Все будет хорошо, или Свободный плен - Наталия Рощина

Однако Мартов-младший воспринял происшедшее, как предательство родного человека и посягательство на свою свободу со стороны новоявленного отчима. Личным оскорблением для юноши стало предложение Олега Викторовича об усыновлении. А мама, похоже с умилением смотрела на мужа в этот момент. Георгий презрительно скривил губы и выдал врезавшийся всем в память короткий монолог:

– Достаточно того, что в этом доме двое носят вашу звучную фамилию, меня вполне устраивает отцовская. Странно, что вам пришло в голову предлагать такое! Вам не нравится статус отчима, но меня греет положение пасынка. Ваше появление в моей жизни произошло без моего ведома и, надеюсь, носит временный характер. Уверен, это не помешает вам продолжать вместе есть, пить и спать.

Доедая борщ, Олег Викторович краем глаза наблюдал за поникшей супругой. Сегодня Георгий впервые не ночевал дома. Она плохо спала, хотя сын предупредил, что останется у друга. Нина Петровна боялась, что это новое проявление протеста Жоры против нее и отчима. Воображение рисовало ей пьяные застолья, разгульные компании, в которые может попасть сын из желания досадить им обоим. Восемь месяцев длится это противостояние. Сколько еще будет разрастаться его отчуждение, к чему приведет? Сегодня мимоходом узнала о предстоящей женитьбе. На браваду это не было похоже, но ведь она даже не видела девушку в глаза! Не по-людски так поступать. Понятно, повлиять на выбор бывает невозможно, да и не это ее беспокоило. Парень самостоятельно принимает решение, не считая нужным ни с кем советоваться. Он продолжал мстить ей за неожиданное замужество. Все-таки крутой нрав отца проявился. Георгия не пугало ни одиночество, ни ее слезы. Он один раз выбирал себе путь для движения, и никакая сила не могла заставить его свернуть с него. Главное, чтобы он действительно любил ту девушку, а не использовал ее для того, чтобы сменить место жительства и избавиться от каждодневных раздражителей.

– Нина, я не знаю, как ты, а мне с каждым днем все труднее выдерживать этот бойкот. – Олег Викторович отставил тарелку. – Спасибо.

– Ты же видишь, я ничего не могу сделать! – возразила Нина Петровна.

– А что ты делаешь? Заискивающе заглядываешь ему в глаза? Готовишь его любимые блюда, которые он поглощает в гордом одиночестве? Боишься слово сказать, чтобы не травмировать ребенка. А он, между тем, наслаждается видом твоего страдания и моим пыхтением. Я должен поговорить с ним раз и навсегда. Я хочу объяснить этому строптивому юноше, что попирать все человеческие нормы в память о горячо любимом тиранеотце, мягко говоря, глупо.

– Я прошу тебя не делать этого, – не поднимая глаз, попросила Нина. На ее усталом лице промелькнуло выражение страха. – Это запрещенный прием, пойми. Тогда ты поставишь меня перед выбором, а я не в состоянии отказаться от одного из вас.

– Неужели ты не видишь, что происходит? Очнись!

– Вижу, Олежек, но я надеюсь на то, что рано или поздно он образумится.

– Рано уже отпадает, а поздно на пороге, – выходя из кухни, сказал Раздольский.

Нина Петровна посмотрела ему вслед. В этот момент она поняла, что лишается своих иллюзий на счастливую жизнь. Терпеть такие выступления ребенка может только его родитель. Больше никто не выдержит и не обязан. Раздольский уже на пределе. Напряжение сказывается на его работе, сне, отношениях с нею. Его уход становится все более реальным. Но, даже расставшись с Олегом, она все равно не получит прощения сына. Ее удел заботиться обо всех, забыв о себе. Тогда окружение будет довольно. Попытавшись изменить правило, она загнала себя в тупик. Ей было стыдно перед Олегом за колкость сына, за свою трусость. Нет, надо покончить с этой напряженкой поскорее. Она не станет ломать свою жизнь ради эфемерного, созданного ею образа отца, которого она якобы предала. Чушь, пока был жив Иван, несмотря ни на что, ей никогда не приходило в голову, что возможно другое замужество. Она говорила когдато, что выходит замуж раз и навсегда. Но Ивана нет, прошло почти шесть лет. Неужели она не заслужила права на последнюю попытку? Дети растут и рано или поздно уходят из-под родительской опеки. Георгий обзаведется своей семьей, а она так и будет вымаливать у него прощения, любви. Роль кающейся грешницы не для нее. Нет греха – нет повода для просьб о прощении.

Решительно встав из-за стола, она подошла к дверям Жоркиной комнаты. Отрывисто постучав, получила разрешение войти. Сын сидел за письменным столом, обложенный учебниками, и что-то записывал в толстую тетрадь.

– Я могу идти обедать? – продолжая писать, тихо спросил он.

– Приглашение поступило давно, но я зашла по другому поводу.

– Удивительно, лично для меня другой повод не очевиден. Что мы можем обсуждать кроме меню? Для других разговоров у тебя есть чудесный супруг. Гигант писательского пера, интереснейший человек. Готов предложить свою звучную фамилию неблагодарному отпрыску супруги. Какое благородство! Чем еще вы додумаетесь меня удивить? Может, сестричку или братика заколбасите? Лихо, по-молодецки, на папином диване, а? Раздольский лучше Мартова или я поднимаю неделикатную тему? В нашей семье ведь все такие тонкие натуры.

– Ты угомонишься когда-нибудь?

– Надоело общаться с неблагодарным сыном? Зачем тратить драгоценное время, когда за стеной ждет герой нашего времени. Мужчина-совершенство! Мечта любой женщины, грех не держать его крепко за яйца. Ты не это хотела мне деликатно объяснить? – В его тоне звучало нескрываемое издевательство.

Не сказав в ответ ни слова, Нина Петровна собралась выйти из комнаты. Удивленный Георгий соизволил оторваться от занятий и недоуменно спросил:

– Ты зачем заходила-то?

– Не имеет значения. Единственное, что я хочу сказать теперь: слава богу, что через пару месяцев ты оставишь нас в покое. Твоя будущая жена нравится мне уже тем, что избавляет меня от необходимости видеть и слышать тебя.

– Навсегда разлучить нас может только смерть. Она тебе этим не нравится?

– Оставь, юноша. Не нужно передергивать. Мне жаль, что мой сын не может переступить через свои амбиции и втаптывает в грязь любовь матери. Твой цинизм переходит все границы. Мне стыдно за тебя! Ты сделал свой выбор, я – свой! – Она вышла, негромко прикрыв за собой дверь. Георгий неподвижно сидел за столом, не веря в услышанное.

Зайдя в другую комнату, Нина Петровна прижалась спиной к холодной стене. Запрокинула голову и, закрыв глаза, застыла. Раздольский работал с кипой бумаг, сидя на диване.

– Ты что, Нина? – встревоженно спросил он, поднимаясь навстречу жене. Ему показалось, что она вот-вот потеряет равновесие. – Что произошло?

– Я только что отказалась от родного сына.