Телец для Венеры - Нора Лофтс

Он взял возницу за руку и потащил к дому. Ноги Джереми волочились по земле – он был, либо пьян, либо его скрутила судорога.

– Оба надрались, – зло сказал Плант.

– Толку от них не будет. Пошли, давайте отвяжем веревки.

Он направился к задней части фургона, а Хамфри занялся веревками спереди. Узел поддался легко, и он перешел к другой стороне фургона, чтобы отвязать веревку и там. Плант все еще возился со своим узлом, пыхтя и ругаясь.

Освободив веревку, Хамфри аккуратно свернул ее и отложил в сторону, когда свободный конец веревки Планта просвистел в воздухе на расстоянии дюйма от его головы.

– Вы что, хотите меня ослепить? – крикнул Хамфри.

– Простите, – отозвался Плант.

– Сбросьте сено, чтобы мы могли выкатить бочки. Нужно спешить – работать нам придется одним.

Они принялись разбрасывать маскировочный слои сена. Воздух наполнился ароматом и пылью. Взобравшись на ступицу колеса, Хамфри ухватился за то, что казалось ему последней охапкой сена, но пальцы его наткнулись на нечто твердое. Он услышал, как Плант издал странный звук, как будто ухватился за раскаленный металл. В тот же момент Хамфри обхватили сзади за пояс, сбросили с колеса на землю, прижали к ней коленом и ударили по голове чем-то тяжелым.

В первую секунду Хамфри подумал, что Плант обежал вокруг фургона и напал на него, но тут до него донеслись звуки борьбы, и он, стараясь перехватить руку, колотившую его по голове, понял смысл происходящего. Сено скрывало нечто иное, чем контрабанду. Противник Хамфри дрался молча и безжалостно. Лежащий на спине Хамфри мог действовать только руками, в глазах у него мелькали алые вспышки. Он чувствовал, что ему приходит конец. Его либо убьют сразу, либо оглушат, а потом вздернут. Ему удалось схватить противника за воротник, но тот резко подался назад, и удар пришелся не по голове, а по локтю Хамфри, чьи пальцы разжались от нестерпимой боли. Отбиваться в таком положении было бессмысленно – противник располагал всеми преимуществами. Хамфри прекратил сопротивление, незнакомец еще раз стукнул его по голове, подождал секунду, удовлетворенно хрюкнул и начал подниматься.

В следующий момент Хамфри вцепился ему в горло. В прошлом Хамфри неоднократно затевал потасовки с братьями и с ребятами в школе, но ему никогда не приходилось драться всерьез. Стискивая руками теплую пульсирующую шею противника, он знал, что должен сжимать ее, пока тот не лишится чувств. Если бы незнакомец не сопротивлялся, Хамфри понял бы, когда следует разжать руки. Сдавив горло в определенном месте, можно было задержать приток крови к мозгу и вызвать всего лишь кратковременный обморок. Хамфри обучили этому приему на случай общения с буйными сумасшедшими или когда во время операции не действуют опиум и алкоголь.

Однако противник, не зная, в чьих руках оказался, отчаянно сопротивлялся, молотя кулаками направо и налево. Потом он применил старый трюк, ударив в пах коленом. Боль и гнев пробудили в Хамфри слепую атавистическую жажду мести. Он что было сил сдавил горло врага, словно тонущий, судорожно цепляющийся за все, что попадается под руку.

Ноги и руки противника перестали молотить, тяжелое тело обмякло. Послышалось бульканье, словно в груди у незнакомца взбалтывали бутылку с водой, но вскоре прекратилось и оно. Но прошло полминуты, прежде чем разум вернулся к Хамфри. Он разжал руки, и человек рухнул на землю, как мешок тряпья. Хамфри понял, что его противник мертв.

К горлу подступила тошнота, и его вырвало. Привалившись к колесу фургона, Хамфри точно через слой ваты слышал звуки борьбы возле дальней стороны фургона, удивляясь, что драка продолжается до сих пор. Казалось, целая вечность миновала с тех пор, как он услышал крик Планта. Хамфри знал, что должен прийти ему на помощь. Утерев рот, он выпрямился, собираясь с силами. В этот момент грянул выстрел. Усталые лошади, наконец пробудившись от апатии, рванулись вперед, и, когда фургон откатился, взору Хамфри предстала панорама двора.

От фонаря, опрокинутого в драке, загорелось сено, и при свете пламени Хамфри увидел лежащего на земле Планта и его противника, склонившегося над ним с дымящимся пистолетом в руке. На заднем плане этой фантасмагорической сцены виднелась высокая ограда, окружающая двор. Помутненное сознание Хамфри послало два до комичности противоположных импульса: бежать вперед и посмотреть, чем он может помочь Планту, и броситься к ограде и перелезть через нее. Возиться с засовами ворот не имело смысла, он понимал это, но, если ему удастся перебраться незаметно, у него появится шанс спастись.

В этот момент из кухни донесся крик. Посмотрев к том направлении, Хамфри увидел выбежавшего из дома спутника возницы. В освещенном дверном проеме можно было разглядеть самого Джереми, привязанного к стулу красным шарфом. Теперь ему придется иметь дело с двумя противниками. Стало ясно: его непременно убьют или повесят.

Тем не менее, Хамфри действовал так, словно ему еще было на что рассчитывать. Рванувшись вперед, он бросился на человека, стрелявшего в Планта, повалил его на землю лицом вниз и со всей силы ударил кулаком по голове. Потом ринулся к ограде и вскочил на нее с кошачьим проворством. В эту секунду человек, выбежавший из кухни, выстрелил в него. Хамфри ударило в плечо, но он не почувствовал боли и спрыгнул на дорогу, надеясь, что пуля прошла мимо. Однако, сделав несколько шагов, ощутил, как по спине течет кровь. Он ранен.

Хамфри знал, что преследования не избежать. Конечно, человек, выскочивший из кухни, мог задержаться возле задушенного товарища, но, так или иначе, через несколько минут оба врага выбегут на дорогу и помчатся в разных направлениях в погоне за беглецом, которого только что били по голове и ранили в спину. Оставалось одно – спрятаться. Хамфри пересек дорогу, взобрался на насыпь и, соскользнув в глубокую сырую канаву на другой стороне, пополз на четвереньках в сторону города.

Через несколько ярдов Хамфри снова замутило, и он лег лицом вниз. Рана начала болеть. А вдруг он умрет от потери крови? «Умереть в канаве» – эту зловещую фразу часто произносил Джозайя Шедболт, характеризуя ею логический результат праздности, безбожия, тщеславия и легкомыслия. Умереть в канаве означало не иметь ни друзей, ни дома, ни средств к существованию. Несколько минут Хамфри лежал без движения, внезапно ощутив позорное клеймо своего внебрачного происхождения и чувствуя себя ублюдком, который, несмотря на некоторые преимущества воспитания, оправдал предубеждения, испытываемые обществом к этой категории людей. Он пустил на ветер все свои возможности, стал бесчестным и лживым, распутным и морально нечистоплотным, вел преступную жизнь и теперь должен умереть в канаве.