Бой под Талуканом - Николай Прокудин

– Быстро бери все и не болтай, а то оставишь тут что-нибудь, потом назад не вернешься! А почему ты? Потому! Замполит тебя выбрал, очень ты умный и смелый.

– Какой умный, какой смелый? Я обыкновенный, не надо меня. Не хочу во второй взвод.

– А, испугался идти к своей узбекской «мафии»? – догадался я и самодовольно улыбнулся. – Ничего не поделаешь, придется!

Солдат о чем-то продолжал скулить вполголоса, обреченно собираясь в поход.

– Видишь, Саня, не хочет быть на побегушках у Алимова и Исакова. Те – страшные бездельники, и ему придется им подчиняться, все за них делать, да, солдат?

– Ага, – уныло соглашался Уразбаев.

– Ну ничего страшного, в обиду не дам, пошли! Пока, Сашка, не грусти, не скучай, – я крепко пожал руку взводному на прощание и зашагал по еле заметной тропе.

Мы спустились в ложбину, поднялись на хребет, снова ложбина, снова хребет, еще спуск… и вот уже взобрались на высоту к КП роты. Пришли мы оба взмокшие, хоть тельняшку выжимай и соль со спины соскребай.

Нас встретили минометчик Радионов и врач-двухгодичник Юра Евменов.

– О, привет медицине и «богу войны». Как вы тут? Где Володя? Что с Сережкой?

– Здорово, ротный ждет тебя там, во взводе Ветишина. Топай, не задерживайся, – ответил минометчик. – Сереге лицо сильно посекло и ранило осколком руку.

– Сейчас немного передохну, с вами язык почешу и пойду. Хорошо, что с Ветишей все более-менее нормально. Надо дух перевести, прямо качает от зноя. Сил нет, хочется упасть где-нибудь в тень, а ее, как всегда, нет, – ответил я.

– И еще долго не будет. Сегодня Ошуев поставил задачу Сбитневу – закрепляться как можно основательней, быть готовыми отражать атаки мятежников. Есть вероятность, что будем тут около месяца, – поддержал разговор Юра-медик.

– Нечего сказать, хорошенькая перспектива. Пекло – хуже чем в Кабуле! Одно радует – стоматолог с нами, зубы подлечит, если что. А ты хирургом-то работать сможешь? – поинтересовался я.

– А как же! Я все могу, уже полтора года как в Афгане воюю. Меня, когда из Союза направляли на должность хирурга, я криком кричал, что готов только зубы удалять. А мне ответили: «Ничего две-три руки-ноги отрежешь, четвертую уже сможешь пришить, научишься, практика – критерий истины». Вот так и пошла служба, что-то, может, поначалу и не получалось, но вроде бы пострадавшие от моих медицинских опытов не жаловались.

– Наверное, уже просто не могли, – ухмыльнулся Радионов.

– Вот сейчас вернулся после штопанья твоих бойцов, и ни одного мата в мой адрес.

– Проклятый новоявленный «доктор Менгеле», ненавистный продолжатель экспериментов Бухенвальда и Освенцима, – шутливо возмутился я и, устало закрыв глаза, продолжил – Не дай Бог к такому попасть, зубы не вылечит, потому что разучился, а кишки зашить не сумеет, еще не научился.

– А ты, как настоящий замполит, болтаешь даже с закрытыми глазами и во сне. Твои кишки я пришью к языку. У нас в полку под Читой уникальный случай был в моей практике. Из морга прибегает боец-санитар и кричит: «Я из морга, там труп ожил». Весь бледный, трясется, орет благим матом. Иду с ним в мертвецкую, действительно: лежит покойник синий-синий, а язык высунул изо рта и шевелит. Я солдатика успокаиваю: не переживай, ничего страшного, это же замполит, у него рефлекс, только на пятые сутки язык болтать перестанет. Настоящий был профессионал! Гы-гы, – и он ехидно засмеялся.

– Да пошел ты куда-нибудь подальше, мне не хочется врача нецензурщиной обижать, может, когда пригодится, но ты напрашиваешься. Однако ты, «шприц-тюбик», старые анекдоты за быль не пытайся выдавать. Этот номер у тебя не пройдет, не прокатит. Слышали эти байки сто раз, твоя быль мхом поросла. Ладно, раз вы такие противные и неласковые, уйду я от вас. А что за ранения у солдат, почему молчите?

– Бойцы живы, я уже, кстати, туда сбегал, перевязал всех, вертолета дождался и обратно вернулся, – ответил Юра. – У бойцов положение гораздо хуже: Кайрымова ранило в шею, повезло, что осколок не задел артерию, но немного повредил гортань. Но думаю, жить будет, а Сомов, скорее всего, остался без глаза.

– Твою мать, совсем?

– Совсем, там такое месиво: щека разодрана, на лицо страшно смотреть. А у тебя видок что-то неважнецкий, что с тобою, Никифор?

– Башка до сих пор гудит после теплового удара, а тут еще контузило немного! – ответил я.

– Если хочешь в академию поступать, не свети ни тепловой удар, ни тем более контузию. Это ведь головной мозг, очень ревностно мои коллеги к этим травмам относятся, могут забраковать еще до экзаменов. Дураки, сам понимаешь, никому не нужны! Ха-ха-ха! Я это серьезно говорю, подумай! Ну иди, тебе Сбитнев подробности на месте расскажет, – хлопнул меня по плечу доктор и полез обратно в укрытие от солнца, сделанное из двух накидок, растянутых как полог.

Он лег, высунул голову наружу, протер запотевшие очки и принялся отмахиваться от мух, липнувших к потному красному лицу, всем видом показывая, что желания разговаривать больше нет. Жирок медленно плавился и вытекал через поры тела. Чувствовалось, Юра переживает увиденное за сегодняшний день, но виду не подает, крепится. Трупы утром после боя на трассе, перевязка раненых, теперь еще тяжело раненые. Даже у врачей нервы не железные и стойкость не беспредельная.

Я хлопнул минометчика на прощание по плечу и попросил:

– Смотри, точнее с арткорректировкой, опять не перепутай, как в Джелалабаде, «Кутузов»! – И, ругая солнце, двинулся вниз.

Вслед услышал:

– Да пошел ты, умник! – Не понравилось, что я не удержался и напомнил про обстрел нашей роты армейской артиллерией и «Градами», когда Радионов с нами был корректировщиком в Черных горах. Ничего, полезно освежить ему память, может, лишний раз перестрахуется, уточнит наше местонахождение.

– Уразбаев! Уразбаев! – закричал я, оглядываясь. Этот хитрец уже куда-то спрятался. Лежит под навесом и молчит, делает вид, что не слышит, и что-нибудь жрет. – Уразбаев! Ты где, проклятый гоблин! – рявкнул я еще громче.

Из-за полога крайнего укрытия высунулась потная жующая физиономия.

– Товарищ лейтенант, иду сейчас, одын минута, чай очень горячая.

– Тридцать секунд, достаточно на два глотка.

– Опять шутите, да? – улыбнулся солдат.

– Нет! Вылей эту бурду, нам через пятнадцать минут нужно быть на месте!

Солдат сделал один судорожный глоток, обжигаясь, выпил жидкость и засеменил следом.

Еще два распадка и два подъема. У-ф-ф. Кто только придумал эти проклятые горы, черт бы побрал эту жару, рухни небо на эту страну! Будь она проклята!

На краю каменной стены сидел грустный командир роты и грыз зубами стебель сухой колючки, уныло глядя вдаль, где по ущелью шла группа из пяти человек.

– Вот и я! Еще раз привет! Кто это ушел? – тяжело дыша, поинтересовался я, упал рядом, завалившись на правый бок. Пот струился ручьями, маскхалат вместе с тельняшкой прилипли к телу, даже кроссовки взмокли.

– Это был Бронежилет, тебе повезло, что с ним разминулся. Всю силу своего гнева он обрушил на мою голову.

– Как все произошло? Как они подорвались?

– Да хрен его знает! Там ни старого окопа, ни эспээса не было. Место удобное, вот и решили оборудовать пулеметную точку. На два штыка лопаты даже не успели углубиться, как раздался взрыв. Серега смотрел в бинокль на дорогу, ему посекло осколками правую сторону симпатичной физиономии и в кисть попало. Бойцам досталось еще крепче. После взрыва я и медик через пять минут были уже здесь. Юрка – молодец, кровь, хлеставшую из горла Кайрымова, остановил; поначалу думали, Садык до вертолета не доживет. Но ничего, натыкали промедол, перетянули жгутами раны на руках. Это он задел что-то в земле лопатой и принял на себя большинство осколков. У Юрки – золотые руки и стальные нервы. Кровищи вокруг – море, а он что-то шьет, клеит, перевязывает. Мне даже дурно стало с непривычки. А он даже окурок изо рта не выпускает и только матерится сквозь зубы.

– У Сомова как дела? – поинтересовался я.

– Сомову меньше досталось, но тоже не лицо, а сплошное месиво. Глаз – одни ошметки, и щека – в клочья.

– Да, бедный клоун. Теперь парню не до смеха. Глаз левый или правый?

– Левый. А какая разница? – удивился Сбитнев.

– Никакой. Просто спросил. Лучше бы оба глаза, сохранились. Куда еще попали осколки?

– Обоим немного посекло по ногам до паха.

– Жизненно важные органы какие-нибудь не задеты?

– Какие-нибудь не задеты. Между ног у всех цело, если ты это имел в виду. И грустно, и смешно, но выглядит так, словно у них на яйцах были бронежилеты. Все задело, кроме этого. Так что через неделю Сережка на медсестричках будет скакать, его ранения-то плевые. А бойцов жалко: хорошие солдаты.

– Были. Теперь уже не солдаты, не вернутся обратно, – вздохнул я.

– Это точно, хотя бывает, что и после ранения возвращаются. Пасть зашивают, зубы вставляют – и в строй, – грустно улыбнулся Вовка.