла задача скомпрометировать в глазах народных масс республиканское правительство и президента...

Райкос был невольным наблюдателем этих происков реакции. Ему стало ясно, что вокруг президента и его сената-герузии внешние и внутренние реакционеры затеяли зловещие интриги.

Неожиданно его пригласил к себе барон Рикман, русский резидент.

Райкос долго колебался: идти или нет. Уж очень не хотелось встречаться с представителем самодержавной власти здесь, на свободной республиканской земле. Но приглашение было сделано письменно, это был скорее официальный вызов.

Барон Рикман встретил Райкоса холодно. Кивком головы предложил сесть и, щуря бесцветные глаза, монотонно произнес:

- Его величество наш государь-император соизволит выразить неудовольствие, узнав, что офицер российской самодержавной армии без разрешения поступил на службу к греческим республиканцам... Я ставлю вас в известность, что вынужден был о сем прискорбном обстоятельстве доложить по долгу службы.

- Ваше превосходительство барон! В данном случае я руководствуюсь самыми добрыми побуждениями и пекусь о славе нашего отечества, - после длительной паузы ответил Райкос.

- Позвольте спросить, о какой славе отечества вы упоминаете, поручик? - нахмурил щетинистые брови барон.

Это подействовало на Райкоса, как удар хлыста. "Ах ты, экая щука! Ты слишком много позволяешь себе! - подумал он. - А мне терять уже нечего".

- Господин резидент, я не только офицер русской армии, но и полковник регулярных греческих войск. И могу вам сказать, почему стал служить Греции. Мне было больно и стыдно, что из многих людей, великодушно рисковавших своими жизнями во имя независимости греков, не было ни одного нашего соотечественника. Эта мысль не покидала меня, мне было до слез обидно за нас, и я решил ехать в Грецию. Я служу здесь с мыслью о благе отечества.

Рикман сделал жест рукой, словно отмахивался от назойливой мухи.

- Вам сие непонятно, барон! - едко продолжал Райкос, поднимаясь с кресла. Но барон Рикман задержал его:

- Не уходите! Подождите, пожалуйста. Мне понятна ваша горячность. Но осмелюсь повторить свою мысль: ваша деятельность вызовет неодобрение у государя-императора. Позвольте дать совет: наступила пора заканчивать вам эту деятельность.

- Почему? Как это понять?

Барон поморщился.

- Сядьте в кресло. Вот так. Видите ли... - Он подыскивал нужные слова. - Видите ли, президент Каподистрия ведет страну не туда. Он все более прислушивается к вольнодумцам, которые причинили столько зла благонамеренным нациям, уважающим данных им богом правителей, вам не надо более поддерживать президента!..

- А что же мне делать?..

- Вернитесь в Италию... Кажется, вы отправлялись туда лечиться?

- Но я уже здоров.

- Гм... Тогда попроситесь на родину. Напишите письмо генералу Бенкендорфу, генерал-адъютанту его величества российского императора. Может быть, его величество и простит вас. Государь милостив, добр. Может быть, он дозволит вам вернуться в Россию...

Райкоса охватило чувство негодования от этого фальшивого тона, елейных слов о доброте и милости государевой. Ему хотелось сказать о повешенных "добрым" царем офицерах, о запоротых солдатах, но он сдержался. Господин барон напомнил ему о родине. Райкос грезил о ней во сне и наяву. Без родины ему и жизнь не мила... Поэтому он промолчал.

Рикман важно приосанился.

- Скажите, а почему вы не воспользовались приглашением генерала Жерара и не посетили его?

- Вы, барон, знаете и об этом? - вырвалось у Райкоса.

- Мне, как резиденту, полагается знать все... - самодовольно улыбнулся резидент.

- Господин барон, я считаю французов противниками еще со времен войны двенадцатого года, - ответил Райкос.

- С тех пор много воды утекло. Теперь во Франции король, и королевская Франция - дружественная нам держава. У нас дружественный контакт с генералом Жераром...

- С генералом Жераром? Но ведь он командующий регулярными силами Греции! Он служит президенту. А вы сами говорите, что президент ведет страну не туда... Ничего не понимаю! Мне вы советуете порвать с президентом, а с его слугой поддерживаете контакт?! Не понимаю!

- Вам и не надо ничего понимать, - закусил губы барон. - Это дело сложное, господин поручик. Весьма сложное. Это называется - дипломатией.

Райкос по-гвардейски козырнул и вышел.

Теперь ему все стало ясно. Все три резидента - французский, английский и резидент его величества государя-императора - ведут интригу против Каподистрии.

Райкос решил пойти к президенту. Предупредить и посоветоваться.

35. СОВЕТ

Президента он не застал ни дома, ни в герузии. Дежурный офицер доверительно сообщил, что Каподистрия уехал в порт встречать своего брата Августина, который прибыл с острова Корфу.

Райкос знал, что президент обязательно вернется сегодня в свой кабинет. Вернется, потому что у него много работы, и он всегда трудится до глубокой ночи.

Разговор с Каподистрией не терпел отлагательства, поэтому Райкос сел на стул у двери кабинета и стал терпеливо ожидать.

Время потянулось медленно. Райкосу вспомнилось, что барон Рикман назвал его поручиком - так уже давно никто не называл Николая Алексеевича. Память вдруг перенесла его в лейб-драгунский полк. Он вспомнил своих вольнолюбивых товарищей, вспомнил, как они собрались обсудить форму протеста против прихода к власти нового императора Николая Первого, ознаменовавшего свое восхождение на престол кровавым насилием. Молодые офицеры решили все сразу подать в отставку. Назревал громкий скандал, и начальство решило замять его. Просьбу об отставке положили под сукно. Офицеров частью уговорили, а частью запугали. Всех, кроме Раенко... Но вот пошла новая волна репрессий в гвардии, начались новые аресты лиц, причастных к восстанию 14 декабря. Тогда, чтобы спасти Николая Алексеевича от ареста, командир полка, честный, добрый человек, решил уволить "карбонария" Раенко, пометив прошение об отставке задним числом. Николай Алексеевич подал рапорт с просьбой освободить его по болезни ввиду необходимости лечения за границей. Добрые люди - в том числе лейб-медик его величества Н. Ф. Арендт* - помогли ему выехать из отечества. И уже который год офицер императорской гвардии пребывал на своеобразном "лечении" - сражался за свободу Греции. Рикман, конечно же, прав: такое известие вряд ли обрадует его величество государя-императора. Вряд ли изволит он выразить свое удовольствие. Даже за более невинные проступки его величество упекает своих соотечественников в казематы, в Сибирь, разжалывает в солдаты.