Вселенная Ехо. Том 2 - Макс Фрай

Вечером, когда мы остановились на ночлег и рабы принялись суетиться с шатрами и накрывать два импровизированных стола: совсем маленький для «элиты» и побольше для воинов, он немного подискутировал с пагой и потом гордо сообщил мне, что тот согласился взять свои слова обратно. Я довольно долго пытался понять, о чем, собственно, речь, поскольку уже давно благополучно забыл сей инцидент.

На этот раз мне не пришлось мазать живот маслом сагыд: ужин был по-походному скромным. Хэхэльф о чем-то увлеченно болтал со своим старинным приятелем, а толстенький жрец чуть ли не залпом осушил бутылку вина, чем удивил меня чрезвычайно. После этого он впал в меланхолическую задумчивость и на контакт не шел; я вообще не уверен, что он осознавал наше присутствие. Суровые бунабские воины ужинали молча, они вообще не проронили ни слова с начала нашего путешествия. И только рабы, усевшиеся в некотором отдалении от нас, чтобы беспрепятственно выпотрошить пару корзин с едой, бодро переругивались, радуя мой слух знакомыми словосочетаниями вроде «ун дэ ак» и «масса пхатма».

Я уже давно заметил, что, попадая в страну, языка которой не знаешь, в первую очередь выучиваешь джентльменский набор, состоящий из «здравствуйте», «спасибо» и пары-тройки самых расхожих бранных словечек типа «fuck you», хотя ругаться ни с кем вроде бы не планируешь. В мире Хомана все оказалось еще проще: я до сих пор не знал, как будет «здравствуйте» и «спасибо» на бунабском или том же страмослябском языке, зато уже выучил кучу отборных ругательств – вполне достаточно, чтобы быть убитым, я полагаю.

В конце концов мне надоело молча пережевывать пищу, и я решил немного прогуляться. Хэхэльф с сомнением покачал головой и вежливо поинтересовался, уверен ли я, что им не придется провести всю ночь, бегая с факелами по лесу и разыскивая меня – или, на худой конец, мои окровавленные останки.

Я почти обиделся и спросил: неужели я произвожу впечатление полного идиота, неспособного просто отправиться на коротенькую прогулку по лесу и вернуться через час, целым и невредимым? Напомнил Хэхэльфу, что прошел пешком чуть ли не половину Мурбангона – без еды, оружия и личных телохранителей, между прочим. Мой опекун долго думал, наконец решил, что на полного идиота я все-таки не похож, и неохотно согласился.

– Только возьми с собой хоть какое-нибудь оружие, – добавил он. – В лесах Хоя водятся хищники. Вот наткнешься на оголодавшего азада и что делать будешь?

– Скажу ему, что он «хорошая собачка», – усмехнулся я. Но все-таки согласился прицепить к поясу тяжелый кинжал с узким, слегка искривленным лезвием, острым, как опасная бритва.

Какое-то время я просто с удовольствием брел сквозь ночной лес, утопая в синеватой темноте сумерек. Обе луны были почти полными и освещали местность, как заправские уличные фонари, так что я не рисковал упасть в какую-нибудь дурацкую яму или напороться на еще менее приятную неожиданность.

По правде сказать, прогулка по лесу не слишком занимала. У меня имелась иная цель: отойти подальше от лагеря и попробовать подозвать своего приятеля или, если уж на то пошло, приятельницу, живой, разумный, взбалмошный ветер по имени Хугайда. С тех пор как он закружил меня на пустынном побережье Халндойна, прошло уже несколько дней, и я вдруг испугался, что могу потерять своего удивительного друга, если не напомню ему о себе – чем скорее, тем лучше.

Четверть часа спустя я решил, что отошел уже достаточно далеко. Сел на землю, прислонившись спиной к высокому толстому стволу тутмы – того самого дерева, сочные плоды которого рвала для меня говорящая птица по имени Бурухи в самом начале моего путешествия.

– Хугайда, – сказал я и сразу понял, что бесполезно. Дело не во мне, просто мой чудесный ветер редко забредает на остров Хой. Так редко, что можно сказать, никогда.

Понятия не имею, откуда я это все знал – просто знал и все. И все же перед тем, как подняться на ноги и отправиться обратно, к моим спутникам, я еще несколько раз повторил это древнее заклинание:

– Хугайда, Хугайда, Хугайда…

В ответ мне неожиданно раздался целый поток незнакомых слов. Я опешил.

– Не понимаю, – пожаловался я без особой надежды на позитивный ход переговоров.

– А кунхё понимаешь? – ворчливо спросил тот же голос – не слишком низкий, но явно мужской.

– Еще бы! Можно сказать, только кунхё и понимаю.

– Ну и то хлеб. Чего ты меня звал-то?

– А вы – Хугайда? – Я, можно сказать, ошалел от такого поворота.

– А, вот оно что, – буркнул мой невидимый собеседник. – Значит, я ослышался. Я думал, ты меня зовешь. Мое имя – Кугайна.

– Странно, – откликнулся я – лишь бы что-то сказать. Очень уж растерялся. К тому же я по-прежнему не видел, с кем разговариваю.

– Ничего странного, – невозмутимо ответил незнакомец. – Самое обыкновенное имя, не одного меня на Хое так зовут.

Он наконец подошел поближе, и я смог разглядеть его при свете двух лун. Раскосые глаза, крайне недовольное выражение лица и невысокая агибуба выдавали его бунабское происхождение. Одет он был в своего рода «тогу» – несколько скромнее, чем у римских патрициев периода упадка, но фасон примерно тот же.

– Ты так хорошо говоришь на кунхё, – отметил я, во все глаза разглядывая своего нового знакомца.

– Ничего удивительного. Я много путешествовал, несколько лет жил в Сбо на Халндойне, а потом – и вовсе в Клохде.

– Это в Земле Нао? – вежливо удивился я.

– Ну да, где же еще? Паршивое местечко этот Клохд, а прочие места в Земле Нао и того паскуднее… А что ты делаешь один в лесу на Хое, чужеземец, если даже языка нашего не понимаешь?

– Я не один. Путешествую с друзьями. Просто я пошел прогуляться, а они остались приканчивать ужин.

– Хорошее дело, – кивнул Кугайна. – Но я все равно не понимаю, зачем вас понесло в лес – тебя и твоих друзей? Здесь, на Хое, вроде до сих пор не было бездомных. Или просто гуляете?

– Мы не гуляем, а едем к Варабайбе, – важно объяснил я.

– Вот как? Можешь себе представить, я тоже.

– Правда? – изумился я. – А зачем?

– Я же не спрашиваю тебя, зачем ты к нему едешь, – резонно возразил он. – Мое дело касается только меня и Варабайбы, а ваше дело – это ваше дело. Но я бы с радостью к вам присоединился. Признаться, мне уже немного надоело спать под кустом, без шатра, да и сумка плечо оттянула.

– Ох, эти уж мне дорожные сумки! – возмущенно поддакнул я. И нерешительно спросил: – Как же ты отважился на такое путешествие: без шатра, без слуг, даже без абыбула?

– Без абубыла, – поправил меня Кугайна. – А что делать? Я – свободный человек, но хозяйство у меня очень уж маленькое: ни одного лишнего раба и даже ни одного лишнего верхового животного. А идти надо. Ну вот я и пошел. Как ты думаешь, твои спутники не будут возражать, если я к вам присоединюсь?

– Я им повозражаю! Конечно, присоединяйся. Я не смогу спокойно жить с мыслью, что где-то по лесу бредет хороший человек с тяжелой сумкой на плече, в то время как ее можно погрузить на одного из наших зверей… как их там?

– Абубыл, – подсказал Кугайна. – А с чего ты взял, что я – хороший человек?

– Ты не дерешься, – рассудительно сказал я, – и не ругаешься. И вообще не производишь впечатление человека, способного испортить жизнь окружающим – что еще нужно?

– Ты рассуждаешь, как настоящий бунаба, – уважительно заметил мой новый знакомый. – Ладно, в таком случае пошли к твоим друзьям. Я надеюсь, они не станут поднимать скандал, если я скажу, что проголодался?

– Не станут, – заверил его я, – а если даже и станут… Я сам видел, сколько жратвы они с собой взяли, так что не отвертятся.

Иногда мне кажется, что поначалу природа создавала меня специально для того, чтобы я стал отцом большого семейства, или директором детского дома, или, на худой конец, главой какого-нибудь гангстерского картеля. Но в последний момент было принято решение не использовать меня по назначению – оно и к лучшему, конечно.

От первоначального замысла создателя во мне сохранилась только маниакальная потребность периодически кого-нибудь опекать. И когда в моей жизни внезапно появляется существо, которое необходимо накормить, одеть или просто помочь ему устроиться немного покомфортнее на жестком табурете реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного я готов перевернуть мир, в то время как для себя, любимого, ничего переворачивать не стану, хоть убейте.

Поэтому когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков. Шумно требовал накормить Кугайну, в самых поэтических выражениях описывал страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством.