Душа без признаков жизни - Софи Баунт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девочка пожала плечами и отрицательно завертела головой.
— Не знаю.
— Помнишь, что тебе снилось?
— Нет. Кошмары приходят реже, и я не помню их. Совсем не помню. Но иногда мне кажется, что кто-то говорит со мной, хочет, чтобы я… — Крис заглотнула последние слова, замолчала и вдруг захохотала, словно в истерике. — Ты права, я чокнутая! Больная на всю голову!
— У тебя слуховые галлюцинации? Крис, это не смешно и очень серьезно. Надо что-то делать. Боюсь, подобное бывает при шизофрении.
Марлин всмотрелась в бледное лицо, но ответа не последовало. Минуту или три — они просидели в едкой тишине.
— Я ведь могу не идти сегодня в школу? — спросила девочка, теребя кусок бинта на локте.
— Да, отдыхай, — кивнула Марлин, сцеживая зевок в кулак, после чего потянулась. — А мне пора собираться на работу.
Марлин взглянула на часы. Без десяти минут семь утра. Она заботливо поворошила черные волосы девочки и вышла из комнаты, зная, что вечером снова вернется к разговору о психиатре.
В раздумьях остановилась у библиотеки. Перед глазами промелькнула сцена захлопывающейся двери, и с неким трепетным ужасом Марлин нажала на позолоченную ручку. Дрожь снова облизала спину.
Свежий воздух проникал в уютную светлую комнату, нежно перебирая занавески цвета ранних весенних бутонов.
Весь ночной погром оставался на месте. Она села на колени перед разбитой хрустальной шкатулкой. Среди осколков вытащила цельный кусок дна, на котором замысловатой резьбой выгравирована золотистая надпись: «Ты словно свет в непроглядной темноте». Подарок Феликса. Для нее. После их душераздирающей ссоры. Марлин не хотелось вспоминать тот день.
По паркету разлетелись украшения.
Зачем было оставлять шкатулку в библиотеке? Память подводила, потому что Марлин не могла вспомнить, как принесла ее сюда.
Она сгорнула всё в кучу. Жемчужные бусы, ожерелья с топазами и бриллиантами, серебряные и золотые цепи, поблескивающие в лучах солнца, которое теплыми пальцами протискивается сквозь шторы, и… освященный крестик?
***
— Мари, нужно работать. Либо возьми отпуск. Детка, тебя опять ищут, — зазвенел голос Яры, пока Марлин сидела в палате Андриана, крепко сжимая его безжизненную руку.
Вокруг витал горький запах лекарств, который дает понять, что рядом находится больной человек, а значит — говорить нужно тише. Однако парню было нельзя помешать даже самым истошным визгом.
Марлин кивнула подруге, но не ответила. Стала колупать заусеницу.
Яра Истрова работает в больнице двенадцать лет. Знает все сплетни, все служебные романы, со всеми в хороших отношениях и постоянно прикрывает спину: обучает, советует, как лучше поступить, за что Марлин бесконечно благодарна.
Именно Яра первой сообщила эту содрогающую новость, что Андриан не пропал. Не бросил Марлин… Ведь именно так она и подумала, когда тот перестал отвечать на телефон, подумала, что надоела ему, и парень просто исчез. Как пелена, которую разорвал рассвет, новый друг растворился в воздухе.
Но она ошиблась. Андриан не забыл о ней. Нет, он здесь… В больнице. Избитый, весь в синяках и ссадинах. Лежит, почти увядший, недвижный и бледный, в пучинах бесконечной пустыни собственного сознания.
В коме.
Она приоткрывала его веки и от почти физической боли отдергивала ладонь, обнаруживая поблекшие глаза, вокруг которых разрослись черные впадины. И так — до бесконечности. Марлин сидела и ловила остатки любимого тепла. Иногда вытирала слезы. С груди Андриана, словно выжали весь воздух, и лежал он, как испорченная кукла.
— О, дорогая, — тоскливо прощебетала Яра, видя, как Марлин гладит русые волосы дрожащими пальцами, — он очнется!
— Три года назад умер мой отец. Два года назад — мать. Год назад — Феликс. А после знакомства со мной в предсмертном состоянии теперь и Андри. — Ладони сжали простынь. Марлин больно прикусила щеку изнутри. Склонилась над Андрианом, поцеловала в сухие губы и поднялась с кровати. — На мне порча?
Яра закатила салатовые радужки и потянула ее за рукав белого халата.
«Зеленые радужки, как у него», — подумала Марлин, пряча слезы под опущенными ресницами.
Подруга обняла ее за плечо и вывела из палаты. Марлин даже не заметила, как оказалась в кабинете Яры, утонула по грудь в объятьях мягкого кресла и сжала чашку с горячим чаем, ее любимым: с тонким ароматом черники и кислинкой цитрусовых нот.
— Нужно развеяться, — оживленно выдала Яра и развалилась на рабочем столе, взмахнув кудрями. Толстые черные пружины весело подпрыгивали с каждым движением хозяйки. Губы вытянулись краями к пурпурным стрелкам на веках. Кончик носа ко лбу. Всё в ее облике стремится куда-то вверх. — Как насчет субботы?
— Я думала, в субботу у тебя свидание с Глебом.
Марлин захрустела шоколадным печеньем с абрикосовой прослойкой. Почему в ее жизни всё ползет вниз? Улыбка, настроение, отношения… Несправедливо. Как перевернуть этот проклятый график на доске фатума?
— Нет, у меня свидание с Леоном. В воскресенье.
— Не понимаю, как ты настолько легко меняешь мужчин, — уныло выговорила Марлин и сгорбилась. С приглушенным свистом она потянула губами обжигающий чай. — У меня всегда к мужчине такие глубокие чувства, что, кажется, вот-вот и захлебнешься.
— Просто у тебя их мало было, — усмехнулась Яра, разрывая почерканные ручкой документы и кидая шуршащие клубки в мусорное ведро.
Стол ее по обычаю обильно завален бумагами, будто с неба упало жирное облако и теперь лежит на Яреном столе.
— Зато у тебя мужчины, как жвачки: пожевала и выплюнула. Когда надоели пластинки с мандаринами, то купила с яблоками. И снова — по новой.
Яра рассмеялась журчащим смехом, точно в кабинете заплескал горный ручеек.
Легкость и непринужденность подруги нравились Марлин, потому что она знала: Яра не обидится на ее слова. Она человек ироничный. И сказанное — непорочная правда. За плечами подруги в тридцать шесть лет числился четвертый брак, а мимолетных отношений насчитывалось, что пилюль в аптеке.
— Когда первый раз влюбляешься в мужчину, он кажется самым лучшим, — посулила Яра. — Но потом, когда страсть уйдет, и ты очередной раз окажешься свободной, этот настил обвалится. — Она подкинула вверх стопку бумаг, изображая что-то вроде взрыва. — И вот тогда ты, малышка, окунешься в прекрасный разнообразный колорит других мужиков и уже не так легко захочешь с ним попрощаться ради кого-то одного.
— Может, может...
— Сомневаешься? Зря! Просто ты еще малипуська, — словно ребенку пролепетала Яра и потрепала Марлин за
