Взгляд с нехоженой тропы (Сборник) - Сергей Подгорный

Корытин отпил из бокала и посмотрел на фотографию Голубева.

— Прошло 24 часа, я не смог возвратиться на звездолет, и он послал к Земле первый сигнал бедствия. Вот тут я до конца понял всю безвыходность своего положения и реальность того, что со мной случилось, тоже. До этого момента я находился будто в полусне. Я не мог себя заставить поверить в случившееся. Видел, понимал, но до конца поверить не мог. Передатчик звездолета заставил меня поверить в то, что произошло. Вот тогда я не просто понял, а почувствовал физически, как мы еще слабы перед этой черной бездной — Вселенной. Вы понимаете?

Семенов медленно кивнул головой.

— Да, очень. Слишком многое нам необходимо для нормальной жизни вне Земли. Пища, вода, воздух — это далеко не все. Только в космосе до конца понимаешь, сколько еще надо помимо этого. — Он кивнул на фото: — Посмотрите внимательнее. Вы не видите ничего странного?

Семенов в какой уже раз скользнул взглядом по глянцевому изображению. «Непонятный вопрос, — подумал он, — ведь это снимок другой планеты». Он скользнул глазами, и вдруг его словно толкнуло изнутри. Он даже задержал дыхание: Голубев был без скафандра в ядовитой атмосфере Альфы! Семенов резко встал и подошел к снимку вплотную. Зачем? Он сам, наверно, не смог бы ответить.

— Невероятно? — нервно усмехнулся Корытин. — Но Голубев действительно без скафандра, потому что он не нужен ему даже в космосе.

Семенов растерянно стоял перед фотографией, а Корытин, напротив, вдруг почти успокоился, у него стал вид человека, достигшего определенной цели.

— Но ведь это!.. Это говорит о том, что все наши рассуждения о Голубеве и объяснения его поступков были неверны и он совсем не тот, за кого его принимали все эти годы?

— Да, — снова усмехнулся астронавт и тоже зачем-то встал из-за стола. С минуту они стояли друг против друга: Семенов лихорадочно обдумывал услышанное, а Корытин терпеливо ждал, что он на это скажет. Он теперь, казалось, экспериментировал над своим неожиданным гостем, стараясь в чем-то убедиться или — наоборот — разувериться. Потрясение, которое теперь испытывал Семенов, он уже пережил в свое время, и теперь это было его преимуществом. Казалось, происходящее занимает его и с психологической стороны.

— Ошибкой было то, что мы принимали Голубева за человека, — не выдержал, наконец, Корытин. — Мы объясняли его непонятное поведение сдвигами в психике, даже сумасшествием, не допуская мысли о том, что он может быть кем-то другим, кроме человека. Разумным существом без всяких психических аномалий, просто с другими целями, идеалами, ценностями… И построенным из других элементов, чем мы, и по другим законам, конечно.

Нет, о встрече с ним надо подробнее… Она произошла на пятый день. Я к тому времени совсем упал духом. Сидел возле воронки, а может, и лежал — сейчас не помню. Меня мучила жажда. Над плато уже несколько часов ревел ураган. Вдруг сквозь него я услышал прерывистый грохот ракетных двигателей — настолько невероятный звук, что я даже не попытался в него поверить: откуда так быстро могла прийти помощь? Грохот усиливался с каждой секундой; я закрыл глаза, а он все рос, начали дрожать камни, тогда я, уже не в силах больше сопротивляться, открыл их снова с уверенностью, что это галлюцинация, и с крохотной тайной надеждой…

На плато опускался земной звездолет класса «Мираж». Я бросился к нему, спотыкаясь о камни, хотя из его дюзе еще рвалось пламя. Я остановился у корабля, который еще дрожал, раскаленный от трения об атмосферу, потом подошел к одной из его опорных штанг и начал ее ощупывать, как слепой; потом почувствовал на своем плече прикосновение, резко обернулся и увидел Голубева. Он смотрел на меня точно так же, как на этом фото. Я стиснул его в объятиях, на глазах появились слезы, а он стоял неподвижно и безучастно, и я услышал в своих телефонах абсолютно лишенный выражения голос: «Пойдемте, у меня мало времени». Тогда впервые я посмотрел на него осмысленно. И вздрогнул, увидев, что он без скафандра…

— Дальше, — взволнованно попросил Семенов.

— Он не обращал на меня почти никакого внимания. Когда я его спрашивал, он не всегда отвечал или отвечал односложно. Потом мы выбрались в космос, и он проводил меня в мой звездолет. Он прекрасно перемещался в пространстве, хотя я не заметил на нем ракетного пояса. Попрощались мы, как и встретились, но я уже не пытался его обнять. Через двадцать минут заработали двигатели его корабля. Тогда, сам не зная зачем, я замерил его постоянное ускорение. Оно равнялось ста метрам в секунду. И это на звездолете класса «Мираж»…

— Слушайте! — перебил Семенов. — Вам не приходила мысль о том, что взрыв модуля, как и ваше спасение, могли быть кем-то подстроены?

— Я думал об этом. Слишком уж много невероятных совпадений. Но когда я допустил возможность неслучайной аварии, то вынужден был подумать: «Зачем и кому она понадобилась?»

— Привлечь к себе внимание! — воскликнул Семенов. — Мне кажется, что ему зачем-то понадобилось продемонстрировать кому-то из землян свое отличие от нас, заставить нас посмотреть на него другими глазами, и он выбрал для этого такой оригинальный способ.

— Да, абсолютно ясно, что для объяснения поведения Голубева сдвигов в психике теперь недостаточно. Здесь несомненно вмешательство иной разумной жизни. Именно об этом я думал, возвращаясь на Землю. Не только мы, но и наше мышление приспособлено для планет, но мне всегда казалось, что есть разумная жизнь, возникшая в открытом пространстве. Не может быть разума лишь для планет; почему бы ему не зародиться и в этой беспредельной черной бездне? А если так, то в ней он столь же всемогущ, как мы на Земле, Но у нас все должно быть разным: и течение времени, и ценности, и образ мышления, и…

Помните высказывание Лилли (был такой во второй половине 20 века, изучал дельфинов)?

— Впервые слышу, — признался Семенов.

— Он как-то сказал: «Может оказаться, что крупный мозг дельфина настолько не похож на наш, что нам так и не удастся постичь их мышление, даже если мы будем работать всю жизнь». В этих словах, по-моему, ключ к разгадке Голубева и его роли. Внешний облик Голубева — это просто маска, камуфляж, как и внешний вид его звездолета.

— То есть Голубев один из представителей неизвестного разума? — быстро спросил Семенов.

— Нет. Он только химера: посредник между ним и нами. Что-то среднее, обладающее одновременно и особенностями человеческого мышления и мышления тех, неизвестных. Видно, они пришли к выводу, что мы не сможем понять друг друга без подобного переводчика. И выбор почему-то пал на астронавта Голубева. Может быть, совершенно случайно.