Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

Еды я с собой не взял, поэтому решил тормознуть на ближайшей стоянке и купить гамбургер. Что может быть традиционнее для Америки, чем площадка отдыха рядом со скоростным шоссе? Я имею в виду вовсе не те забегаловки, типа «Ма и Па, просто пальчики оближешь», что попадаются на дорогах между штатами и где продают домашние пралине. Нет, я говорю об извилистом пути длиной в четверть мили, в конце концов приводящим тебя на стоянку размером с плац для парадов – четырнадцать цистерн с бензином, многочисленные туалеты и оглушительная музыка. Пища там может быть как очень хорошей, так и очень плохой, но привлекательными подобные места делает какая-то специфическая, лихорадочная атмосфера, тот факт, что на самом деле там никого нет – только аппетиты или мочевые пузыри, а глаза, тем временем, остекленело или нетерпеливо пялятся из окон на другие машины. Подобные места решительно не похожи ни на вокзалы, ни на аэропорты, потому что туда приезжаешь, чтобы уехать. А стоянка при скоростной автостраде – это некий разрыв в течении, бетонный островок, где ты (предположительно) можешь отдохнуть, заправиться, собраться с мыслями и несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем снова влиться в свою бешено несущуюся стаю.

Особенная же их «американистость» в том, что, хотя такого же рода стоянки имеются и в Европе, люди там склонны задерживаться на них гораздо дольше, чем у нас. Там подают настоящие обеды, от которых можно получить истинное удовольствие; на столах частенько красуются белые скатерти и цветы, посетители неторопливо едят и разговаривают. В Европе меня всегда поражало, насколько езда на автомобиле и все с ней связанное рассматривается как приятная часть хорошего отпуска или путешествия, а не просто способом куда-то попасть.

Однако лично мне всегда нравилось это чувство – ты очутился в какой-то ничейной стране. Тут никогда по-настоящему не знаешь, где находишься, и можешь полагаться только на указатели, гласящие, что ты в шестидесяти милях от того-то или в ста милях от сего-то. Мне было по душе ощущать, насколько сходные с моими чувства испытывает любой человек, оказавшийся здесь же в этот же день. Где еще можно пережить подобное чувство общности? В кино. На стоянке отдыха. В церкви.

Я заглушил двигатель и медленно выбрался из машины. Что за позы мы принимаем за рулем! Впрочем, нет, это просто оправдание. В молодости никогда не ощущаешь этой раздражающей, упрямой медлительности в мышцах. Если живешь полной жизнью или, по крайней мере, занят делом, обычно нет причин думать о подступающей старости – то есть, до тех пор, пока подобные мелочи не начнут похлопывать вас по плечу, напоминая о себе. Я как раз прикрыл глаза и, подняв над головой руки, потянулся, когда неожиданно услышал:

– Хотела тебя пощекотать, да передумала.

Я открыл глаза и уронил руки. На сей раз все на ней было зеленовато-голубым: зеленовато-голубой спортивный костюм, не менее чем в пяти местах украшенный надписью «Райдер-Колледж», и зеленовато-голубые кроссовки.

– А, привет! Давненько не виделись.

– Ни к чему было. Пока ты все делал превосходно. А взять этого человека на роль Кровавика и пригласить актеров из твоей труппы – вообще просто великолепная идея.

Я прислонился к машине и скрестил руки на груди. Солнце находилось за моей спиной, поэтому она не только была вынуждена смотреть на меня снизу вверх, но, чтобы разглядеть меня, ей еще и приходилось щуриться.

– Как ты здесь оказалась? Приглядываешь за мной, что ли?

– Нет. Впрочем, да, что-то вроде этого. Я явилась сказать тебе, чтобы ты не ездил в Браун-Миллз.

– Почему?

– Потому что там ничего нет.

– Тогда почему я не могу туда съездить?

– Можешь, но… просто не теряй времени зря. То, что тебе нужно, не там. Оно в Калифорнии.

– А если я не послушаюсь тебя и все же поеду?

– Слушай, ты веришь в то, кто я такая?

Я задумался об этом, а тем временем воздух наполнял доносящийся с шоссе низкий мощный гул машин. Маленькая беременная девочка в спортивном костюме, с засунутыми в карманы руками и прищуренными от солнца глазами.

– По дороге сюда я понял, что не доверяю пленкам Фила.

– Это тебе решать.

– И у меня нет никаких оснований верить тебе.

– Согласна. Но в таком случае ты должен меня бояться. В любом случае, ты должен закончить этот фильм.

– Почему?

– Потому что ты хочешь спасти жизни все еще дорогих тебе людей. Только это ты считаешь злом, Уэбер – страдания или смерть тех, кого ты любишь. Проблема в том, что ты знаешь, как мало их осталось. Ты надолго забросил все, включая и друзей. Теперь же ты понимаешь, что пора перестать думать о себе и что-то сделать для них.

Можешь быть уверен, что, если ты не закончишь этот фильм, Саша и Уайетт обязательно…

– Не смей мне угрожать!

Как, должно быть, странно и отвратительно все это выглядело со стороны: мужчина, которому явно за сорок, орет на маленькую девочку в голубом спортивном костюмчике и грозит ей пальцем на стоянке Где-то-Там-в-Нью-Джерси.

– Я не угрожаю. Я говорю тебе правду. Они умрут. И от меня это никак не зависит. – Теперь в ее голосе звучала настоящая мольба.

– А что от тебя зависит?

– Ничего – до тех пор, пока ты не закончишь фильм. Тогда сам увидишь.

Мне хотелось сказать что-нибудь еще, но что? Мы, как два задиристых мексиканца еще несколько мгновений смотрели друг на друга, потом я снова сел в машину. – Я еду в Браун-Миллз. Хочешь со мной?

Она отрицательно покачала головой.

Я кивнул и вдруг, непонятно почему, улыбнулся.

– Неплохая могла бы быть сцена для фильма, не так ли?

– Я больше туда не поеду. Я попросила его взять меня туда с собой, чтобы увидеть все собственными глазами. Браун-Миллз – это место, где он повзрослел. В то лето он впервые увидел мертвецов и познакомился со своей первой девочкой, – она состроила стервозную гримаску, – Китти Уилер. – Такая дуреха! После этого я оказалась ему не нужна.

– До тех пор, пока он не начал снимать свои «Полуночи».

– Только последнюю. – Она потерла живот и взглянула на него. – Послушался бы меня, так ничего этого просто не произошло бы! Что ж, съезди и сам посмотри! Городишко – настоящая дыра!

Она повернулась и рысцой припустилась прочь по стоянке, как поступают дети, когда переменка кончилась, и они боятся, что если не поторопятся, то опоздают на урок.

Вылезая из машины в Нью-Йорке десять часов спустя, я чувствовал себя, как Железный Дровосек из Страны Оз до того, как Дороти нашла масленку. Я расплатился и пошел прочь, но тут один из служащих окликнул меня и сказал, что я забыл свои открытки. Я вернулся за ними: три открытки с видами Браун-Миллз, штат Нью-Джерси. Больше я оттуда ничего не привез. Спросоня была права – жаль, что мы со Стрейхорном не прислушивались к ее словам.

ТРИ

Это был мой любимый час –

Полночь –

тот чудный час, когда

отчаянно сопротивляющийся день

уже проглочен,

и в пасти ночи

скрывается кончик

его хвоста.

Коулман Дауэлл «Отец мой был рекой».

1

К безработному актеру является дьявол. Если договоримся, я сделаю тебя величайшим из киноактеров всех времен и народов. Красивее, чем Кларк Гейбл , сексуальнее, чем Пол Ньюман …

Понял, понял – отвечает актер. – Но я-то что для этого должен сделать?

– Отдай мне свою душу. И еще души своих матери, отца, жены, детей, братьев, сестер, дедушек и бабушек.

– О'кей, о'кей – говорит актер. – Вот только никак не пойму, в чем же тут подвох?

Отличный анекдот. Его мне рассказал Мэтью Портланд незадолго до того, как ему на голову свалилась машина. Отличный анекдот, но только в действительности все обстоит по-другому. Тебя не спрашивают, хочешь ли ты больше – тебя спрашивают, хочешь ли ты с большей пользой использовать уже имеющееся.

Пусть Уэбер и другие говорят, что хотят, но первая «Полночь» была очень хорошим фильмом.

Другие – нет, допускаю, но та – первая – свое дело сделала. Прежде чем написать первое слово на бумаге, я несколько месяцев расспрашивал людей о том, чего они больше всего боятся. Вы и представить себе не можете, насколько скучны страхи большинства людей: не хочу умирать, боюсь заболеть, не хотелось бы терять то, что имею.

«Полночь» имела такой шумный успех именно потому, что в то время у меня появилась сногсшибательная идея, не было ни малейшего представления о том, как писать сценарий, и сознание того, что, если я попытаюсь, то ничего не потеряю. Одни люди создают лучшие свои вещи, когда уверены в себе, другие же – когда нет.

Уэбер представляет себе цепочку событий следующим образом: я был самым настоящим ходячим психом, благодаря как постоянным неудачам, так и злоупотреблению жесткими наркотиками со своей тогдашней подругой. Но, к счастью, в это время я познакомился с Венаском, и он спас меня. Возвращенный с самого края пропасти, я получил возможность прочистить свою голову и начать работать над проектом, который, в конце концов, сделал меня знаменитым.