Страж штормов - Дженни Вурц

Эмиен наконец пришел в себя; дрожа, как от лютого мороза, шагнул вперед и опустился на колени на мелководье.

Но Татагрес еще не кончила колдовать. Она подняла руки, на фоне темных дюн казавшиеся вырезанными из слоновой кости, и тихо, очень тихо прошептала заклинание. Эти слова пронзили Эмиена острой иглой почти нестерпимого желания. Желания — и сознания своего одиночества. Замершая на берегу женщина показалась Эмиену единственной в мире, но песня, полившаяся из уст Татагрес, была обращена не к нему. Отвергнутый юноша вскрикнул от боли, чувствуя во рту соленый вкус крови. Он прекрасно сознавал, что не стоит светловолосой красавицы, сознавал, что его отвергли по заслугам, потому замер на месте… А в следующий миг мелодичный напев, который выводила Татагрес, превратился в режущий слух вопль. Ничто в мире не могло превратить эти звуки обратно в волшебную песню, и понимание этого причиняло невыносимую боль.

Эмиен осел среди пены прибоя и не сразу заметил, как из кустов, сжимая меч, выскочил третий дозорный, в пустых глазах которого не отражалось ничего, кроме похоти.

Татагрес гибко выгнулась и протянула к нему руки; это движение заставило Эмиена поднять глаза и увидеть, как к его хозяйке приближается чужак. Воин, облаченный в кожаные доспехи, дрожал всем телом и тяжело дышал, он уже протянул руку, чтобы коснуться обнаженного плеча женщины, и Эмиена переполнила жгучая ревность.

Татагрес наклонила голову, уткнувшись дозорному в шею, что-то тихо шепча. Пальцы мужчины разжались, меч со звоном ударился о камень, но воин не обратил на это внимания. Забыв, где он и что с ним, он улыбался Татагрес, которая прильнула к нему и запустила пальцы в его волосы. Дозорный что-то хрипло пробормотал, сжимая в объятиях тонкую женскую фигурку, и, движимый страстью, противостоять которой не смог бы ни один мужчина, нашел губами губы Татагрес. Заклинание колдуньи проникло в его сердце, воздух вокруг задрожал.

Обезумев от ревности, Эмиен заколотил себя кулаком по бедру, а потом заплакал так, словно сердце его разрывалось. Ослепнув от слез, он больше не замечал волн, захлестывающих его ноги, и не заметил, как руки дозорного вдруг разжались. Лишь когда у воина подогнулись колени, Эмиен понял, в какую ловушку Татагрес поймала последнего из часовых Килмарка. Ее жертва пошатнулась и тяжело осела на песок.

Мертвый воин лежал на озаренном луной берегу, прилив лизал его вытянутые руки.

От ужаса Эмиен даже забыл о своей страсти. Он увидел, как Татагрес подобрала выпавший из руки мужчины меч, и содрогнулся, услышав ее смех.

Вверх взвились искры, и полупрозрачный покров заклинания вокруг колдуньи растаял.

Эмиен согнулся в три погибели: его мутило, он едва дышал. Кашляя, юноша окунул руки в ледяную воду и сидел так до тех пор, пока Татагрес не подошла к нему.

Видя, что Эмиен не собирается вставать, колдунья дернула его за плащ.

— У меня для тебя есть подарок.

Эмиен поднял голову и увидел, что она протягивает ему меч погибшего дозорного. Ему всегда хотелось иметь свой меч, и все-таки подарок привел его в ужас. Но он справился с собой и принял предложенное оружие: хотя благодаря Татагрес на берегу не осталось воинов, если Килмарку успели доложить о причалившем пинасе, им все еще угрожала опасность.

Словно прочитав эти мысли, Татагрес насмешливо фыркнула:

— Ты нервничаешь, словно принцесса на сносях. Ступай на берег, там есть чем заняться.

Уязвленный ее презрением, Эмиен вскочил и, крепко сжав рукоятку меча, пошел по мелководью на берег. Татагрес невозмутимо переступила через тело дозорного, но Эмиену было далеко до такого хладнокровия. Он мельком взглянул на труп: остекленевшие глаза смотрели в небо, словно пытались найти там причину сгубившего воина предательства, руки были беспомощно раскинуты. Эмиен пожалел, что посмотрел: узнать, какой жестокой была смерть этого человека и пойти дальше как ни в чем не бывало — значило принять на себя часть вины за совершившееся преступление.

Эмиену стало стыдно за свое малодушие, но ножны с убитого он все же не снял. С обнаженным мечом в руке он быстро шел к берегу, и вдруг на один безумный миг ему захотелось вонзить клинок в спину своей хозяйки; от этого поступка его удержал лишь страх. После смерти дозорных даже ненависть к Анскиере не могла заглушить мучившие юношу угрызения совести.

Очутившись на берегу, Эмиен и Татагрес посмотрели на вырисовывающиеся на фоне темного неба обледеневшие скалы.

— Жди, — велела Татагрес, поднеся руки к своему золотому обручу.

Эмиен прислонил меч к большому камню. Дрожа в насквозь промокшей одежде, он стал дышать на окоченевшие пальцы, пока Татагрес раскидывала вокруг сети магии. Колдунью окружила сфера фиолетового света, которая постепенно ширилась и блекла, пока наконец не стала почти невидимой. На Эмиена пахнуло жаром. Из-за дюны взлетела ночная птица, ее печальные крики затихли в темноте, а вслед за тем угасло и тепло заклинания. От обледеневших скал веяло зимним морозом, но Эмиена знобило не только от холода: он все время прислушивался, ожидая, что вот-вот раздастся звон металла, предупреждающий о приближении воинов. Если сейчас на них наткнется патруль Кил марка, им некуда будет скрыться: кругом были одни скалы.

Но никто не появился на пустынном берегу, и наконец Татагрес шевельнулась и подняла голову. Ее чары рассеялись, ветер донес до юноши горький запах серы.

Колдунья, сердито нахмурившись, показала вверх:

— Страж штормов там, внутри, и наверняка заперт. — Она прикусила губу: ей явно это не нравилось. — Принеси мой плащ, мальчик. Мне нужно узнать побольше, но здесь опасно погружаться в глубокий транс, нас легко могут увидеть. Придется подняться повыше.

Молчаливый хмурый Эмиен поднял свой меч, удивляясь, что на этот раз колдунья не пренебрегла осторожностью.

В небе висела яркая луна, и скалы отбрасывали под ноги Эмиена угольно-черные тени. Волны неустанно накатывались на песок, плащ Татагрес все еще лежал у линии прибоя. Понимая, что не стоит оставлять лишние улики для патрулей Килмарка, Эмиен взял плащ за угол и протащил за собой, заметая следы. Правда, мертвые тела лежали на самом виду, предупреждая об опасности, и в одиночку юноша не мог их спрятать. Наверняка вот-вот явятся другие дозорные, а самоуверенная Татагрес даже не подумала, как скрыть трупы.

Но Эмиен ни словом не обмолвился о своих тревогах, а молча подал плащ Татагрес. Та кивнула, спрятала волосы под капюшон и начала подниматься вверх по склону.

Юноша с замирающим сердцем двинулся за ней. Ему приходилось придерживать тяжелый меч обеими руками, холод обжигал его кожу, подошвы то и дело скользили, как будто таящаяся в скалах враждебная магия пыталась помешать чужакам вторгнуться в свои владения. Эмиен продолжал мрачно карабкаться вверх; память о Таэн, поплатившейся за свое доверие к Стражу штормов, придавала ему храбрости, а три тела на берегу напоминали о смерти, перед которой казались ничтожными все невзгоды. Эмиен ощущал себя беспомощным, как листок, гонимый ураганом, и поклялся сделать все, чтобы однажды его судьба перестала зависеть от прихоти колдунов.