Первые уроки (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

Меня, например, кстати. Однажды с помощью этого самого хрустального ока дон нашёл обережницу даже в закрытом мире двойной звезды.

«Дорогая донна…»

Эти слова, слышимые только мне, сопровождаются тяжким вздохом.

«Что ж, я вас слушаю».

Я вдруг настолько теряюсь, не встретив ни какого-то сопротивления, ни раздражения или рявканий со стороны свёкра, что в ответ могу лишь промямлить: «Что, в самом деле? И ругаться не будете?»

Дон Теймур на удивление терпелив.

«Дорогая донна, за время нашего с вами знакомства я успел оценить вашу удивительную выдержку, равно как и чувство такта. Как и то обстоятельство, что ещё ни разу вы не воспользовались мысленным разговором, чтобы попросить о чём-либо именно меня. Причины, побудившие вас перебороть свою скромность, должны быть достаточно вескими; с простыми неурядицами вы, донна, предпочитаете справляться сами. Итак, излагайте. Я весь внимание».

***

Хорошо, что донна Фелиция успела предупредить о неизбежных побочных эффектах при работе с чужими воспоминаниями. Трижды за час пропустить через себя сильнейший треш – это, скажу вам, не сахар. Но когда становится совсем уж невмоготу, напоминаю себе, что я-то в реальной-то жизни и любима, и хранима, и всё, от чего скручивает сейчас в дугу, случилось не со мной, а с бедной девочкой, которой долго ещё придётся залечивать душевные раны. И стискиваю зубы. Надо терпеть.

Откуда-то из того пространства, куда сейчас утекают ожившие картины чужого прошлого, доносятся отголоски чужих эмоций. Целый коктейль чувств: с трудом подавляемый гнев, холодная ярость, сдерживаемый в глотке рык… Похоже, это бесится Ящер. Сам же дон Теймур в нынешней, человеческой ипостаси, уверена, с виду всё так же сдержан и невозмутим, разве что глаза темнеют до черноты да губы сжимаются чуть твёрже. Не человек – скала!

Он просматривает собранное мною молча, не комментируя. И только в конце «видеосессии», когда у меня вырывается растерянное: «Ох ты ж… Погодите, это к делу не относится, это случайно!» внезапно оживляется и даже излучает заинтересованность. Вот как меня угораздило запихнуть в последнюю бусину то, как я швыряю под ноги погоне горсть разноцветных шариков, взрывающихся на лету? Эх, сама себя сдала! Но, как ни странно, от Главы исходит волна мрачного удовлетворения.

«Хороший бросок, донна. Правильный. Женщине в вашем положении вредно сдерживать эмоциональные порывы, поэтому можете и впредь не стесняться. Минуту… Давайте-ка досмотрим то, что вы не успели разглядеть, это иногда получается».

Я вижу, как шарахаются, словно от роя рассерженных пчёл, кони, как встают они на дыбы. Животным мои коварные бусины вреда не причиняют, а вот спутникам Хорхе достаётся по первое число: они заваливаются кто набок, кто навзничь, и рушатся на дорогу... разбиваясь вдребезги. Брызжут во все стороны осколки костей, разрывая в чёрные клочья плащи. Разваливаются белые дуги рёбер. Раскатываются, щёлкая челюстями, черепа; хищные зелёные огни в их глазницах тускнеют и гаснут. И когда этот извращенец успел поднять столько скелетов? Или они у него где-то в запасниках хранились? Сам же изрядно побледневший хорёк… простите, дон Хорхе неверяще созерцает россыпь костей – всё, что осталось от его небольшого отряда – затем оглядывается вслед убегающим лошадям. И выдыхает фразу на незнакомом языке, по звучанию более смахивающую на неприличное ругательство, нежели на боевое заклинание.

Нервно озирается. И вдруг… разворачивается и скачет вслед удравшим коням, оставляя для созерцания лишь свою быстро удаляющуюся спину.

«Бежит? – недоверчиво уточняю. – Или задумал какую-то хитрость?»

Спрашиваю-то, забывшись, поскольку привыкла к диалогам с самой собой, и даже вздрагиваю от неожиданности, услышав бодрый голос дона Теймура:

«Какая уж там хитрость, дорогая донна, не льстите ему. Это просто трусость, скрывающаяся под маской осторожности. Подобные гнилые души храбры лишь с теми, кто слабее, или случайно попал под их власть; а когда дело доходит до угрозы их драгоценной шкуре – сразу сдают позиции. Хороший предупреждающий ход с вашей стороны, донна. Лишить его сразу всех умертвий прежде, чем он достигнет нашего первого заградительного рубежа! Браво».

Похвала от самого Главы, хоть и высказанная в неизменном чуть ироничном тоне, приятна, но всё же я не позволяю сбить себя с намеченного пути.

«А что вы скажете насчёт… остального, дон Теймур? Эта девушка просит у нас защиты!»

«Так ведь она её уже получила, дорогая донна. От вас. А немного позже я лично подтвержу согласие с вашим решением, и формальности будут соблюдены».

Тут мой свёкор надолго умолкает, словно отгородившись от меня. Впрочем, скорее всего, он действительно отгородился ментальным щитом. Мне о таковых рассказывал Мага. Вроде бы собеседник ещё не разрывает мысленную связь, но ты не можешь не то, что мыслей – даже отголоска эмоций уловить. Это всё равно, что во время переговоров, например, взять паузу для размышлений и удалиться помыслить в одиночестве.

А ведь рядом с Главой сейчас ещё и дон Хуан Иглесиас, дядя садюги собственной персоной. Наверняка уже нервничает из-за возникшей в беседе паузы. У него, видите ли, судьба решается, а его обвинителю приспичило с кем-то пообщаться, забыв о присутствующем или вообще им пренебрегая! Ничего, потерпит. Не надо было в своё время отмахиваться от жалоб на племянничка.

– Ох, Ива…

Оказывается, глаза у Элли на мокром месте. Полны ужаса и сострадания. Донна Фелиция, выудив из рукава платок, трубно сморкается.

– Несчастное дитя! Из-за душевного порыва, которым однажды воспользовался негодный мальчишка, вся жизнь исковеркана. Не удивлюсь, если узнаю, что он сам тогда столкнул бедняжку в пруд, выставив себя спасителем. Ну, попадись он мне!

Донна гневно потрясает сухим крепким кулачком, так что не остаётся сомнений: ей на пути лучше не попадаться!

– Что, если я заберу её с собой? – внезапно успокоившись, деловито спрашивает Элли. – Как ты думаешь, Ива, Ник не будет против? Уж в другом-то мире этот негодяй её не найдёт!

Перевожу взгляд с одной на другую.

– Погодите-ка, вы что же, всё видели? Всё, что я сейчас передавала дону Теймуру?

Элли виновато кивает. Фелиция с ловкостью фокусника прячет куда-то платок.

– Я же говорила, донна Иоанна, вы немного переборщили. Бусины просто распирало Силой. Неудивительно, что мы оказались, так сказать, невольно ещё одной принимающей стороной. Впрочем, это и к лучшему: меньше объяснений с тем же доном Иглесиасом.

– Думаете, и он…

– Конечно, слышал. Очень уж это было… оглушительно. Умеете вы заставить себя выслушать, донна Иоанна, ничего не скажешь!

В смятении хватаюсь за голову. Хороша же я, нечего сказать! Так вот взяла и щедро проорала на весь свет о самых постыдных тайнах той, что мне доверилась. И ничего теперь не вернуть!

Чья-то рука успокаивающе гладит мой локоть.

– Полно, донна Иоанна, вы же не в обычном замке, вы в Эль Торресе! Здесь даже на внутренние стены поставлена защита разных уровней. Эту гостиную, например…

С надеждой поворачиваюсь к Фелиции и ловлю снисходительный взгляд.

– Эту гостиную, – она поводит рукой вокруг, – донна Софья часто использует для приватных бесед и занятий, а потому дальше её границ ничего не просачивается, ни разговоры, ни мыслеобразы. Уходят лишь те сообщения, что направлены в адрес кого-то конкретного. Кабинет дона Теймура, насколько я знаю, тоже застрахован от утечки сведений, так что поводов волноваться нет. Сегодня, во всяком случае. А вот поработать над собой в дальнейшем и научиться сдерживать…

«Донна?»

Встрепенувшись, рефлекторно прикладываю ладонь к уху, словно держу мобильник. Это драгоценный дон выходит на связь, приняв, очевидно, какое-то решение.

«Где вы сейчас, с кем? И кто вам помог с передачей воспоминаний?»

Внимательно выслушивает мои ответы.

«Так, хорошо. Я слышал, вы ожидали визит доктора Гальяро; он уже здесь? Осматривает нашу новую родственницу? Прекрасно. Встретимся через четверть часа. Если дон Гальяро будет готов огласить заключение ранее – пусть меня дождётся. Мне бы хотелось, чтобы не я один ознакомился с его диагнозами из первых уст. Это значительно сократит нам время. У меня пока что всё, донна».