Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - Грегг Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они начали претворять эти верования в жизнь, то, ясное дело, привлекли внимание. Государственная Церковь им препятствовала, советские законодатели объявили о том, что те опасны, а новое правительство страны обвинило верующих в государственной измене. Тавьяна и многих других бросили в тюрьму. К заточению приложила руку и местная церковь, имевшая господдержку.
Советский Союз слал в страну своих идеологов: те обучали тюремных чиновников и местных стражей порядка. Тавьян вспомнил, как его много раз пытали и «ломали». Пытки были просты, но действенны. Пленникам пересаливали еду и почти не давали воду. Иной раз заключенных подвешивали за запястья над полом. Часто лишали сна – могли и на несколько дней подряд. Били каждый раз, когда пленники начинали дремать или сваливались со стула.
Как и в других странах соцлагеря, власти этой страны пытались убить душу или по крайней мере личность тех, в ком видели угрозу. Чтобы сохранить хоть остатки своего «я» в тюрьме, требовались огромные силы. Многие не выдержали. Иных держали годами в камерах-одиночках, но могли и набить пятьдесят человек в камеру на четверых.
О перенесенных оскорблениях Тавьян говорил просто, словно о факте, но с явной болью в голосе вспоминал о том, как иерархи его традиционной церкви предали подпольное обновленческое движение и сообщили о нем властям. Еще мучительней ему было говорить о бессильном горе, постигшем его после известия о смерти жены.
Но совершенно другим голосом он рассказывал о том, что помогло ему оставаться твердым в своей вере.
«Я написал много песен, – сказал он мне. – Бог дал мне слова и мелодии, чтобы укрепить и утешить мою душу».
«Сколько?» – спросил я.
Он улыбнулся и ответил: «Сотен шесть».
Эти слова подтвердили то, что мне сказали верующие, когда настаивали на нашей с ним встрече. Они сказали, имя Тавьяна знают по всей стране. До прихода коммунистов Православная Церковь использовала на богослужениях древнюю музыку. Верующие протестанты перекладывали западные гимны и песнопения. Однако с того времени, как Тавьяна освободили, они каждое воскресенье на утренних службах исполняли его песни.
Естественно, я спросил, не споет ли он хоть одну. Он спел две, и я понял, почему замолкли его тюремщики и гонители: он музыкой и словами ввел силу Божью в их жизнь.
Уходя из дома, где была квартира Тавьяна, я представил, как его на небесах встретит хор ангелов, – одной из его «Песен сердца», сочиненной в тюрьме во славу Христа.
* * *
В другой стране Восточной Европы я услышал иную историю.
Моего собеседника звали Евген. Он рассказал, что еще при коммунистах дал интервью одному западному журналисту для христианской организации, поддерживавшей гонимых за веру. Когда этот репортер спросил Евгена, как с ним обращались коммунисты, тот сказал: пытали и травили, а иногда старались запугать – останавливались на улице прямо перед ним и, не отводя взгляда, смотрели ему в глаза, пока он не уступал дорогу.
Еще он рассказал, как кто-то (он подозревает, что тот же милиционер) проколол отверткой шины его автомобиля и разбил молотком лобовое стекло. Его детей ставили перед классом и осмеивали за то, что те из семьи верующих. После уроков их оставляли в школе, и руководители говорили: «Ваш отец – священник, вот вас и стыдят перед одноклассниками. И друзей у вас поэтому нет». Видимо, коммунисты верили: если принизить и опорочить религиозные идеалы родителей, они смогут направить детей против отцов и матерей, а когда это удастся, церкви умрут за одно поколение.
Тот западный репортер, услышав историю Евгена, пришел в ужас и сказал: «Это ненормально! Нам нужно опубликовать вашу историю, и мы сможем поднять людей на молитву за вас!»
«Нет, прошу, не надо! – воскликнул Евген. – Здесь это в порядке вещей – все, что случилось со мной и моей семьей. Мы несем лишь маленький крест. Если услышите, что я в тюрьме, что меня пытают и мне грозит смерть, можете все обнародовать. Тогда, может быть, ваше правительство за нас вступится, а люди смогут молиться. Но не сейчас! Мы не хотим мешать гонителям и поднимать шум из ничего».
Репортер и его исполненная благих намерений организация услышали эти слова, но пренебрегли ими. Они верили, что могут помочь и им следует поступить именно так. Историю опубликовали. А для защиты Евгена и его семьи от возмездия властей журнал дал оговорку о случайном характере совпадений: «Имена людей в этой статье, равно как и название и местоположение города изменены. Но детали правдивы. Вот как к верующим относится правительство…» (И удивительно, но сам край в оговорке назвали настоящим именем!)
Журнал придумал имя главному герою истории. Редакция придумала имена его жене и детям. Совершенно произвольно выбрали название города из тех, что есть в той стране – причем никому в редакции и в голову не пришло спросить себя, а нет ли верующих там. Журналисты решили, что случайные имена – это и так достаточно безопасно.
Экземпляр журнала попал к властям той страны. Они ознакомились с оговоркой, но все же направили в указанный город следователей, и те почти сразу выявили более десятка незаконных домашних церквей и арестовали прихожан из каждой.
Для Евгена, чьи слова косвенно привели к этой трагедии, наступил ад. Его душевная боль была невыносима. Лишь спустя годы он, пытаясь не допустить повторения, поделился этой историей со мной.
Отчасти поэтому я ждал пятнадцать с лишним лет и лишь теперь печатаю рассказ.
Предупреждение от Евгена было жизненно важным. На самом деле я еще тогда, в Восточной Европе, решил рассказать эту историю другим, тем, кто желает активно поддержать братьев по вере в тех уголках мира, где их преследуют. Надеюсь, эта история ярко покажет кое-что важное: если мы рассказываем о ныне гонимых верующих и если мы неосторожны, то можем сделать так, что гонения станут сильнее. Библия наставляет нас молиться за наших духовно угнетенных братьев и сестер. Порой неразумно и бесполезно нарушать это указание и делиться этими историями – даже с самыми благими намерениями: мы не всегда знаем, каким будет
