Рассекающий пенные гребни - Владислав Крапивин

– Думаешь, мне так уж хотелось на яхту? Просто обидно… Я боялся…

– Не бойся, Норик…

– Я боялся, что ты не вернешься к середине дня. А мы с тетей Зоей после обеда уезжаем в Цемесск. И когда я вернусь, неизвестно. Вдруг больше… совсем…

Словно ощущая спиной и плечами тяжесть ночных событий, Оська сказал:

– Не поедете вы в Цемесск, Норик.

– Почему?!

– Не поедете. Не надо вам…

“Но почему?” – заметался в глазах Норика возмущенный вопрос.

“А вот потому”, – улыбчиво шевельнул губами Оська.

Возмущение у Норика метнулось опять. Пропало. Вместо него – удивление… догадка… недоверие… надежда…

– Ось…

– Да, – сказал Оська. – Да, Норик… – И стал тянуться зубами к узлу на локте, будто хотел поддернуть платок. Думаете, это легко? Тянулся, тянулся… чтобы не разреветься снова.

5

В сентябре опять забастовали учителя. И вновь был на улицах Города праздник.

Оська, Норик и Вертунчик шагали к бастиону мимо рынка, вдоль бетонной решетки. Главная торговля шла на рыночной площади, но и здесь, снаружи, было немало продавцов. Вертунчик уже несколько раз приценивался к безделушкам из мелких раковин, к брошкам и подвескам из камушков. Просто так. В карманах желто-красной юнмаринки Вертунчика не было, конечно, ни грошика.

– Барахольщик ты, Вертун, с тобой не соскучишься, – сказал Оська.

– Ага, – сказал Вертунчик.

– Сережку-то зачем прицепил? – спросил Норик. – Не девочка же…

– Пацаны тоже носят, сколько угодно… – Вертунчик потрогал у мочки уха спиральку из желтой проволоки. – А Бориска и Вовчик говорят, что в ней повышенная энергетика.

– На тебе и без того вон сколько энергетики бренчит, – заметил Норик. Сережка – уже сплошное излишество.

– Не-а!

Вот и поговори с ним.

Для Норика последнее украшение Вертунчика было новостью. Потому что Норик неделю пролежал в больнице на обследовании. Кардиограммы там всякие, анализы… Только сегодня выписали.

– Говорят, в ближайшее время не помру, – сообщил он.

Оська плюнул через левое плечо. Мысленно…

У бетонной решетки сидели старики и бабки, торговали самодельными щетками, клетками для птиц, морскими губками и сушеными крабами.

– Может, и Сильвер где-то здесь, – вспомнил Оська. – Он теперь начал резать из вишневого корня курительные трубки со всякими фигурками. На продажу. Жить-то надо, пенсия – кот наплакал…

– Открыл бы музей для всех, продавал бы билеты, вот и жил бы как миллионер, – легкомысленно заявил Вертунчик.

– Думаешь, так легко? – умудренно вздохнул Норик. – Бюрократы заедят. Музей-то надо регистрировать, налоги платить, всяким чиновникам взятки давать…

О бюрократах Норик знал не понаслышке. Они с мамой этим летом хлебнули всякого: жилье, прописка и все такое прочее. Мама Норика не хотела менять гражданство, а без этого нигде не брали на работу. Еле устроилась в портовую библиотеку. Ну да ладно, по сравнению с прошлым заботы эти были не страшные.

Оськин отец тоже с трудом нашел работу. Стал капитаном буксира “Сотник”. Не хотелось ему, моряку дальнего плавания, в портофлот, да что поделаешь, не сидеть же до бесконечности в резерве. Зато мама была довольна: папа почти каждый вечер дома.

Анка сперва стеснялась отца. Не раз она заводила разговор, что надо ей искать отдельное жилье. Сколько можно стеснять семейство Василия Юрьевича Чалки!

– Ладно, пока одна была. А когда появится этот… – И она смотрела намокшими глазами на свой округлившийся живот.

Анкин ненаглядный Шура Гайчик оказался “мерзавцем, подонком и паршивым уголовником”. Заявил, что женится на Анке, если только у нее не будет детей. Ни-ко-гда! Анка дала ему оплеуху, и любовь кончилась. Теперь Анку ждала обычная для многих судьба мамы-одиночки.

– Не выдумывай, – сказала ей Оськина мама. – Никуда ты от нас не поедешь. Вместе будем управляться с обоими.

“С обоими” – потому что в семействе Чалок тоже ожидалось прибавление, раньше, чем у Анки, совсем уже скоро. Недаром папа приезжал на Новый год…

“Ох и ясли будут дома, ох и вопли! – думал иногда Оська с содроганием. – Ну ладно, в крайнем случае буду убегать к Ховрину”.

Ховрин после случая с теплоходом “Согласие” выпустил несколько громоподобных репортажей. Их перепечатали газеты Федерации. Шум был на весь белый свет. Дело женщин быстренько закрыли. Не тронули даже тех, кто вернулся домой. Мама Норика не вернулась. Главным образом – из-за сына: тот отчаянно не хотел уезжать от друзей…

Оську ни на какие допросы не вызывали. Ховрин постарался, чтобы Оська остался в тени. Конечно, приятно быть героем, но мамино спокойствие дороже. Да и безопасность – штука не лишняя…

Сам Ховрин получил несколько писем, в которых неизвестные личности обещали ему скорую и мучительную гибель. Но, кажется, обошлось.

Ховрин съездил на две недели в Среднекамск, привез новое фото жены и сына и опять с головой ушел в работу. Издательство “Парус” готовило к выпуску его книжку о бриге “Мальчик”.

Кроме того, Ховрин разыскал в Морском архиве кое-какие материалы о капитане Астахове и собирался писать о его дальнейшей судьбе. Оказалось, что бриг “Мальчик” был выброшен на берег ураганом и загорелся от упавшего в рубке фонаря. Спасти судно не было возможности. Капитан и его экипаж по мелководью, плавнями ушли на территорию “вольного города Льчевска” поскольку им грозила погоня. И после этого у капитана Астахова было еще немало приключений…

Самое удивительное, что ни Ховрин, ни Оська и никто на свете не слышали о городе Льчевске. Где он? Может, в другом пространстве? В этом следовало разобраться…

Отчаянные ребята из таможенной спецгруппы, которая взяла “Согласие”, не получили орденов и повышения званий. Но и погон не лишились – это уже хорошо…

И вообще все было хорошо. Только Сильвер начал сдавать. Даже его гладкая лысина сморщилась и стала похожа на печеное яблоко. Недавно он сказал Оське:

– Тело сохнет, а душа сопротивляется, вот ведь как. По ночам все чаще вижу себя мальчонкой, как ты и Норик. Будто бегаю с дружками по песку у моря. Просыпаюсь и ничего понять не могу. Не верю сперва, что мне седьмой десяток. А потом… В общем, несправедливость природы какая-то.

Сейчас Оська рассказал про это Норику и Вертунчику.

– А коллекцию свою он хочет отдать Морскому музею. Ну, может, не сейчас еще, а когда совсем уж… Сын заставляет его в дом перебраться. “Хватит, – говорит, – жить как подземный отшельник, ты там совсем здоровья лишишься”…

– И Даниэля отдаст в музей? – насупился Норик.

– А вот и нет! – с удовольствием сообщил Оська. – Даниэля он отдаст капитану Грише на “Маринку”. Они ее там сейчас ремонтируют. Хотят сделать так, чтобы больше походила на старинную. Бушприт удлинят. А под бушпритом – Даниэль. Снова пойдет в море.

– Имя девчоночье, а на носу пацан. Так разве бывает? – усомнился Вертунчик.

– “Маринка”… это даже и не имя, если говорить точно… – Оська повторил рассуждения капитана Гриши. – Это, скорее, тип судна. Есть еще две таких шхуны, в Карске и в Заветном. Их тоже называют маринками, а имена – “Том Сойер” и “Легенда”… А эта будет “Мальчик”. В память о бриге капитана Астахова.

– Нас-то хоть прокатят? – ревниво спросил Норик.

– Там будут сменные ребячьи экипажи. Мы можем сделать свой.

– А медкомиссия? – опасливо спросил Норик.

– Ну какая там комиссия! Ведь не вокруг же света… В их флотилию всех берут, даже близоруких.

– Ось… а полоска больше не появляется?

– Не-а…

Темную полоску – тень ватер-штага – Оська больше ни разу не видел после той ночи на “Согласии”. Наверно, потому, что сделал свое дело – спас заложников.

У конца решетчатого забора, на пустом вытоптанном пятачке земли, сидел на корточках мальчик. Странный такой. Среди уличной пестроты он был… ну, как полоска незасаженной земли на яркой клумбе. В черных брюках, в черной футболке с длинными рукавами. И косая длинная челка мальчишки была очень темная. Из-под нее он поглядывал на прохожих.

Был он помладше Оськи и Норика, постарше Вертунчика.

Прохожие, может быть, удивлялись сумрачному виду мальчишки, но ничуть не удивлялись другому – тому, что перед мальчиком раскрыт обшарпанный чемодан и в нем почти до верха насыпаны солдатики. Всякие. Пластмассовые, оловянные, бронзовые, из дерева и пластилина. Пехотинцы, мотоциклисты, знаменосцы, рыцари, гусары, легионеры Цезаря…

Почти все знали, что есть в Городе особый обычай. Когда мальчик подрастает и кажется ему, что пора кончать игры в солдатики, он выходит на улицу, в парк или к рынку, садится на обочине и вот так открывает для прохожих свои сокровища. Бери, кто хочет!