Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие - Рудольф Баландин

«Интерес научной деятельности состоит в исследовании или в ясном понимании цели, но научная деятельность не легкая, и большая часть времени посвящена механической, совсем неинтересной работе; следовательно, совершенно неверно, что я могу посвятить мою деятельность, весь день, как хочу и интересно. То, что я хочу, я делаю урывками, а того, что меня интересует, добиваюсь массой времени, потраченного неинтересно и утомительно».

Конечно, для ученого всегда остается искушение: выдвинуть новую оригинальную гипотезу, разработать теорию. Беспокойная мысль уносится от твердой опоры фактов в небо фантазии. Этот полет мысли — одна из основных радостей научного творчества.

«Интуиция, вдохновение — основа величайших научных открытий», — считал Вернадский. Как мы уже знаем, он, отдавая должное гипотезам и теориям, всегда отделял их от фактов и обобщений — этого, по его мнению, прочного ядра науки. Следовательно, дело не в тем, нужны ли научные гипотезы или теории, — они необходимы, в этом нет сомнений. Важно только верно оценивать их, не пытаться выдавать за непререкаемую и жизненную истину.

«Легко убедиться, что неоспоримая сила науки связана только с небольшой относительно частью научной работы, которую следует рассматривать как основную структуру научного знания… Эта часть научного знания заключает логику, математику и тот охват фактов, который можно назвать научным аппаратом». (Вернадский почему-то мало учитывал развитие техники, а ведь без соответствующей аппаратуры совершенно недоступны основные объекты современной науки: элементарные частицы, атомные ядра, атомы, молекулы, клетки, многие космические объекты, недра планеты.)

Включая математику в научный аппарат, Вернадский одновременно с этим относился к ней с некоторой долей скептицизма. Даже занимаясь кристаллографией, он не стремился полностью перевести ее на язык математики (хотя кристаллография, как известно, основана на математике). Позже Вернадский возражал против стремления к излишней математизации таких наук, как геология, объекты которой обычно чрезвычайно сложны.

Конечно, математика остается универсальным языком науки. Но нельзя забывать, что природа даже в своих простейших проявлениях неизмеримо сложнее наших схем, учитывающих чаще всего какую-нибудь частность. Мы не в силах выразить всеми доступными нам способами хотя бы один день своей собственной жизни со всеми его звуками, красками, событиями, мимолетными впечатлениями, неясными ощущениями, мыслями… Живая жизнь неизмеримо разнообразнее и сложнее любых наших схем, отражающих ее. Что же тогда сказать о миллионах миллионов дней геологической истории, связывающих воедино миллионы жизней!

Ограничены не только способы выражения наших мыслей. Ограничены и возможности нашего личного познания. Скоротечная жизнь человека не позволяет использовать в полной мере силу разума.

Все это так, если иметь в виду возможности одного человека, тогда как разум, научная мысль — нечто не только индивидуальное, но и сверхличное, продолжающее, подобно огню, существовать, хотя дающий ему жизнь материал сгорает, превращается в пыль и прах.

О преемственности поколений Вернадский писал еще в прошлом веке. В начале нынешнего века оформился у него взгляд на науку как на сложное и своеобразное выражение общественной психологии, как на общественный продукт. Позже, разрабатывая Учение о ноосфере, он писал: «Всякий геологический фактор проявляется в биосфере во всей своей силе только в работе поколений живых существ». При быстро растущей точности и полноте научной работы процесс идет стремительно, ускоренно. Чтобы заметить прогресс науки, не приходится вести долговременные наблюдения. Через несколько поколений наука преображается почти неузнаваемо.

Идет постоянный рост знаний, усиливается свет общественного разума, развивается наука, воедино связывающая поколения мыслителей. Это и есть основное ядро ноосферы. Постоянно углубляется общественное познание природы.

Познание природы… Привычное словосочетание. Мы воспринимаем как совершенно естественное явление, как нечто само собой разумеющееся тот факт, что наша мысль способна к познанию, что мы способны узнавать закономерности окружающего нас мира.

Альберту Эйнштейну показалась поразительной наша способность упорядочивать мысли, находить верные пути в лабиринте фактов и идей. То, что мир можно познавать, можно открывать законы, достаточно точно отражающие свойства материи, представлялось Эйнштейну вечной загадкой мира. Разум устанавливает верные соотношения между опытом, догадками, словами, формулами. Познаваемость мира — настоящее чудо, и нам не дано понять его суть…

По странному совпадению примерно в те же годы, что и Эйнштейн (1930–1940), о загадке познаваемости мира размышлял Вернадский. Не исключено, что вопрос, поставленный Эйнштейном, нашел живой отклик в его душе. В отличие от великого физика Вернадский дал, по всей вероятности, верный, хотя и не очень определенный, ответ на «вечную загадку».

«Научная мысль есть часть структуры — организованности — биосферы…» Вернадский предложил дополнить свои прежние обобщения, касающиеся геологической деятельности живых существ, учитывая не только жизнь, но и разум: «… Логика естествознания в своих основах теснейшим образом связана с геологической оболочкой, где проявляется разум человека, т. е. связана глубоко и неразрывно с биосферой…

Ясно сейчас, что естествознание и неразрывно с ним связанная техника человечества, проявляющаяся в наш век как геологическая сила, перерабатывающая и резко меняющая окружающую нас „природу“, т. е. биосферу, есть не случайное явление на нашей планете, создание „свободного разума“, „человеческого гения“, а природное явление, резко материально проявляющееся в своих следствиях в окружающей человека среде».

Наконец, в своей последней работе «Несколько слов о ноосфере» Вернадский вновь возвращается к той же идее. «В гуще, в интенсивности и в сложности современной жизни, — писал он, — человек практически забывает, что он сам и все человечество, от которого он не может быть отделен, неразрывно связаны с биосферой — с определенной частью планеты, на которой они живут…

В общежитии обычно говорят о человеке как о свободно живущем… индивидууме, который свободно строит свою историю. До сих пор историки, вообще ученые гуманитарных наук, а в известной мере и биологи, сознательно не считаются с законами природы — биосферы — той земной оболочки, где может только существовать жизнь. Стихийно человек от нее неотделим…