Третий глаз - Владимир Фалеев

Сергея Афанасьевича Кваши на месте не оказалось. Главный инженер мехколонны сообщил, что Кваша находится в Красногорске… Бешенство ослепило Павла: «Отсиживается в тепле за двести с лишним километров от места прорыва, от линии фронта?!» Он позвонил Кваше домой и, мешая в кучу яростные слова о намеренном срыве работ, наговорил ему угроз. Под горячую руку устроил разнос еще нескольким руководителям подразделений, зарядив их деловыми распоряжениями. Оставалось вызвать на доклад начальника производственного отдела управления Семена Васильевича Заварухина, но тут позвонил Вадим Корзухин и весело сообщил, дескать, люди шутят, будто Павел Николаевич с какого-то дня превратился в ЭХМ, имеется проект использовать его в качестве электронной свахи.

Привыкший к пестрым остротам Корзухина, Стрелецкий на сей раз не был склонен шутить, хотел одер-путь Вадима, но расслышал переливчатый девичий смех, удивился:

— У тебя девушки?

— Проводим заседание комсомольского штаба, — сообщил комсорг. — Речь зашла об электронной свахе. В город завезли электронно-счетную машину, — с энтузиазмом, на полном серьезе объяснял Вадим Алексеевич. — Научно-технический семью разрушает, обряды топчет, а между тем в мехколоннах — женихи, а в бригадах отделочников — сотни невест. Как их соединить? Хотим озадачить машину, пусть прогнозирует идеальные пары.

— А я тут при чем?

— Потому что вас, Павел Николаевич, зовут электронно-хозяйственным мозгом стройки. Товарищ Митрофанов, член штаба, прямо сказал, что Ивушкина, воспитательница, песню поет: «И за борт ее бросает в набежавшую волну…»

Сдерживая нарастающее раздражение, делая вид, что не понимает оскорбительного намека, желая выявить настроение комсорга, Стрелецкий напомнил о пожарах, приказал завтра же представить список лиц, подозреваемых в поджогах хуторов, и не забыть включить в него фамилии физинструктора и воспитательницы. Не веря своим ушам, не видя западни, полагая, что главный инженер управления просто лишился юмора, Корзухин, вступаясь за Дашу со свойственной молодости горячностью и прямотой, съязвил:

— Выходит, вы в самом деле бросаете Ивушкину за борт? — и виновато предостерег: — У мягкосердечных женщин крепкие характеры и острые коготки. Это не та птица, за которую ее принимают, она себя еще покажет. Вон как барыгу Ухватова пришпандорила!

— Не забывайся, Вадим Алексеевич! — гневно одернул Стрелецкий и бросил телефонную трубку. Ему, мудрому волку, было понятно, чем вызвано заступничество Корзухина, но на размышления о человеческих эмоциях не оставалось времени.

До обеденного перерыва не более часа. Павел крикнул Зине, чтобы немедленно вызвала в кабинет Заварухина. Узнав, что тот сидит на своей даче и пишет проект отчета на коллегию министерства, Стрелецкий разразился бранью. Зиночка оцепенела в дверях, не зная, как расценить гнев главного. Женская интуиция подтолкнула ее на отвлекающий маневр.

— Павел Николаевич, а вам нравится мой наряд? — спросила она. На ней была белая юбочка, белая вышитая кофточка и большая голубая заколка в волосах. И снова он понял, движение человеческой души, но захлопнул свою для всех чувств и эмоций. — Я узнала, — вкрадчиво продолжила Зина, — что протест о Шестаковском мосте в министерство был из проектного института, — и доверчиво поглядела на Павла. За столом опять стоял робот, тараща латунно сверкающие глаза.

— Откуда информация?

Она потопталась в дверях, оглядываясь в приемную, наконец притворила за собой дверь.

— Опять подслушивала? — робот молча ждал.

— Дак у дяди Егора были госта. — На щеках Зины полыхнул румянец, голубые глаза забегали из стороны в сторону. — Заварухин хвастался, к нему приезжал друг руководителя проекта, — сбиваясь, подыскивая слова, говорила она, — какой-то доктор шулерских наук… шахер-махер. Дядя Егор не одобряет… Сулил Семену Васильевичу то ли на десерт, то ли диссер…

— Чего? Говори ясно! — не понял робот.

— Я слышала из соседней комнаты что-то про соавторство. Дядя Егор был строг с Семеном Васильевичем… Он хочет одну станцию на нашей дороге назвать своей фамилией.

— Станция Дудкино? — проухал мрачным смехом робот.

Мечты Заварухина о кандидатской диссертации роботу известны, худо, что в проектном институте закопошились темные людишки, щерится мелкота на большой пирог Семеновой идеи… А сейчас одна задача — штурмом взять одиннадцать километров просеки, прогнать поезд по рельсам к Искерской. Потом можно заняться глобальной программой на предстоящую зиму переброской рельсов из Искера почти за пятьсот километров к Нефтяным Юртам.

— Кто хутора поджигал, не слыхала? — удержал Зину новым вопросом. Та покачала головой. — Береги честь смолоду, — сказал робот, — больше не подслушивай. Я поехал на дачу к Семену…

Дождь-бусенец осыпал асфальт. Машина, преодолев ухабы, плавно покатила. В моторе стрекотали клапаны, колесики и шестеренки, от привычной музыки все сложные хитросплетения эмоций и мыслей робота успокаивались. Как ни мягко спускал шофер машину на выбоинах, толчки отдавались в голове болью, напоминали, что впереди ждет непростой разговор с Заварухиным. За стеклом уже проплывали бетонные стены завода, скошенная в валки рожь, намокшие, потемневшие от дождя кучи соломы. Пробежал молчаливый нахохленный березняк. Одолев большой мост через реку, миновали шлагбаум на железнодорожном переезде, свернули в сосновый бор.

Занятый мыслями робот не чувствовал, как в открытое окно пахнуло свежим ароматом хвои. Меж ветвей завиднелись два ряда изб. Засмеявшись, шофер сразу показал на деревянный домик Семена, крытый толем. Он выделялся трубой из свежих красных кирпичей, белой струганой обшивкой одной стены. Машина остановилась перед двумя окошками. Робот выбрался на поляну, осмотрел свежие нижние венцы стен, покрашенную с двух сторон веранду. Женщина в коричневой мужской рубахе и в широких залатанных штанах, присев на корточки, мазала кистью в зеленый цвет низ веранды. Он приблизился к дорожке из битого кирпича, ведущей в глубь двора. Семен стоял посреди ограды.

— Так-то отчет пишешь, — вместо приветствия подколол робот.

— Ох, Павел Николаевич! — засуетился Заварухин, отложив доску, устремился к Стрелецкому, оправдываясь, что только вышел из-за стола. Женщина, водившая кистью по тесовым доскам веранды, в смятении шмыгнула в дверь. На двор выбежали вихрастый рыжеголовый мальчуган и маленькая девочка в красной юбочке и с красным бантом в волосах. Дети вцепились ручонками в ограду, наблюдали за приехавшим дядей.

— Дождь не мешает личным интересам, — робот жестом указал на веранду. — А отсыпка земляного полотна на головном участке остановилась… Нужен почасовой график продвижения к Искерской.

— Бессмысленно! — Семен, стоя за воротцами ограды, указал рукой на надвигающуюся из-за леса черную тучу. Объяснение его сводилось к тому, что дождь через неделю прекратится, а в сухую погоду путеукладочная машина за сутки-другие осилит одиннадцать километров трассы.

— А если не прекратится? Сидеть и надеяться на авось? Мы поклялись открыть движение к десятому августа!

Брызги дождя усиливались, костюм робота быстро заштриховывался сыростью; он стоял напротив Семена, внимательно наблюдая за конопатым лицом, выражающим покорность и испуг. Роботу понятен расчет Семена: поскольку министерство не дает разрешения на изменение проекта, идею миллиардной ценности выгодно отдать институту, который раньше разрабатывал злосчастный проект. Желая скрыть свои просчеты, институт проведет идею в новой, половинчатой трактовке. Государство не получит колоссальной выгоды, но институт сохранит приличное лицо; Семену за эту услугу устроят несколько публикаций и кандидатскую диссертацию. Таким образом, он получит от идеи шерсти клок.

— Мне стало известно, что ты сотрудничаешь с проектным институтом, — бесстрастно произнес робот.

— Да, я написал новую заявку и свою идею передал в проектный, — кивнул Семен. — Нашими силами идею миллиардной ценности не внедрить. Не внедрить, Павел Николаевич, — заюлил Заварухин. — Нужна поддержка науки… Чего ждать? Если даже коллегия министерства выскажется в ее пользу, то и это еще ничего не даст. Даже если идея пойдет, то ее назовут «исправлением ошибки проекта». А мне какая радость? Какая? Оплаты не будет. За изобретение заплатили бы двадцать тысяч, за рацпредложение — пять тысяч, а за исправление ошибки — ничего… А у меня дети, трое.

— Решил стать кандидатом наук? — хмыкнул робот. — Забери заявку из института!

Втянув голову в плечи, пряча глаза от робота, стыдясь собственных детей, Семен проговорил тихо, но упрямо:

— Своей идеей я распоряжусь сам.

— Она давно не твоя, — здраво сказал робот. — Твоей была до момента, пока ты не передал ее в управление. Мы воплощаем ее в практику. Не один ты, а десятки людей занимаются ею. Обдумывается она уже в областных партийных инстанциях, в трестах, в нашем министерстве.