Девять граммов пластита - Марианна Баконина

– Какая?

– Я хочу знать, как к нам попал Айдаров, через кого и почему. И хочу, чтобы Дагаева подготовили к моему визиту. Объяснили, что, мол, это простая формальность…

Кресло опять застонало.

– Насчет журналиста… Он у меня был. Его привели из пресс-службы, сейчас скажу кто… Не начальник, а этот… армянин, Туманов. Доложил о договоренностях, о том, что прессе нужен опыт позитивной работы. Я его к вам и направил. Тут все как положено. А с Дагаевым… Ты же не хуже меня знаешь про депутатскую неприкосновенность.

– Так ведь я его не в Кресты упечь собираюсь! Хочу просто поговорить.

– Ну и поговори… Я-то тут при чем?

Игорь пожал плечами. Очень удобная позиция. Если оскорбленный народный избранник побежит жаловаться, всегда можно сослаться на произвол в низах. Хорошо хоть полковник сказал, кто привел Айдарова.

– А этот Туманов давно у нас работает?

– Сколько нужно, столько и работает. Толковый парень. Тихий, скромный, но толковый. Дело понимает.

Похвала и хула, особенно из уст руководства, – монетки, как и положено, двусторонние. Могут хвалить подлизу и подхалима, а ругать профессионала, не пожелавшего услышать подтекст и взять под козырек. Но хвалить и ругать могут также по заслугам. Ладно, разберемся.

– Я могу идти?

– Да, и еще раз предупреждаю – поосторожнее с политикой, – напутствовал Горного шеф.

Пресс– служба размещалась этажом ниже. У них было поуютнее, чем в кабинетах рядовых оперов, и места побольше. Может, это и справедливо. Они лицо фирмы, через них мир узнает о подвигах петербургского Регионального управления по борьбе с организованной преступностью.

Эдик Туманов сидел в комнате на двоих, но его соседа, тоже отвечавшего за газетный сектор, на месте не было.

– Привет, я Горный, мы «Тутти-Фрутти» занимаемся, – представился Игорь красивому и роскошно одетому парню. Туманов вежливо привстал и предложил присесть. Очень официальный господин. Он не понравился Игорю с первого взгляда.

– Слушай, как ты этого журналиста раздобыл?

– Какого?

Вот так ответ! Неужто не знает, что тело его протеже нашли ранним утром в подвале? Горный удивился, но объяснил:

– Которому насчет «Тутти-Фрутти» звонили. Айдарова из «Интерпоста».

– Учились вместе, – сухо ответил работник пресс-службы.

– И все?

– А что такое? – холодно поинтересовался Туманов. Он крутил в пальцах дорогой «Паркер», а глаз не поднимал.

– Ты его Бойко порекомендовал?

– Я. Точнее, он сам меня нашел. Попросил помочь с информацией об этом деле. Он все равно знает о происшествии больше, чем другие, поэтому я и решил: если кого допускать до подробностей, то именно его… – Туманов говорил о журналисте в настоящем времени. Дела…

– Он от Бойко к нам попал, а потом в морг.

– Что? – «Паркер» завертелся быстрее, но смотрел Туманов по-прежнему вбок. «Это, в конце концов, возмутительно», – решил Горный.

– Ты разве сводки не видел?

– Не успел. У меня была работа по газетчикам. – Сотрудник пресс-центра демонстрировал чудеса выдержки и невозмутимости. Ручку он отложил в сторону и смотрел теперь на лист бумаги, заправленный в принтер на его столе.

– Ладно, слушай. Бойко перекинул его к нам. Он сходил вместе с Кадмиевым на встречу со свидетельницей, а днем позже обоих порезали ножом. Правда, Женька только ранен.

– Они вместе были?

– То-то и оно, что порознь. А ты когда с ним последний раз говорил?

– Да когда к Бойко вел. Больше не пришлось. – Туманов помолчал и добавил: – Жаль, он уже третий с нашего курса. Или даже четвертый.

Его «жаль», сказанное в принципе к месту, прозвучало удивительно сухо и рассудочно. Этот человек нравился Горному все меньше и меньше.

– Жаль, – повторил Туманов. – Плохо, что он журналист. Я радио не слушал. Вой, наверное, уже пошел?

– Не знаю, были ли сообщения, но то, что будут, можно не сомневаться. Телевизионщики уже в курсе.

– Значит, пойдут звонки. Он на вашей группе?

– Параллельно, дело в Центральном убойном отделе, – сказал Горный.

– Надо скоординировать сообщения. Вы версии выдвигать будете?

Деловая хватка у парня есть, в этом ему не откажешь. Сразу уловил суть проблемы, какой она должна видеться с его, пресс-центровской, колокольни. Вот, оказывается, что значит «толковый».

– Нет.

– Ладно, я пойду скажу ребятам из телегруппы, а то их врасплох застанут.

– Так ты с ним когда последний раз виделся? – Горный решился задать уточняющий вопрос, хотя ему уже дали понять, что пора и честь знать.

– Я же сказал, два дня назад, когда к Бойко водил. А до того днем раньше. Вообще говоря, мы лет семь не виделись. И в университете особо не дружили, так что я о нем мало знаю.

Туманов счел свой ответ полным и исчерпывающим, а потому встал и пошел к выходу.

– Ладно, пока! Cпасибо, что предупредил! – сказал он Горному на прощание.

Тот даже поежился. Не человек, а бездушное животное. Или притворяется? Считает «охи» и «ахи» не достойными мужчины? Болезнь распространенная. Сам Игорь не стеснялся быть чувствительным, даже сентиментальным, вопреки весьма мужественной внешности или, может быть, благодаря ей. Крупный, слегка крючковатый нос, выпуклый лоб, рассеченный морщинами – не старческими, а от забот, – глубоко посаженные небольшие глаза, твердый рисунок губ, короткая стрижка, тяжелые плечи, мощные торс и шея. Игорь не считал себя красавцем и вообще мало думал о внешности. Коротко стригся, чтобы не заботиться о прическе, носил кожу и джинсы, потому что тогда нет хлопот с глажкой и стиркой.

Туманов ему не понравился еще и вызывающей холеностью. Мажор, если пользоваться жаргоном собственной юности. «Надо будет его проверить», – решил Горный и направился к выходу.

Возмущенный Митя Сунков забрал единственную в группе машину – в знак протеста против бессовестной эксплуатации и нерационального использования ценного сотрудника. В сущности, он имел на это право – ему выпали концы подлиннее, и к тому же непредсказуемые: неизвестно, куда выведет проверка связей Айдарова. А у самого Горного всего два разговора, и оба понятно где, поэтому в Мариинский дворец он поехал как простой человек – на метро, потом на троллейбусе. Игорь не любил наземный транспорт: невозможно рассчитать время. Но троллейбусы до Исаакиевской ходили как заведенные, и он приехал за четверть часа до срока, назначенного Лечей Абдуллаевичем в телефонном разговоре. Депутат Дагаев удивительно легко согласился встретиться со старшим оперуполномоченным РУБОПа. Даже не стал спрашивать, по какому вопросу.

Пятнадцати минут Горному вполне хватило, чтобы съесть бутерброд в депутатском буфете. Бутерброд оказался свежим, но нисколько не дешевле, чем у них в столовой. Правда, Игоря пустили только в общий зал, для рядовых сотрудников и посетителей.

Рядом работал другой буфет, куда допускали только народных избранников городского уровня. Из болтовни двух девиц за соседним столиком Игорь понял, что VIP-зал отличается от «людского» преимущественно выбором напитков: для рядовых граждан было только пиво, а избранники могли выпить бокал вина или шампанского, пропустить рюмочку коньяку. Вероятно, эту привилегию ввели для того, чтобы помочь перегруженным народным доверием депутатам снять напряжение.

Кабинет депутата Дагаева сотрудник РУБОПа нашел быстро. Леча Абдуллаевич толково объяснил, как добраться, и Игорь почти не плутал по лабиринтам третьего и четвертого этажей, где располагались офисы народных избранников. Их в Петербурге немного, меньше полусотни, а потому все получили отдельные апартаменты, однако разного качества. Председатель восседал вообще на другом этаже. Его заместителям выделили помещения в общем коридоре, но по классу «люкс». Остальным пришлось довольствоваться комнатками разного размера и разной конфигурации – обрезками дворцовых залов.

Метраж комнаты и вид из окна свидетельствовали о политическом весе того или иного законодательного сидельца. Если окно смотрит во двор и в комнате всего пятнадцать метров, сразу ясно: депутат с галерки. Если же окно смотрит на памятник Николаю Первому, а комната разделена полуаркой фактически на две, значит, голос этого конкретного политика котируется высоко.

Леча Абдуллаевич был не последним человеком в Собрании, поэтому жилище ему досталось просторное. Шкафами удалось выгородить закуток для помощника, и получилось нечто вроде приемной. А далее, за шторой, иногда задернутой, иногда подобранной шнуром с кистями, располагался собственно кабинет.

Леча Абдуллаевич встретил опера сам. Помощник был послан выполнять очередной депутатский наказ. Дагаев крепко и радушно пожал Горному руку, пригласил пройти в кабинет, но штору не опустил, посчитал не нужным или побоялся чужих ушей.

– Здравствуйте, здравствуйте, очень рад, Игорь…

– Александрович.

– Да, да, я знаю. Что будете? Чай, кофе?